- Я на его месте давно бы сам удрал бить фашистов, а он все разрешения ждет, чудак.

- А что слышно об отце? - спросила я племянника.

Он как-то сразу сник, а потом встал, взял с письменного стола какие-то листки и подал мне.

- Вот читай. Вчера заходил полковник, сказал, что он недавно был вместе с папой где-то далеко, далеко на севере. Там зимой ночь круглые сутки, а летом солнце не заходит. Там папа строит красивый город, похожий на Ленинград, и большой горно-металургический комбинат, - без передышки, как бы я его не остановила, рассказывал Юрка. - Полковника и еще многих бывших военных направили на фронт. Он сумел заехать к себе домой и вот еще к нам забежал и очень сожалел, что маму не застал.

Читаю поданные Юркой листки, исписанные братом. На одном письмо жене и сыну, на другом - прошение с просьбой послать на фронт защищать Родину от фашистских захватчиков.

- Вот папа поедет на фронт, - доверительно говорит Юра, - и я с ним попрошусь. Если не возьмет - самостоятельно двинусь. Мы ведь с Витькой Тимохиным давно решили пойти на фронт, только вот Витька ростом мал, а меня ведь запросто пропустят, я выше всех в классе. Жаль, что ты, тетя Аня, не на фронт едешь, а то бы я с тобой с удовольствием поехал. А учиться никогда не поздно. Разобьем фашистов - и учись себе, сколько хочешь...

Ночью в городе была воздушная тревога, но мы в бомбоубежище решили не ходить - так до утра и проговорили. Утром, отправляя Юрку в школу, а сама собираясь на вокзал, я взяла с него слово без моего ведома никаких шагов в сторону фронта не предпринимать. Юрка обещал, но с условием, что если я сумею попасть на фронт, то обязательно выпишу его к себе, а пока он будет учиться в школе и постарается изучить винтовку и пулемет. С тем мы и расстались.

Так и не дождался племянник моего вызова на фронт и приезда отца.

С отцом Юрка встретился спустя много лет после войны, когда брату, после десятилетнего заключения, назначили ссылку. Вася да и многие другие "политические" заключенные выжили благодаря милосердию начальника строительства, а затем директора Норильского горно-металлургического комбината Завенягина. Он привлек к работе "спецов" из политических заключенных, смягчив их режим, а стойку обеспечил специалистами высокого класса. Брата самолетом под конвоем неоднократно привозили в Москву на утверждение каких-то планов. Домой, на Арбат, его, конечно, не отпускали и не разрешали даже позвонить. Жил он тогда в гостинице КГБ на площади Маяковского. Катю, жену брата, я часто называла декабристкой. Она на свой страх и риск, когда мужу дали ссылку, забрала Юрку и отправилась в далекий Норильск водным путем - подешевле. Три месяца добирались - еле выжили. Но вот радость встречи, которая вселила в семью веру и надежду...

В 1953 году Василия реабилитировали, но он продолжал жить с семьей в Норильске. Работал он теперь заместителем директора Норильского горно-металлургического комбината имени Завенягина. Катя - в пошивочной мастерской, а Юрка учился. В семьдесят пять лет брат ушел на пенсиюперсональную. А в Норильске долгие годы работал энергетиком на ТЭЦ-1 его сын Юрий Васильевич. Теперь там трудится уже третье поколение Егоровых - внуки Виктор и Андрей, подрастают правнуки - Антошка и Данилка. Жизнь продолжается...

 

Ближе к фронту

В вагоне не продохнуть. Люди сидят, прижавшись друг к другу. Долго молчать в таком "тесном единении" не будешь, и я разговорилась с соседом- пожилым, по всему видно, кадровым командиром. Разговор, естественно, велся вокруг фронтовых событий- других тем тогда не было. Я больше спрашивала - интересно было все разузнать у сведущего человека - и военный отвечал. Лишь единственный вопрос задал он. Зачем, собственно, девушка ты едешь в сторону фронта. Я показала ему свое направление.

- Вот чудаки, - удивился командир, - какой же сейчас в Сталино аэроклуб. Ведь эвакуировался город...

- Не может быть! - воскликнула я.

Сосед мой тяжело вздохнул:

- Однако может, девочка...

Действительно, в аэроклубе никого не оказалось: все эвакуировались. Командир оказался прав. В пустых помещениях аэроклуба гулял вольный степной воздух. Никого не пугая, он гулко хлопал дверями и окнами, озорно бил стекла. Я растерялась: что же делать, к кому обратиться?.. Вышла на улицу, сориентировалась и поспешила к центру, надеясь там найти какое-нибудь нужное учреждение или просто встретить людей, способных дать толковый совет.

Идти одной долго не пришлось. Квартал не миновала, как сзади кто-то ухватился за рукав гимнастерки.

- Ну и легка ты на ноги! - произнес над ухом молодой задорный голос. Едва догнал...

- А стоило ли ? - грубо ответила я и резко повернулась к незнакомцу. Ненавидела я вот таких уличных приставал, особенно неуместных во фронтовом городе.

- Да ты не подумай чего дурного, - голос человека, оказавшегося совсем юным, звучал успокаивающе. - Я видел, что ты заходила в аэроклуб. Подумал - не случайно, стало быть, дело какое привело. Будем знакомы, - парень протянул руку, - здешний учлет Петр Нечипоренко. Не особенно охотно, я все же ответила на приветствие. Настороженность моя еще не прошла, и это не осталось не замеченным.

- Не веришь, что ли? Так вот документы. Сейчас в военкомат иду, а там - на фронт...

- На фронт? - уже с почтением переспросила я.

- А то куда же. Но это тебя мало касается, дело мужское. А догонял тебя, увидя гимнастерку с птичками в петлицах, вот зачем: слышал, завтра с утра кое - кто из начальства приедет. Так что не прозевай...

- За-а-втра. А куда сегодня податься?

Парень улыбнулся:

- Да хоть в театр. Оперный. Последний спектакль идет, - "Кармен", а затем театр эвакуируется. Он здесь в центре, совсем рядом.

Проводила я парня до горвоенкомата. Пожелала ему с возвратиться домой с победой и немножко позавидовала тому, что он уже идет на войну защищать Отчизну. В театр я тогда сходила. Помню на сцену смотрела, словно через матовое стекло. Все виделось расплывчатым, туманным, а ведь сидела в пятом ряду партера полупустого зала. Да, не до спектакля было - мысли уносились куда-то далеко - далеко. Испания, тореодоры, страсть и любовь... Не доходило это тогда, не волновало. И то, что красавица Кармен начала свою знаменитую хабанеру, я отметила как-то полусознательно. Но вот на самой высокой ноте вдруг сорвался оркестр. Певица застыла с раскрытым в недоумении ртом. Внезапная тишина опустилась в зал. Затем маленький сухопарый мужчина прошел по сцене, остановился у самой оркестровой ямы и загремел в тишину:

- Товарищи, воздушная тревога! Просьба ко всем - спуститься в бомбоубежище. Только соблюдайте, пожалуйста, порядок.

Финал спектакля получился непредусмотренным программой...

Из бомбоубежища я вернулась в помещение аэроклуба и обосновалась на ночлег в одном из кабинетов на диване, обтянутом холодным дермантином.

Утром раздался стук в дверь, и тут же на пороге появился широкоплечий ладный человек в форме военного летчика. В петлицах три кубика. Старший лейтенант, стало быть. "Старлей" заметил меня не сразу, так как я лежала на диване забаррикадированная столами.

- Вы что здесь делаете? - спросил он строго.

- Я из Москвы, получила назначение в местный аэроклуб. И вот жду начальство.

Лицо военного просветлело:

- Считайте что мы по одному делу. Мне тоже нужно начальство. За летчиками приехал, - тут старший лейтенант сделал выразительный жест рукой - по всему было видно, что дворец авиации его хозяева покинули и надолго...

- А как же быть?.. - с тревогой спросила я, но вдруг внезапная идея пришла мне в голову. - Так вы за летчиками? Возьмите меня! Вот документы. Они в полном порядке.

"Старлей" внимательно прочел мое предписание из Центрального аэроклуба.

- Что ж, характеристика подходящая. Я беру вас, Егорова. Только все по закону нужно оформить. Поедем в военкомат.

Потрепанный пикап доставил нас к месту. Пробившись через плотную толпу мобилизованных, мы предстали перед комиссаром. Но тот, узнав в чем дело, лишь головой замотал: "Какое отношение она к нам имеет? Из Москвы приехала, пусть туда и возвращается."