Проехав немного по извилистой лесной дороге, мы остановились и прислушались. Наши преследователи решили, видимо, прекратить погоню, опасаясь выстрелов из засады.
Выждав, мы пустили лошадь шагом и через час оказались на опушке леса. Вокруг многолетние дубы, некошеная трава, а дальше - ржаное поле до самого Шелашникова.
- Пронесло, отец!..
- Пронесло-то пронесло, - помолчав, ответил крестьянин, - да ума не приложу, куда теперь подаваться? Ведь моего жеребца в Исаклах даже малое дитя знает: первейшая лошадь в волости! Допытаются, и тогда я пропал. Меня жизни лишат, а семью по миру пустят.
Стащил с головы шапку, заскорузлыми пальцами поскреб затылок и как бы про себя вполголоса произнес:
- А что, ежели к товарищам в обоз? - Но сам испугался этой мысли и махнул рукой. - Не-ет! Отберут жеребца и спасибо не скажут. У них это запросто. Вот она, правда-то!
Я стоял возле его телеги, смотрел на него и думал, как успокоить человека.
- Иди в обоз, лошадь не отберут. А винтовку оставь себе на память.
- Да кто же ты такой, скажи на милость? На красного не похож, а своей рукой белого солдата лишил жизни. Чудной какой-то, право слово, чудной!.. Можа, из тех, кто фальшивые деньги печатает? А? Задал ты мне думку, век не забуду твою подозрительную личность. Пропади ты пропадом со своей солью и с керенками, - с каким-то ожесточением произнес он и тронул лошадь.
- Спасибо тебе, добрый человек! - крикнул я ему вдогонку.
Но он будто и не слышал.
За семафором, у входных стрелок, меня нагнала санитарная летучка, а когда я подошел к деревянному перрону разъезда, там уже суетилось много людей. Худенькая сестра милосердия с красным крестиком на белоснежной косынке меняла лакированные туфли на каравай черного хлеба, пожилая дама предлагала шляпу с павлиньим пером, мужчина с бородкой "гвоздем" выменивал офицерские бриджи на жареную курицу.
Среди местных жителей и обитателей санитарного поезда, лузгая семечки, выделялись загорелые, дюжие, как на подбор, парии в пестрых деревенских рубахах, в сапогах военного образца и защитных брюках. Да это, наверное, разведчики белых, подумал я. Им ведь ничего не стоит захватить санитарный поезд, занять разъезд и держать его до прихода отряда. Надо предупредить командование!
Я забежал в кабинет дежурного и торопливо набросал на клочке бумаги: "Вне всякой очереди! Симбирск. Штарм, Тухачевскому и Куйбышеву, копия Бугульма комгруппы Ермолаеву. На разъезде Шелашниково конная разведка белых. От села Исаклы подходит пехотный полк с артиллерией. Дрозд".
- Немедленно передайте это по прямому проводу! - вместе с удостоверением контрразведки протянул я текст телеграммы начальнику разъезда.
Как пойманная птица затрепетала в руке начальника бумага, вот-вот, казалось, вырвется и улетит.
- Я не видел вашего удостоверения и депеши не видел и ничего не знаю, шепотом произнес он, возвращая мне текст телеграммы. - Немедленно уходите отсюда. Они уже контролируют разъезд и не спускают с меня глаз.
- Тогда передайте по селектору в Бугульму только два слова: "Шелашникове белые".
- Вас и меня прикончат на месте...
Бегу к главврачу санитарного поезда. Он не то завтракает, не то обедает.
- На разъезде белые разведчики. Нужно немедленно выбираться из ловушки...
- А вы уверены, что это действительно белоармейцы? - без тени волнения спросил он и, вытащив из-за воротника кителя салфетку, не торопясь вытер холеную бородку. - Любопытно!..
- Я их видел, и они, между прочим, вызывают не любопытство, а подозрение, - возмущенно заметил я.
- Но если это и так, любезный, они не имеют права задерживать санитарный поезд с международными знаками Красного Креста.
Где кончается преступная наивность интеллигента и где начинается явное предательство? - выбегая из купе врача, спрашивал я себя.
Последняя надежда на машиниста: может, он согласится увести летучку в нарушение святая святых железных дорог - без путевки...
Я бросился к паровозу.
- За пятнадцать лет впервой слышу - ехать без путевки, - выслушав меня, ответил машинист. - А ежели из Клявлина встречный? Линия однопутная, да и туман еще не рассеялся. Столкновением может кончиться эта затея!
Он допил кипяток, положил в железный сундучок консервную банку и поднялся.
Подошли помощник с масленкой в руке и кочегар с шуровкой.
- Что делать, ребята? - спросил машинист. В ответ молчание.
- С ума сойдешь с вами! - разозлился я и стал спускаться с паровоза. Вот дадут вам беляки шомполов, тогда быстрее соображать станете...
- Рискнем?! - предложил машинист. Помощник и кочегар согласились ехать.
Санитарный тронулся без предупредительных звонков, не было и паровозного гудка. Медики бросились к поезду, на ходу цепляясь за поручни, лезли в вагоны. Набирая скорость, состав шел в Клявлино.
Машинист и помощник, высунувшись из окон паровоза, напряженно всматривались вдаль, однако за молочной пеленой тумана ничего не было видно. Но вот лес кончился, впереди показались мельница и пристанционный поселок.
- Спасибо вам, товарищи! - Я попрощался с паровозной бригадой и, спрыгнув на ходу, увидел стоявшего на перроне седоусого, в форменной фуражке, начальника станции.
- Имею право пользоваться прямым проводом. Прошу немедленно вызвать Бугульму.
- Вы же видите, я занят приемом поезда сумасшедшего машиниста! - не глядя на меня, прокричал начальник станции.
Через минуту я был уже в комнате дежурного. Совсем юный телеграфист застучал ключом.
- Бугульма не отвечает, - пожал плечами телеграфист. Но в это время морзянка заработала: "Все, что сообщили нам, передайте Полупанову, - читал телеграфист ответ Бугульмы. - Найдете его на станции Дымка..."
С шумом распахнулась дверь, и в комнату вместе с начальником станции ввалилась группа военных.
- Фершалиц с клизмами вперед, а нас с винтовками позади? Пойми ты, куриная голова, там нужны не ночные горшки, а винтовки! - убеждал один начальника станции.
- Гидру контрреволюции - к стенке! - кричал другой, увешанный гранатами.
- Не могу-с... Вначале приказано отправить санитарный. .. Запросите сами Бугульму, - как-то отрешенно твердил начальник станции.
Я вышел на перрон. На первом пути стояла санитарная летучка, рядом небольшой состав с продовольствием для голодной Москвы, а за ними - воинский эшелон. Охрана не могла сдержать напор мешочников и спекулянтов - они заняли крыши, тормозные площадки, даже буфера вагонов.
Санитарный вскоре тронулся на Дымку. Я вскочил на подножку классного вагона и поднялся в тамбур.
Мимо проплывали исхоженные в детстве места.
За горой - речонка Уксада, там мельница с большим деревянным колесом. У водосброса я когда-то любил ловить гольцов. Вон в той дубовой роще собирал желуди, а в этом березнике - грузди...
Поезд мчался под уклон, оставляя позади перелески и необозримые поля ржи.
Мелькнул разъезд Маклауш, на горизонте показались гумна родного Семенкина... Паровоз, напрягая последние силы, преодолел глубокую выемку перед станцией Дымка, неожиданно резко затормозил и остановился.
Вдали послышались выстрелы.
- Что здесь происходит? - спросил я путевого обходчика, стоявшего с красным флажком.
- Кажись, погнали! - буркнул он в ответ.
Я побежал к станции и между семафором и массивным зданием мельницы, которая, словно средневековый замок, высилась вдали, увидел цепочку моряков. В полный рост, с винтовками наперевес, они шли к большому деревянному дому под железной крышей. Когда я приблизился к ним, высокий горбоносый матрос крикнул, указывая на меня:
- Гляди, братва, это ж, наверно, из их банды! Шлепнуть его, чтоб не путался!
- Провокатор! В расход его! - поддержал горбоносого другой матрос.
- Никакой я не провокатор, товарищи, я свой...
- А откуда я могу знать, что ты свой? - стоял на своем матрос-верзила. - А ну бегом к нашему верховному! Он разберется, чи свой, чи беляк, - скомандовал он.