Я рассказал ему о Маргарите Васильевне.

- Это следует проверить. Если все, что она говорит, подтвердится, нужно сделать так, чтобы она сообщала нам то же, что и Резакевичу. Вести из этого логова нам позарез нужны, - торопливо сказал Яша и, поглядывая на дверь, продолжал:

- Ну а к нам почему не заходишь? Семенов сообщил, что ты выехал. Мы тебя ждем, а ты с дамами прохлаждаешься...

- Будь она неладна, эта твоя Свекис, едва ноги оттуда унес.

И я рассказал Кожевникову о своих злоключениях в первый день приезда в Самару.

- Еще легко отделался, - улыбнулся Яша. - Тебе дали старый пароль. Мы его сменили после провала одной явки. И тебя там приняли за шпика. Хорошо, что обошлось мирно, а ведь могли и круто поступить... Приезжай завтра вечером на Барбашину Поляну, там с левой стороны увидишь небольшую дачку с двумя расписными крылечками. Спроси "президента", скажи: "Я из кругосветки", и тебя проведут ко мне...

- Надо же придумать такую кличку - "президент"! - не удержался я.

- От отца по наследству перешла. В девятьсот пятом крестьяне нашей губернии отказались платить подати и стали делить помещичьи земли. А в ноябре жители Старо-Буянской волости даже объявили республику. Правда, просуществовала она только тринадцать суток; наш связной - сын "президента" Старо-Буянской республики... Ну, так жду тебя ровно в семь.

Поиски подполья

На Барбашину Поляну извозчик вез меня мимо Трубочного завода, который показался мне мрачным. Это впечатление усиливалось тем, что двор зарос бурьяном, а стеклянная кровля мастерских покрылась толстым слоем пыли. Я попросил извозчика остановиться и, вглядываясь в огромные окна опустевших цехов, вспомнил товарищей по работе, нашу совместную борьбу против администрации завода...

* * *

Февраль семнадцатого года принес в Самару новые военные тревоги и новые лишения. Огромные очереди у булочных, ропот и возмущение народа, большевистские листовки, в которых говорилось, что в воздухе вновь запахло порохом.

Газетным сообщениям о готовящемся контрнаступлении против немцев, об успехах русских войск на отдельных участках фронта уже никто не верил. Даже члены черносотенного "Союза Михаила архангела" не устраивали молебствий и крестных ходов.

На вокзале возле санитарных поездов, прибывавших из Белоруссии, из-под Одессы и Риги, толпились солдатки. А с поездами приходили все более тревожные вести.

Огромный артиллерийский завод охранялся солдатами и казаками. С утра до вечера они маячили и на вышках, и у проходных, и во дворе завода. В цехах нередко возникали дискуссии...

Начальник завода генерал Зыбин, чтобы показать властям, что на вверенном ему предприятии полное благополучие, распорядился начать среди рабочих сбор средств для пасхальных подарков солдатам, находившимся в окопах.

Разговоры о мире, о проигранной войне, говорил он, ведут смутьяны, "шептуны", и, если как следует разъяснить это рабочим, они поддержат администрацию завода.

- Уверяю вас, господа, - убеждал Зыбин начальников мастерских, - наши рабочие - патриоты, они последнее отдадут для своих братьев, сражающихся за веру, царя, отечество. Помните, как все мы ликовали, когда пал Перемышль или когда был прорван австрийский фронт? Начальник жандармского управления полковник Познанский делает все для того, чтобы в рабочую среду не проникли вражеские агитаторы. Подписные листы покажут, кто поддерживает бунтовщиков. Даже такой революционер, как Плеханов, готов возвратиться в Россию, чтобы в опасную годину быть вместе с народом. А большевистских агентов, действующих по указке из-за рубежа, пора скрутить в бараний рог!..

Однако попытка собрать пожертвования закончилась провалом. В цехах продолжались антивоенные митинги. Не помогли и аресты среди рабочих.

Однажды перед обеденным перерывом на "проспекте", как называли огромный коридор, соединявший несколько мастерских, стали собираться рабочие. Вдруг на "проспекте" появился начальник завода с подразделением солдат.

- Что за сборище? - угрожающе крикнул Зыбин.

- О погоде решили потолковать, ваше превосходительство, - насмешливо ответил молодой слесарь.

- Перестань болтать! - вскипел генерал. - Распустились! Извольте отвечать, как полагается военнообязанным. Всех нарушающих внутренний распорядок отправлю на фронт. А кто будет агитировать за поражение России, тот предатель родины и немецкий шпион. Мы ни на минуту не должны забывать о своих окопных братьях, о тех, кто защищает нас от нашествия германцев.

- Вот именно - вас, а не нас. А нам пора кончать с войной, - раздались гневные голоса рабочих.

- Это кто вам внушил? Кто вас настраивает? Кто прячется за вашей спиной? Большевики? - теряя самообладание, выкрикивал генерал.

- Ошибаетесь! Никто не прячется за нашей спиной! - поднимаясь на принесенную кем-то скамью, спокойно произнес Николай Шверник.

На заводе знали этого всегда сосредоточенного и обычно спокойного токаря-лекальщика. Никакие предупреждения начальства не могли поколебать его. Изо дня в день настойчиво разъяснял он рабочим, кому и для чего нужна война.

- А, это вы, Шверник! Слыхал, слыхал о ваших крамольных делах, - уже спокойнее заговорил генерал. - На этот раз найдем и на вас управу!..

Но, не обращая внимания на генерала, Шверник неторопливо стал говорить о том, как рабочие с раннего утра и до потемок гнут спину, как страдают от непосильного труда, всю жизнь дрожат за голодных детей, работают ради куска хлеба, рано умирают. И вот - война, которая несет рабочим и крестьянам новое горе, новые страдания и смерть.

- Приказываю разойтись по своим местам! - пытаясь перекричать Шверника, заорал генерал и, оглянувшись, взмахнул платком. Это был сигнал. Тотчас в другом конце "проспекта", гремя шашками и карабинами, появились чубатые казаки, готовые наброситься на "внутренних врагов отечества" - хлестать, рубить...

- Жизнь стала невыносимой, - невозмутимо продолжал Шверник. - Людям нечего есть, не во что одеться. Нечем отапливать свои жалкие жилища. На фронте - кровь, увечья, смерть, а здесь призыв за призывом в солдаты. Наших братьев гонят на фронт, точно скот на бойню. Нельзя молчать! Россия накануне социальных потрясений гигантских масштабов. Петроградский комитет большевиков призывает нас, рабочих и солдат, устраивать митинги на заводах, в казармах, на улицах, требовать немедленного прекращения войны, от забастовок переходить к восстанию...

- Это бунт! Я присягал государю и обязан поступить по законам военного времени! - угрожающе крикнул генерал и снова взмахнул платком.

- Казаки, к бою! - скомандовал есаул. Защелкали затворы карабинов. Казаки перестроились в две шеренги и приготовились стрелять: первая шеренга - "с колена", вторая - "стоя".

Внезапно стало так тихо, что каждый слышал, как бьется его сердце. Казалось, вот-вот раздастся команда "пли!".

- Товарищи! Протестуйте против неслыханного произвола! - прозвучал в напряженной тишине голос Шверника. - Мы пойдем по улицам Самары, и пусть все знают, что трубочники не собираются поддерживать братоубийственную войну. Солдатам нужен мир, а не пасхальные яйца. Довольно им гнить в окопах, а рабочим - голодать!

- Прекратить агитацию! Слышите, Шверник? Я прикажу стрелять! побледнев от бешенства, будто казаки целились не в рабочих, а в него, срывающимся голосом кричал Зыбин.

- Вы уже отдали приказ, - ответил Шверник, спрыгнув со скамьи. Товарищи, останавливайте станки, бросайте работу! Все на улицу!

Зыбин резко повернулся и направился к казакам. Навстречу ему спешил есаул. Зыбин что-то сказал ему и возвратился к рабочим.

- Я приказал не препятствовать выходу рабочих с территории завода, - не глядя на Шверника, глухо проговорил генерал и исчез за шеренгой солдат...

В ту ночь многие забастовщики были арестованы.

- Пошевеливайся! - торопили жандармы. - Допросят и отпустят. К обеду будешь дома...

Но это была лишь уловка. Жандармы получили указание уводить арестованных налегке, чтобы они в тот же день почувствовали, что такое тюрьма.