Когда дед Георге рассказал им сказку об Иване Турбинке, Ольгуца потребовала у него такую же, что у Ивана, котомку.

- Был бы я святым Петром, непременно бы подарил, барышня!

- Добудь мне такую же, дед Георге!

- Где же я ее возьму?

- Добудь, дед Георге!

Ольгуца покраснела от досады. Дэнуц молчал, улыбаясь про себя, одними глазами... Вечером, у себя в комнате, при свете свечи, Дэнуц ощупывал свой лоб, заглядывая в таинственную глубь зеркала. Он даже погладил его, словно подарок. Там скрывалась котомка Ивана Турбинки, которая заключала в себе весь ад и всю землю. Это несказанно радовало Дэнуца, потому что ни у кого даже у Ольгуцы - не было котомки. И никто не знал, что она есть только у него, - для этого ему нужно было лишь закрыть глаза...

Внезапно Дэнуц ощутил солнце и ветер в своих волосах.

- Что случилось?

- Остановите, барин, остановитесь... у барчука упала шляпа.

Его бескозырка катилась по земле, ленточки развевались по ветру. Ион соскочил с дрожек.

- Папа, поехали! - крикнул Дэнуц в предчувствии новой остановки.

- Подержи вожжи, Ион... А ты все торопишься? Это никуда не годится! Постой, я сверну себе папиросу. Держи-ка!

И с детской улыбкой господин Деляну нахлобучил свою шляпу на голову сына, превратив его в вешалку и лишив собственной головы.

- Хоэээ! - шумно зевнул он, лениво потягиваясь.

Дэнуц приподнял шляпу и мрачно уставился на отца, который сворачивал папиросу, - так смотрят жены, не понятые своими мужьями.

- Уу! Уу-уу! Уу-уу!..

- Кто так делает, дед Георге?! - спросила Ольгуца, повторяя эти звуки.

- Кони, барышня; они много воды выпили.

- Ну да! У них в брюхе завелись лягушки.

Моника погладила руку госпожи Деляну.

- Tante Алис!

- Что, Моника?

- Ничего, tante Алис, - улыбнулась Моника и глубоко вздохнула.

- Ты мне что-нибудь хочешь сказать, Моника?

- Нет... Как красиво, tante Алис!

- Девочка моя!.. Сними шляпу, пусть солнышко подрумянит тебе щеки...

- Tante Алис, смотрите, ромашки! - узнала Моника примятые цветы во дворе школы.

Ромашки смеялись на солнышке, у них тоже были каникулы.

- А это что, tante Алис?

- Вьюнок!

- А это?

- Пастушья сумка!

- А это?

- Лютик!

- ...Вьюнок, - повторила Моника легкое, как дуновение ветра, короткое слово.

Они замолчали.

Нежно ворковали невидимые голуби... Лошади, покачивая головами, шагом поднимались по склону... Порхали голубые бабочки... Ласточки сушили в траве свои намокшие от росы одежки... Дорога шорохов и запахов шла к небу, до которого было рукой подать, увлекая за собой Монику с ее золотистыми волосами, бледными щеками, тяжелыми косами, перекинутыми на спину, сложенными на коленях руками.

Там, где дорога сходится с небесной синевой, с минуты на минуту мог появиться святой Петр в белых одеждах, с улыбкой на устах, с тяжелой связкой ключей от небесных врат - в руках.

- Я проголодалась, - заявила Ольгуца.

Давно ждал дед Георге этих слов!

- Тсс! - шепнул он на ухо Ольгуце. - У дедушки кое-что припасено!

- Покажи! - попросила Ольгуца, понизив голос.

Дед Георге вынул из кармана бумажный кулек.

- Что там?

- Сладкий горох! - сказала Ольгуца.

- Ну вот, а я об этом и не подумал, - огорчился старик.

- Что у тебя там, дед Георге? - изнывала от нетерпения Ольгуца.

- Да леденцы, - печально вздохнул дед.

- Моника! Леденцы! - закричала Ольгуца, подпрыгивая на козлах...

- Ох, дед Георге, видно, ты все деньги хочешь пожертвовать зубным врачам! - шутливо посетовала госпожа Деляну.

- Пусть их грызут, барыня... Разве я вам не давал леденцов, когда вы были маленькая!..

Госпожа Деляну улыбнулась. Так оно и было. И она тоже... Много воды утекло с тех пор.

- А сейчас угостишь, дед Георге?

- Да ведь, барыня! Как скажет барышня!

Ольгуца ломала длинные, матовые палочки леденцов... Начался пир: Ольгуца, сидя на козлах, ломала, грызла, сосала и глотала, снова ломала и так без конца; Моника, в коляске, тихонько грызла леденцы. Госпожа Деляну неумело сосала ванильный лед и думала о прежних каникулах... Дед Георге дергал себя за усы и улыбался. Ольгуца и о нем не забыла: подсунула ему в рот леденец; дед Георге бережно спрятал его в карман, словно драгоценный дар.

- Дед Георге, ужасно хочется огурчика... знаешь, с солью и перцем! хрустя леденцами, сетовала Ольгуца.

- А вот как приедем домой, так и приготовит дедушка огурцы так, как только он и умеет.

- Дед Георге, давай купим гороху в корчме... Сто лет не ела! В кафе гороху не бывает! Слышишь, дед Георге?

- Слышу!

- Купим?

- Купим, как не купить!

- И съедим.

- Были бы у меня зубы, я бы тоже ел, мышка!

- Как, дед Георге? Ты не будешь есть горох? Тогда сварим его.

Ржание коня возвестило о приближении дрожек; лошади, запряженные в коляску, воинственно заржали в ответ. Ольгуца обернулась назад, посмотрела, нахмурилась и опустила руку на кнут.

- Дед Георге! Помоги! Они нас догоняют!

Крепко любил дед Георге своих лошадей, - и тех, что были впряжены в коляску, и тех, что в дрожки. И все же пустил их во весь опор, как в былые времена, когда господа не знали удержу ни в ярости, ни в веселье и когда возницы, потрясая кнутами, въезжали на кореннике в ворота дома, дабы возрадовалось сердце господ от восторженных вскриков дам. Дед Георге еще помнил те времена, и Ольгуца знала о них по его рассказам.

- Хии-хии!.. - гикнула Ольгуца.

Дед Георге только усмехнулся; зашипел змеей кнут; кони перешли в рысь, встряхивая тяжелыми гривами и размахивая длинными хвостами... И восемь копыт начали выбивать барабанную дробь.

- Обернись назад, Моника! - кричала Ольгуца во все горло, не помня себя от восторга.

Моника встала на колени и выглянула из-за опущенного верха коляски.

- Догоняют?

- Пожалуй... - последовал уклончивый ответ.

- Догоняют?

- Пожалуй, да, - с опаской отвечала Моника.

- Догоняют? - гаркнула Ольгуца, выхватывая кнут из рук деда Георге.

- Да-да! - испуганно сказала Моника.

Длинные и изящные, как стрекоза, дрожки оказались рядом с коляской, готовясь обогнать ее.

- Скорее, дети! Поторапливайтесь: я очень проголодался! И хочу пить! крикнул на полном ходу господин Деляну.