- Комитет собрать обязательно! Я сам приду на заседание...

Липинскую сменил Пахарчук. В кабинете запахло краской.

О, опять Иван Иванович?! Да-а, теперь сунул свой нос в штакетник. Забрал ученика? Что ж, ничего удивительного...

Но удивился Пахарчук. Когда это было: директор не рассердил услышав такую новость, напротив, - тихо засмеялся, словно не какой-то там учитель отменил его распоряжение, а все произошло по заранее намеченному плану, как и хотел того Василий Михайлович. Поистине настроение начальства непостижимо.

Но Тулько успокоился преждевременно. Узел оказался не таким уж и простым.

Вошел, озираясь, завуч Максим Петрович Суховинский.

- Можно к вам, Василий Михайлович?

Тулько кивнул и опустил голову. "Тихоня! Именно у него, если верить жене, надо учиться жить на свете. Интересно, какое дело на этот раз он пожелал переложить на мои плечи?"

Максим Петрович, застыв на месте, продолжал озираться.

- Заходи, заходи, - сказал он кому-то, - чего топчешься...

- Да я что. Мне как скажете, - с этими словами в кабинет вошел Хома Деркач. Невысокий ростом, вертлявый, волосы на голове редкие и длинные спадают на воротник цветастой сорочки. На отца Хома не похож. Старого Деркача Тулько хорошо знает, когда-то не раз ходили вместе на охоту, перемерили ногами все колхозные поля вокруг Малой Побеянки. К сожалению, потом произошел случай, после которого половина охотников остыла к охоте: Степан Важко - это поныне перед глазами - выстрелил из двух стволов Деркачу по ногам. И за что? Только за то, что, разъяренный неудачной охотой, Деркач выпустил пять зарядов в зайца. Ясно, Деркач был не на высоте, но Важко... Заяц зайцем, а стрелять в человека - это преступление...

У Хомы разве что взгляд отцовский: немного нагловатый, немного насмешливый и нисколько не любознательный.

Суховинский подошел к столу, развернул журнал перед директором, вздохнул и сказал:

- Вот. Работа Дмитрия Павловича... А этому юноше - две подряд... Под угрозой итоговая оценка.

- Могли бы поговорить с ним сами, Максим Петрович, - недовольно проворчал Тулько, просматривая журнал.

- Говорил. Безнадежно, - тихо произнес Суховинский.

Директор поднял тяжелый взгляд на ученика, выдержал длинную паузу.

- Ну, что скажешь? Как будем сосуществовать дальше?

Деркач пожал плечами, равнодушно глядя на директора.

- Что же молчишь? Опять двойка?

- Двойка...

- Как-то надо объяснять.

- Почему-то рассердился на меня Дмитрий Павлович. Я ему говорю, ну, про вчерашнее. Вчера мы встретились, так, случайно, и он меня попросил Нину Петровну вызвать. А я и говорю: "А не будете завтра по английскому языку спрашивать?" А он смеется. Ну, я и побежал. А сегодня я ему и говорю, ну, о вчерашнем, говорю: "Я вам помог, и вы вроде бы согласились меня не спрашивать", а он почему-то рассердился... Он вначале вчера сказал: "Завтра тебя спрошу", а потом, когда я согласился вызвать Нину Петровну, он тоже вроде бы согласился меня не вызывать, а сегодня взял и вызвал.

Суховинский победно взглянул на Тулько, словно говоря: ну как, убедились?

- Учиться ты будешь или нет? - не сдержавшись, крикнул Василий Михайлович.

Хома опустил голову, виновато заморгал:

- Оно, конечно, уже и надо бы, последний год...

- Надо, говоришь?.. Вы видели такого! Наконец-то, в десятом классе, осознал!

- И то не до конца, - добавил Максим Петрович.

- Я вот что тебе скажу, - директор раздраженно забарабанил пальцами по столу. - Мы тебя отчислим. Немедленно!

Трудно сказать, кто больше удивился: ученик или завуч. Лоб Максима Петровича совсем исчез под прической.

- Пуга-аете, - протянул недоверчиво Хома. - Так не может быть: вчера на веревке тянули, а нынче взяли и выгнали.

- Выгоним, не беспокойся. Отец, как я понимаю, тоже по головке не погладит.

Хома поморщился, мотнул головой:

- Еще бы!.. Но он и вас выругает, Василий Михайлович, вас тоже.

- Меня? - Тулько все больше раздражался. Его утешало только одно обстоятельство: Деркач - воспитанник Майстренко и, значит, за все ответит Иван Иванович.

- Угу, вас. Потому что после восьмого класса отец велел мне идти в училище на токаря, а вы документы не отдали.

- И не стыдно тебе, парень? - подал голос Максим Петрович. Государство дает тебе образование, бесплатно учит тебя... Посмотри в своем классе - разве мало хороших учеников? Дашкевич, Нежный, Иванцова - круглые отличники.

- Интеллигенты, - презрительно сказал Хома. - В институт нацелились. А мне там нечего делать. Сейчас даже те, кто институты кончают, идут в простые рабочие. Зарплата! Скажете, нет? Инженер на сахарном заводе - всего сто двадцать рублей получает... Я как-нибудь полторы-две сотни и без английского языка заработаю.

- Отчислим мы тебя, уважаемый, - повторил директор. - Чтобы у других появилось желание учиться.

Хома затоптался на месте, взглянул на Суховинского, словно хотел убедиться, можно ли директору верить.

- Может, это... не отчисляйте? Пусть бы я уж закончил...

- Иди!

Хома, насупившись, вышел.

Максим Петрович молча переминался с ноги на ногу возле директора. Потом спросил:

- Вы серьезно? Об отчислении? - в его голосе звучал испуг.

Тулько вздохнул:

- Какое там серьезно. Кто позволит... Проверял, как он настроен... Тулько помолчал, о чем-то раздумывая. - Нажимать на ученика, Максим Петрович, - лишняя трата нервов и времени.

- На выпускника еще можно.

Тулько поднял предостерегающе палец:

- До определенной поры.

- Да, времена настали... На девятиклассника и крикнуть не смей. Сразу найдет себе какое-нибудь училище. Он, чудак, не понимает, что в училище также требуют знаний...

- Нажимать надо на Дмитрия Павловича - вот мое слово. Ишь, двойками разбрасывается! Ишь, бескомпромиссное учительство!.. Последствия его мало интересуют, школа его мало беспокоит. Эгоист! Слышали, как он на педсовете? "Не желаю быть очковтирателем..." Хорошо, что вспомнил. Сейчас я вам прочту мысль одного директора. Скажу заранее: я ее полностью разделяю. - Тулько достал газету. - Вот послушайте: "Об очковтирательстве можно говорить только формально. Но по сути мы из принципиальных педагогических соображений не ставим итоговых двоек и не оставляем на второй год". А вот дальше: "Желающим дадим возможность говорить об этом, извините, очковтирательстве еще двадцать лет. Пока не будут разработаны более совершенные формы учета и контроля в школе". Вот так-то!