— Почти, — слукавил Кузьминский и отдал зажигалку.

— Что значит "почти"? — забеспокоился Вадик.

— Малые организационные трудности, никак тебя не касающиеся, — смутно объяснил Кузьминский. — Когда все будет готово?

— Через два часа.

— И прямо с отпечатками к Деду?

— Куда от него, старого хрыча, денешься, — улыбаясь, любовно произнес Вадик. И вдруг, присмотревшись, ахнул:- Это кто же так с твоим личиком поступил?

— Нынешнее мое личико — часть разработанного мной остроумнейшего плана успешно проведенной операции, — с гордостью заявил Виктор. — Я от тебя Деду позвоню. Можно? — И спохватился: — Только бы не хотелось, чтобы ты слушал этот разговор.

— Каяться будешь? — догадался Вадик и упредил всевозможные извинения: — Не обижаюсь, Витя. Валяй, а я в свою лабораторию пойду. Времени — в обрез.

…Константин рванул по прямой.

— Это мы куда? — перепугался Кузьминский.

— Через Свободный на шоссе, а там по МКАД до Ярославки.

— Через Измайлово и Черкизово ближе!

— Зато на светофорах не будем спотыкаться! — прокричал Константин. Любил скорость. Субботний вечер с безлюдьем и тремя прямыми. Есть шанс показать себя и «опель». От Вадика они отъехали ровно в девять. Без двадцати десять Константин заглушил мотор у смирновской калитки. Борис Евсеевич с нескрываемым любопытством через окошко рассматривал жилище матерого сыщика.

— Весьма скромненько, но вполне достойно, — решил он вслух.

— Золотые слова, — поддержал его уже вылезший из машины Кузьминский. И к месту ты их вспомнил. На всякий случай напоминаю: веди себя, Боря, скромненько и по возможности достойно.

Борис Евсеевич повел себя как приказано. Почтительно склонив круглую свою голову, он пожал протянутую ему Смирновым руку, отступил на шаг назад и поклонился:

— Чрезвычайно рад знакомству с вами, Александр Иванович.

— Приятно слышать, — формально откликнулся Смирнов и жестом пригласил незваного гостя в дом.

В столовой заботами Лидии Сергеевны был накрыт легкий ужин. Борис Евсеевич цепким взглядом вмиг увидел и старинный стол на львиных лапах, и замысловатый буфет, тоже дореволюционный, и высокие стулья, и вольтеровское кресло при новейшем телевизоре, и хорошего вкуса картины по стенам. С некоторой завистью оценил настоящий уют, которого сам не смог достичь в своих хоромах даже с помощью профессиональных дизайнеров, запросивших мешок баксов.

— Как вы сумели устроить дом так, что, войдя в него, хочется остаться здесь навсегда? — польстил Борис Евсеевич.

За Смирнова ответила Лидия Сергеевна:

— Прожитой жизнью, в которой наш дом жил с нами.

Дав время Борису Евсеевичу до конца прочувствовать стиль этого дома как в обстановке, так и в общении, Смирнов, весело разглядывая волчьи глаза бизнесмена, представил ему дам:

— Знакомьтесь, Борис Евсеевич. Моя жена, Лидия Сергеевна, и дочка Ксения. — Подождал, пока все обменялись поклонами и приступил к исполнению роли гостеприимного хозяина. — Несмотря на то что вы попировали в златых чертогах, мы все же рискнем предложить вам слегка закусить.

— Предварительно, конечно, выпив, — быстро завершил смирновскую фразу почти протрезвевший и теперь уже похмельный Кузьминский.

— Не за что выпивать, — сурово остановил его хозяин.

— Не зверствуй, Иваныч! — взмолился литератор. Не обращая на него внимания, Смирнов пригласил к столу.

— Витя, — тихо позвала сердобольная Ксения. Кузьминский повернул к ней свое трагическое — брови домиком, безнадежные глаза часто моргали — лицо, которое, когда Ксения, отступив чуть в сторону, открыла стойку буфета, вдруг расцвело в лучезарной улыбке. Ряд, как говаривал поэт, чудесных изменений милого лица. И было отчего: за Ксюшиной спиной, оказалось, стояла бутылка «Абсолюта», бутылка "Чивас регал" и три бутылки сухого вина. Все работы, как говаривал еще один поэт, хороши, выбирай на вкус.

Бориса Евсеевича посадили между хозяином и хозяйкой, а Кузьминский и Константин прибились к Ксении: ошую — Кузьминский, одесную — Константин.

Выпили и закусили, выпили и закусили, обмениваясь дежурными тостами и выразительными междометиями. Выпивали по своим наклонностям: Смирнов и Кузьминский — водку, Борис Евсеевич и Лидия Сергеевна — виски, Ксения и Константин — сухое вино.

Первой неожиданно заговорила всерьез Ксения. Понимая, что ее могут не допустить к настоящему разговору, она задала вроде бы невинный вопрос:

— Борис Евсеевич, насколько мне известно из средств массовой информации, вы — держатель контрольного пакета акций, то есть, по сути, владелец крупнейшего акционерного общества закрытого типа, контролирующего большинство универсальных магазинов Москвы. Мне не понятен интерес, который проявляете вы к скромным особам скромного дома, не имеющим ни малейшего касательства к делам торговли и предпринимательства. В чем этот интерес, Борис Евсеевич, если не секрет?

— Вот так сразу — быка за рога? — изумился Борис Евсеевич.

— Ксюшка! — озадаченно рявкнул причисленный к "скромным особам" Смирнов.

— Нет, Александр Иванович, можете не ограждать меня от острых вопросов. Я отвечу, я хочу ответить милой Ксении. Во-первых, Ксюша… Я могу вас так называть? Во-первых, как мне известно, все дела, в которых присутствует криминал, в той или иной степени интересуют и Александра Ивановича и Лидию Сергеевну.

— Борястик, а не уголовник ли ты? — ужасным голосом вскричал поправивший здоровье Кузьминский.

— Нет пока, — быстренько удовлетворил его любопытство Борис Евсеевич и продолжил: — А во-вторых, Ксюша, — он подчеркнуто обращался только к девушке, — некая тайная экспансия, помимо захвата шоу-бизнеса и, как полагаем мы с Александром Ивановичем, игорного незаконного дела, будет неуклонно расширяться, подчиняя себе все новые и новые зоны в экономической структуре нашего города.

— Ну и пусть себе расширяется! — беспечно разрешила Ксения.

— Это черный бизнес, Ксюша, не просто связанный с уголовным миром, но порожденный им.

Вот и начался серьезный разговор, который хозяевам не хотелось бы вести, так сказать, на общем собрании. Лидия Сергеевна очаровательно улыбнулась новому знакомому и задала прямо-таки дамский вопрос:

— Ужасно заинтриговали вы меня, Борис Евсеевич, названием вашего акционерного общества: «Мирмар». Как будто из "Тысячи и одной ночи". Вроде «сезама». "Сезам, откройся!" "Мирмар, откройся!" Но все-таки что это значит, если не секрет?

Борис Евсеевич искренне рассмеялся и охотно ответил:

— Вот уж не думал, что в связи с нашим названием могут возникнуть подобные ассоциации. «Мирмар» — это мир Марина, а Марин — моя фамилия.

— Фи, как неинтересно! — опять выскочила Ксения. — Значит, если ты, Витя, заимеешь какой-нибудь свой мир, — она обратилась к Кузьминскому, ну, допустим, нечто вроде винной лавки, он назовется «Мирку», да? Что-то из румынской жизни.

— Хотя ты и моя благодетельница, Ксения, но, к сожалению, ты еще и курица несообразительная, — покровительственно заявил литератор, имевший несравнимо больший опыт в словообразовании. — Не мир Кузьминского, а Кузьминского мир, что в названии будет выглядеть как «Кумир», полностью соответствуя моему положению как в литературном мире, так и в мире вообще.

— Вроде никто не пьет, — озабоченно заметил коварный Смирнов. — Тогда, Лида, убирай бутылки, чай пить будем.

— Я тебя не понял, Иваныч, — угрожающе произнес Кузьминский, вмиг отряхнувшийся от своего тетеревиного токования. — Ты ведь и себя лишаешь.

— Я — садист-мазохист, — гордо заявил Смирнов. Что вызвало немедленную реакцию раздраженного литератора.

— Боже, какие слова-то он знает!

Лидия Сергеевна добилась своего: шел необязательный легкий треп, при котором серьезный разговор был бы не только неуместен, но и просто невозможен. Поэтому Борис Евсеевич получил право сказать то, что и сказал:

— Мне бы хотелось поговорить с вами, Александр Иванович, приватно.

— Со мной и Лидией Сергеевной, — твердо поставил свои условия Смирнов.