Соловьев Станислав

Первый снег в Сууваре

С.В. Соловьев

Первый снег в Сууваре

рассказ

Шел дождь.

Сильный дождь, уже который день, заливал столицу. Он заливал множество других городов, мелкие селения - сайнкемы, он беспощадно заливал всю Долину. Может быть, он заливал и Хвойный Край. Но Харрамен был очень далеко от столицы и что там сейчас происходит, неизвестно...

Шел дождь. Он шел уже десятый день, - последний дождь осени и потому очень затяжной - гемгаймен. Был второй день после смерти правителя. Суумеренг Хайем, главный министр двора, мрачно смотрел на дождь из дворцового окна: дворец возвышался над столицей, и потому она была хорошо видна отсюда, вся как на ладони. Но сейчас отсюда ничего особенного не увидишь: влажный сизый туман, кое-где утыканный треугольными крышами зданий, улицы, залитые водой... Хайем не любовался городом: в гемгаймен нечем любоваться, кроме ледяных струи, в обилии падающих с неба. Хайем не был любителем дождя, и он не любил гемгаймен как большинство жителей Долины, - гемгаймен означал близкую зиму, морозную и затяжную...

Второй день прошел после смерти правителя, и все было напрасно. Сууваренен Третий до сих пор лежал в своей огромной кровати в самой дальней комнате дворца. Когда люди, наконец, вошли туда по приказу главного министра, то они нашли в белых одеялах маленькое сморщенное тело. Тело обладало совершенно лысой головой с птичьим лицом, тонкими ручками и ногами, изуродованными хроническим ревматизмом. Мертвый правитель был совсем голым и от этого выглядел ещё более уродливым; особенно страшно было рассматривать язык, вывалившийся из перекошенного рта, и посиневший половой орган, отчего-то увеличившийся в размерах. Испуганные телохранители не пропускали чиновников, то ли они ещё не знали, то ли боялись в это поверить. Их пришлось перебить, благо Хайем сообразил послать вооруженное сопровождение. Когда Хайема позвал старший секретарь двора, он немедленно поспешил в комнату. Но ничего утешительного там не увидел: огромная кровать с крошечным на её фоне мертвым телом, свернувшимся словно личинка, решившая стать бабочкой неен-ти. Тяжелые длинные шторы темных расцветок, мягкий букнерекский ковер, раскинувшийся от стены к стене, балдахин, словно обильная красная пена прилепившейся к потолку, душный сладковатый запашок, уже успевший пропитать собою все - стены, одеяла, шторы... Он боялся, что его стошнит в этой комнате - прямо на глазах высших чиновников и солдат дворцовой охраны. Но его не стошнило: к своему удивлению, Хайем отнесся к происходящему спокойно и как-то отстранено...

Хайем вздрогнул, ему послышались шаги. Он обернулся и увидел, что это всего лишь караул дворцовой охраны. Из-за смерти правителя охранников во дворце значительно прибавилось, но это уже ничего не решало... Тогда он снова стал смотреть в окно. Смотреть, не видя гемгаймена...

Личных врачей правителя убили сразу. Они жили в соседней, с опочивальней правителя, комнате, и охранникам не представляло большого труда зайти в неё и перерезать провинившихся. Хайем знал, что врачи тут не причем, - правителю было уже девяносто восемь лет; он давно был больным и немощным человеком, уже как год не мог самостоятельно ходить и мочиться. Рядом с правителем дежурили днем и ночью самые лучшие врачи государства, но все это было ни к чему: от старости нет лекарств, от разложения плоти не существует какого-либо спасения, кроме небытия. Об этом знали все, кто убивал невинных врачей, но ими двигал страх: "Хозяин умер, Хозяина больше нет..." Придворные врачи не сопротивлялись: они сами были страшно напуганы смертью, хотя как не им было хорошо знать о её неминуемости. Пять дней назад у правителя был приступ, и все высшие сановники поспешили в опочивальню сюзерена: каждый боялся, что если он не пойдет - его арестуют и сгноят в темницах Турлаагена. Каждый хотел услышать или увидеть какой-либо знак, - все уже тогда думали, что правитель умирает, и страшились этого. Сам Хайем, облаченный в парадные одежды, с непокрытой головой, мокрый от затянувшегося напряжения, сидел в опочивальне и бессмысленно разглядывал ножки кровати, - на старого сюзерена он боялся смотреть. Другие были ничем не лучше главного министра двора: так же напряженно сидели, также обильно потели от невыразимого ужаса, также рассматривали пустыми глазами все, кроме самого правителя. Они ловили каждый вздох хрипящего старика, краем глаза пытались не пропустить безжизненное движение его белой ладони: может, он сейчас назовет преемника? Сейчас отдаст какой-то приказ и тогда Хайема, или того толстяка в красных одеждах арестуют прямо в опочивальне, и поведут вниз, в темницы, где их будут пытать лучшие мастера заплечных дел? Или он потребует опального фаворита, - того, кого сам же недавно сослал в Хвойный Край?..

Так думали присутствующие, боялись, потели. К их облегчению и разочарованию правитель ничего не сказал: он бессвязно шептал что-то тонкими искривленными губами, уставившись в потолок. Три раза он просил пить: слуги дрожащими руками осторожно вливали ложками в почти беззубый рот подогретую воду с ла-лааком - лекарственной травой. Три раза он хотел мочиться: окружающие слушали журчание мочи и вдыхали солоноватую вонь, сдерживали рвотные позывы усилием воли, - у каждого сановника при себе было несколько платков, пропитанных дорогим одеколоном, но никто не осмеливался их вытащить и приложить к носу, чтобы не вдыхать отвратительный запах. Они боялись, что Хозяин может это заметить и оскорбиться... Один раз он просил перевернуть его на другой бок: слуги полчаса переворачивали отекшее тело, боясь причинить ему болезненные ощущения. Приказов, каких-либо внятных указаний не последовало. Правитель почти был в беспамятстве, и глупо было ожидать другого...

Через тридцать четыре часа правителю заметно полегчало и он, наконец, заснул. Сановники, полумертвые от усталости, тихо удалились из опочивальни. Казалось, что Хозяин будет жить теперь год, два, а может три. Но он обманул всех: умер от повторного приступа ночью и никто этого не знал. Хайем, как и другие сановники, не успел одеться и собраться, когда от врачей пришло известие: Хозяин уже умер. Никто не успел увидеть, как он умирал. Кроме врачей, которые уже мертвы, и нескольких слуг, которых до сих пор пытают в турлаагенских темницах. Все, кроме Хайема, пошли лично наблюдать за пытками слуг: они боялись, что последняя воля покойного будет обнаружена в их отсутствие и этим незамедлительно воспользуются недоброжелатели. Хайем отказался идти: он не любил смотреть на пытки. Кроме того, он просто сомневался, что умиравший правитель что-то мог сказать связное и осмысленное, - он хорошо помнил предыдущий приступ. Интуиция подсказывала ему, что слуги знают о последней воле Хозяина столько же, сколько и он: ничего...

Рядом, в соседних с пыточными камерами, помещениях пытали жен и любовниц правителя: это были разные женщины - молодые, средних лет, почти девочки, все с красивыми чертами лица и стройной осанкой. Сейчас их лица уже обезображены, а голое тело потеряло осанку в лоне пыточных механизмов. Женщин срочно собирали со всего города - восемь жен и семнадцать любовник, многие из которых лично никогда не видели Хозяина. Семеро любовниц были сосланы в Сууваратт, одна - в Суулаг; за ними послали и сегодня же их привезут в тулаагенские темницы. Сановники не заинтересовались пытками женщин: правитель уже как два года не общался с ними, лишь изредка встречаясь с некоторыми в дворцовых покоях по случайной прихоти - пара слов, лобзание левой руки, низкие поклоны... Вряд ли они могли знать о тайном завещании, если оно, конечно же, существовало, - в чем Хайем сильно сомневался. Каждый прислал на пытки своих секретарей, и теперь они жадно прислушиваются к воплям несчастных. Суунемер Голон, распорядитель двора, отправил своего ублюдочного Бомна. Суутитет Сасер, министр порядка, отправил сразу четырех секретарей, - это если не считать его агентов среди тюремщиков. Суугнес Вонберегем, коннетабль, отправил одного из своих адъютантов. Суурив Раен, дворцовый казначей, тоже послал своего клерка. То же самое сделали Суудихор Лаат, главный советник правителя и одновременно администратор Тайного совета, и Хайем. Суугенсен Ореми, наместник столицы, был уже как месяц болен: его угораздило сильно простыть и теперь его, конечно же, уже списали. Его люди ещё маячили во дворце, но Хайем знал, что это уже только видимость приближенности к власти...