- Словом, ни такое, вашскородь, у меня настроение... - ехидно подхватил лейтенант Веткин, покачиваясь на стуле, - такое настроение, что дал бы я в морду, да не знаю кому", - как мне пьяненький Ипатов раз исповедался. Так, что ли, Петр Ильич?
- Действительно, не знаю кому! Пожалуй, жизни не хватит все морды бить, которые того просят! - ответил Морозов зло. - А может, к зеркалу надо подойти да самого себя двинуть: мы в этом тоже виноваты...
- Благодарю вас! - протянул насмешливо Греве. - Что вы разоряетесь в обличительных филиппиках по адресу Генмора, это вам по штату положено студенческие привычечки, да и, по крайней мере, в вашем стиле: "Мы-де, серые герои, умираем за косность аристократических штабных светил!.." Мысль, положим, несвежая, демагогическая и глубоко неверная, - впрочем, все простим! Но что мы виноваты, - простите, не пойму! Глуп-с, видимо, для столь поражающей логики.
- Конечно, мы, флот! - горячась и еще больше покрываясь пятнами, сказал Морозов. - Что Генмор? Далеко Генмор! А вот то, что мы с вами тут, на кораблях, дурака валяли в течение многих лет, - это верно. Вон, адмирал Макаров который год в Кронштадте стоит и перстом в прохожих тычет: "Помни войну!" Что-то я не замечал, чтоб господа офицеры в самом деле о войне помнили. За оскорбление почитаем, когда нас в море вывезут и адмирал военному искусству начнет обучать. Что греха таить, Владимир Карлович, верно ведь!.. Смотрами да ресторанами занимались, - давайте теперь вместе со штабами ответ держать. И не будем из нашей гибели анекдот строить, как это Вадим Васильевич делает.
- Поверьте, Петр Ильич, - презрительно отозвался Веткин, вставая и тщательно придвигая к столу стул, - поверьте, что я со своими "анекдотами" умру много спокойнее, чем вы, и, полагаю, с большей пользой для корабля. Вас и сейчас истерика колотит. Прекрасный пример для нижних чинов! Если б все офицеры, как вы, рассуждали, тогда, действительно, только в Цусиму и плыть. Но, слава богу, у нас на корабле есть офицеры со здравым умом, которые отлично умеют расценивать неизбежные для начала всякой войны недохватки организации, но до ваших геркулесовых столбов не дойдут. Не дойдут. И таких большинство...
- Например, Мишенька Гудков, - вмешался в разговор лейтенант Ливитин, покончив с жарким и пододвигая к себе мороженое. - Вот это дух! На цепь сажать надо. Землю роет и ни о каких там Цусимах не задумывается. Учитесь, Петруччио... Бросим о высокой материи, я вас вот что спросить хотел: ежели я остатки труб на мачте этой окаянной свинцовыми пробками забью, - потекёт али не потекёт?
Морозов посмотрел на него, как молодой бычок, набежавший на канаву: недоумевая и даже наклонив слегка набок голову.
- Чеканить надо, сырость внутрь пойдет, - ответил он с разбегу.
Ливитин пососал со вкусом ложечку и собрался продолжить этот спокойный технический разговор, но Греве опять вернулся к оборванной Ливитиным теме.
- А я никакой трагедии не вижу, - объявил он авторитетно. - Антагонизм штабов и флота - явление естественное: снизу всегда кажется, что кто-то наверху чего-то недодумал, в чем-то запутался, это еще в "Войне и мире" верно схвачено. Помните? "Ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне марширт..." Важно не это. Важен именно тот дух личного состава, о котором Ливи упомянул. И ронять этот дух такими паническими разговорами, как ваши, не следует. Русский флот, - Греве выпрямился на стуле, - русский флот в самые тяжелые минуты умел с честью выносить и бой... и ошибки организации. Поздно сейчас заниматься критиканством, Петр Ильич, поздно и бесполезно! Да и не так все мрачно обстоит, как вам кажется... Тот же Бошнаков только что вернулся с адмиралом из Ревеля, послушайте, что он говорит о крейсерах и о минной дивизии. Это у нас на линкорах возможны такие речи, как ваша, там вас не слушали бы так благодушно, как Николай Петрович. Какой подъем! Если у нас матросы грузят, как черти, и сами идут с Ливитиным на мачту, то там матросы охотниками просятся на заградители, обступили Бошнакова, качали, спрашивали, скоро ли война... Бригада крейсеров буквально в бой рвется...
- Где тонко, там и рвется, - вставил Морозов мрачно.
- Неостроумно... и, извините, глупо! - вспыхнул Греве.
Бошнаков действительно рассказывал что-то вроде. И Греве тоже был по-своему прав. Еще не разлилась по России волна патриотических манифестаций, которыми люди спасали себя от ясной оценки внезапно вставшей над ними войны, пряча, как страусы, голову в тень национальных флагов, - и дух флота еще нечем было измерять. "Матросы работали, как черти" - это был первый и пока единственный показатель боевого духа. Из рассказов Бошнакова в передаче Греве и в пересказе кого-нибудь третьего, как снежный ком, творилась легенда о рвущихся в бой кораблях, и линкоры утешались, что на крейсерах "прекрасный дух", а крейсера, в свою очередь, кивали на линкоры, где было "настоящее боевое настроение". Впрочем, крейсера (вернее, кают-компании крейсеров) чувствовали себя бодрее: призрак боя на центральной позиции не мог стоять перед ними во весь свой рост так, как он стоял перед офицерами линкоров. Их ждало другое: разведки, лихие крейсерские бои, обстрелы берегов, уничтожение миноносцев...
Крейсерские бои, разведки, отражение миноносцев! Громоздкие высокобортные корабли с частоколом фабричных труб, которых было едва ли не больше, чем пушек, тихоходные мишени для подводных лодок, цусимские и доцусимские старушки: "Диана" (1899 год спуска), "Россия" (1896), "Громобой" (1899), "Богатырь" (1901)... - какую разведку, какие лихие бои могли они вести?
- Давайте, Владимир Карлович, бросим легенду о мощи российского флота! Дух - духом, но таким кораблям разве святой дух да Микола Мирликийский поможет, - сказал Морозов жестко и отошел от аквариума. - Плывет этакая непобедимая армада каравелл старше нас с вами возрастом, плывет навстречу только что спущенным со стапелей германским кораблям - и обидно и горько на ней тонуть... Уж если нам - новому кораблю, единственной пока надежде российского флота - капитальный ремонт котлов нужен! Да что им! Всему флоту он нужен, сверху донизу!.. Все заклепочки прочеканить, все пушечки, что горохом стрелять собрались, сменить, все старое нутро выкинуть, а новое... Да где его, новое, возьмешь!..
Морозов безнадежно махнул рукой и пошел из кают-компании.
- Нигилист, ей-богу, нигилист! - фыркнул Веткин. - Право, если б я не знал, что Морозинька склонен к истерике, я бы попросил Шиянова его суток на семь посадить... Что у него, невеста на берегу, что он так разнервничался?
Греве сделал пальцами неопределенный жест, означающий догадку: "Механик, чего же спрашивать..."
Он помолчал, следя за Веткиным, выходящим из опустевшей кают-компании, и поднял глаза на Ливитина.
- Я удивляюсь, Ливи, - сказал он потом, медленно притушивая папиросу. Вы всегда так приветливо слушаете эту непристойную демагогию. Сколько раз я ни обрывал этого, - он поискал слово, - этого дешевого оратора, вы ни разу меня не поддержали. А между тем, пожалуй, вы единственный, с чьим мнением он считается... Такое фрондерство, неприличное флотскому офицеру, вас как будто забавляет?
- Отчасти, - ответил Ливитин, так же медленно гася окурок. - Это имеет свежий вкус.
- И - острый?
- Возможно.
- Даже если это - красный соус?*
______________
* Соус с красным перцем к мясу - излюбленное блюдо на английских кораблях.
- Я предпочитаю британскую кухню, - сказал Ливитин с полуулыбкой. Русские пироги очень тяжелы, пресны и располагают к вялости ума.
Греве усмехнулся. Наконец-то после утомительного студенческого спора с Морозовым, где вещи назывались своими именами, можно было отдохнуть на словесном фехтовании с Ливитиным! С этой точки зрения Ливи был превосходным собеседником.
- Не забывайте, Ливи, что острая пища почти всегда разрушает организм. Всякие излишества - политические в особенности - нередко вызывают кровавый понос. Что до меня, я не поклонник этой заразной болезни. В корабельных условиях она протекает в особо тяжелой форме...