Она свернулась калачиком на моей кровати, тихо постанывая от боли, а я не могу отвести взгляд от ...

Она свернулась калачиком на моей кровати, тихо постанывая от боли, а я не могу отвести взгляд от мягких изгибов ее задницы и манящего контура киски находящейся всего в нескольких сантиметрах от моего пульсирующего члена.

Каждый ее слабый стон заставляет яйца дергаться.

Чувство ее подо мной оставило глубокий след на моей коже. Ее бедра, прижимающиеся ко мне, нежный пульс под пальцами — жестокое напоминание о том, как давно в моей постели не было женщины.

Я разрываюсь между тем, чтобы удовлетворить себя самому или отодвинуть в сторону ее розовые трусики и утонуть в ней.

Иванов, что за чертову проблему ты привел в мой дом?

Блять.

Я подхожу к своему комоду и достаю пару боксеров. Я редко их ношу, но сегодня вечером притворюсь, что у меня есть хоть капля приличия.

Свернувшаяся в клубок на моей кровати, она выглядит такой уязвимой. Огненная волна волос спадает потными прядями на плечи, красиво контрастируя с бледной кожей рук.

Она делает сопротивление почти невозможным, даже когда очередной болезненный стон срывается с ее припухших губ и дрожь пробегает по миниатюрному телу.

— Иди сюда, маленькая птичка, позволь согреть тебя.

Холод тела обжигает мою грудь, когда притягиваю ее к себе. Она тает в моих объятиях, утыкается носом в выемку у меня на шее, ее пальцы прижимаются к моему уху, когда она обхватывает ими мою шею.

Укладывая ее рядом с собой, она еще сильнее прижимается, и я накрываю нас обоих одеялом.

Мне приходится поправить свой член, засунув в боксеры. Он сам по себе тянется к ее теплу.

Оставить свет на прикроватном столике включенным — логичный выбор. Если его выключить, настанет темнота, и я переверну ее на спину и позволю согреть мой ноющий член между ее гибких бедер.

Дочь Иванова.

Но когда я обнимаю ее, и она вытягивается, переплетая свои ноги с моими, его лицо — последнее, что всплывает в моих мыслях.

Каждый раз, когда она стонет, я не могу удержаться и провожу рукой вверх и вниз по ее спине. Я все больше сопротивляюсь желанию прижать ее к себе.

Нежное дыхание на моей груди, запах лавандового шампуня и ее стоны всю ночь держат меня на краю пропасти. Мои блуждающие пальцы и дергающиеся бедра толкают меня все ближе к тому, чтобы спрыгнуть с нее.

Заставив себя расслабиться, я наконец задремал на несколько часов.

Меня будит ее движение, и я оказываюсь на ней с членом, крепко зажатым между мной и круглыми ягодицами ее попки. Ее голова покоится на моей руке, а другой ласкаю ее гладкий живот.

Я провожу мизинцем по шву изящных трусиков, и быстрый вдох, который она делает, вызывает новый прилив бушующей огненной крови к моему члену.

— Мистер Петров? — голос звучит робко, но она не делает попытки отодвинуться от меня.

— Ты можешь называть меня Николаем, птичка. Как тебе оказаться в логове лиса? — я не могу сдержать движение бедрами, погружая себя глубже в ее мягкие формы.

Она отвечает мне, слегка выгибаясь назад, что только сильнее подогревает мое желание.

— Спасибо, что помогли мне, — голос прерывается, дыхание учащается, и она кладет свою руку на мою, лежащую у нее на животе. Легким прикосновением она проводит по моим пальцам, обжигающим кожу.

Огонь пробегает по моей руке и разгорается в груди.

— С удовольствием, Наталья. Насколько ты теперь чувствуешь себя лучше? Ммм? — опуская руку ниже, кончиками пальцев исследую секреты ее обтягивающего нижнего белья. Мягкие завитки приветствуют меня, и я, прокладываю свой путь к теплу у вершины ее бедер.

Она втягивает воздух и задерживает дыхание.

— Мистер… Николай. Я, эм. Я не уверена, — вздох и тихий вскрик срываются с ее губ, когда я слегка касаюсь клитора.

— Я уверен, что ты влажная для меня, не так ли, Наталья? — мой рот находит изгиб ее шеи, и я впервые пробую ее на вкус.

Она выгибается, еще больше подставляя свою длинную шею моему языку.

Я позволяю бороде щекотать ее, пока пробираюсь к мочке ее уха. Мурашки покрывают ее грудь, как свидетельство моего внимания. По мере того как мой рот движется выше, пальцы опускаются ниже. Длинные нежные поглаживания ее киски растекающейся своими знойными соками по моей руке, пока с нее уже не начинает капать. Нежные щелчки по клитору заставляют ее бедра дергаться и тереться о мой налившийся член, вклинившийся между нами.

— О! О, как приятно! Я понятия не имела, что это может быть приятно, — она будто разговаривает сама с собой, но я слышу каждое слово. Четко.

— Что это значит? — рычу я, гнев пробивается сквозь похоть. Мои движения замирают из-за ее молчания. — Кто-то причинил тебе боль? Кто?

Мне не следовало впускать ее в свой дом. Внезапное чувство защиты, которое испытываю по отношению к ней, застает меня врасплох. Может быть, это потому, что она Иванова, и я поклялся, что буду оберегать их.

Или, возможно, это потому, что она в моей постели и позволяет мне гладить ее мокрую пизду. И прошло почти десять лет с тех пор, как в моих руках была мокрая киска.

Слишком давно.

— Никто не причинил мне вреда, — она закрывает лицо рукой. Румянец заливает ее щеки. — Никто никогда, ну, не прикасался ко мне раньше, — она поворачивает голову, и ее ярко-зеленые глаза встречаются с моими. — Вот почему она накачивала меня наркотиками. Чтобы сохранить меня для своего брата Антона.

Ярость полностью заполняет меня, и я вытаскиваю руку из соблазнительных пределов ее трусиков.

— Этот гребаный пес не является частью нашей договоренности. Кто обещал тебя ему?

Я уже знаю ответ.

Но когда она шепчет: — Мой отец, — моя кровь начинает закипать.

Обещания больших денег, больших связей, больших возможностей. Все это должно было стать кульминацией в следующем месяце. Теперь я знаю, почему.

Семья должна быть всем. К черту остальной мир. Защищай свой круг ценой своей жизни. Иванов готов пожертвовать единственной дочерью в погоне за деньгами, кем еще он пожертвует?

Я со стоном переворачиваюсь на спину. Потирая лицо, не могу избавиться от зарождающихся сомнений. Продался ли Иванов? Какие сделки он заключает, что стоят дочери?

— Мистер... э-э... Николай? — она поворачивается ко мне, ее пальцы касаются моей груди, и, клянусь, по мне пробегает электричество.

— Николай. Сэр. Папочка. Мне похуй. Просто я больше не мистер, это оставим для сотрудников.

Ее грудь трутся о мой бок, когда она хихикает.

— Папочка?

Мой член дергается, а гнев угасает, когда она обводит узоры моих татуировок. Следуя жестким линиям и нежным завиткам, она придвигается все ближе к выпуклости моих боксеров.

— Птичка, продолжай в том же духе, и ты можешь называть меня как хочешь.

Она прекрасна. Ее голова склонилась на плечо, рыжий каскад волос щекочет руку, нежно-розовая губа зажата между зубами, когда она смотрит на мой пульсирующий член.

Я хочу запустить руку в ее длинные локоны и вонзиться в этот дразнящий рот, пока она не задохнется.

— Можно я…

Она прикусывает уголок своей щеки, встретившись со мной взглядом.

— Могу ли я выбрать тебя своим первым? Я не хочу, чтобы Антон был у меня первым, — слезы начинают собираться в уголках ее глаз, прежде чем она закрывает их и делает прерывистый вдох. — Потом я уйду, чтобы отец не злился на тебя. Он будет искать меня, — ее пальцы дрожат там, где они лежат на моем животе.

Взяв маленькую руку в свою, подношу ее к губам и нежно целую ладонь.

— Как я могу отказать великолепной женщине, когда она лежит в моей постели и умоляет меня трахнуть ее? И к тому же сделать это незабываемым?

Я переворачиваю ее на спину и позволяю своим губам впервые найти ее губы. Она замирает, губы неподвижны и тверды, пока я исследую вкусный рот.

Со вздохом она расслабляется, и я проникаю языком в ее робкие уголки. Ногти впиваются в мои волосы, и я чувствую, как она с опаской пробует меня на вкус, а затем притягивает ближе. Стон вырывается между нами, когда наша страсть разгорается, и я осторожно убеждаю ее позволить мне зайти дальше.

Ее колено скользит по моему бедру, и я хватаю его, разводя ноги, чтобы снова погрузить руку в ее влажные трусики.

С разочарованным рычанием я отрываюсь от ее восхитительных губ и тяну тонкую ткань, облегающую ее талию.

— Это нужно убрать. Твою футболку. Я не смогу поклоняться тебе, если ты будешь прятаться от меня.

Также обнажаю мягкие рыжие завитки ее киски навстречу утреннему солнцу. Она хватается за низ своей футболки, прежде чем стянуть ее через голову.

— Хорошая девочка. Посмотри, как ты слушаешься своего папочку.

Ее бледные груди с тугими розовыми сосками — словно маяки, умоляющие меня прикоснуться к ним. Они идеальны. Мне нравится контраст с моими покрытыми темными татуировками руками, когда я пробираюсь по ее молочно-гладкому телу.

Она моя, чтобы я ее погубил.

— Моя непорочная маленькая птичка, ложись на спину и наслаждайся, — мои пальцы прокладывают путь к ее влажному влагалищу, пока беру в рот сосок одной из сочных грудей. Ее крики звучат мелодией, когда она запрокидывает голову и впивается ногтями в мое плечо. Делаю быстрые круги вокруг твердого клитора, пока ее бедра подрагивают в такт каждому движению.

— О, черт! — выдыхает она, когда я погружаю палец в девственный вход.

— Ты такая чертовски тугая, Наталья. Я бы уничтожил твою маленькую киску, если бы трахнул тебя прямо сейчас, — мысль о том, чтобы вонзиться в нее, заставляет меня тереться всей своей длиной о ее дрожащее бедро и натягивать боксеры.

Звонит мобильный телефон и отвлекает меня от размышлений. Вытаскивая палец из ее сжимающейся киски, откатываюсь назад, чтобы взять его с прикроватной тумбочки.

Иванов. Конечно, это он.

— Посмотри, кто это, моя дорогая. Твой прославленный отец. Посмотрим, что он скажет?

Ее глаза округляются, а брови взволнованно приподнимаются.

— Ты собираешься сказать ему, что я здесь? — она прикусывает свои пухлые губки, что призывает меня к еще одному быстрому прикосновению.