3

ИВАН

Я должен был подумать прежде, чем целовать ее. Я знаю, что такое поддаться желанию, бушующему во мне прямо сейчас, чувству обладания ею, невзирая на последствия. Это чувство привело нас сюда - к моменту, когда моя щека все еще горит от ее пощечины, а ее глаза сердито сверкают на меня, прежде чем мои губы врезаются в ее губы.

Но я не могу остановиться.

Я, черт возьми, не могу остановиться.

Я снова солгал ей. Я сказал ей только половину правды. Я не мог скрыть от нее, кто моя семья, и не иметь никакой логической причины, почему она здесь со мной, в дерьмовом мотеле в Иллинойсе, а не в ее квартире или моей в Чикаго. Я также не мог скрыть от нее, кем я был.

Но остальное…

Я должен сказать ей всю правду, сказать, что я и есть Веном, и что я был тем человеком в «Маскараде», и преследовал ее все это время, и что проник в ее квартиру в маске, чтобы похитить ее, да, чтобы уберечь ее от моей семьи, но также и потому, что мне нужно было выиграть время. Время, чтобы придумать, что делать дальше. Вместо этого она думает, что я спас ее от него, и что он работал с моим отцом, чтобы похитить ее, что Веном - это некое прикрытие для человека, который использует темную паутину, чтобы заманивать женщин в качестве жертв для банды моего отца, занимающейся торговлей людьми. И это имеет смысл. Это история, которая соответствует всему, что произошло до сих пор.

И я готов позволить ей поверить в это, потому что, если бы я рассказал ей всю правду, она бы сейчас не была в моих объятиях.

Я не смогу удерживать ее долго. У меня есть решение, как уберечь ее от моего отца, но это не то, что удерживает нас вместе. И в любом случае правда в том, что я не думаю, что она хочет этого. Я не думаю, что она останется, независимо от того, что я сказал.

Отвези меня домой и оставь меня в покое.

Эти слова были словно кинжал, который все еще в моем сердце, проворачивается, когда я целую ее, облизывая ее рот, и мой язык переплетается с ее языком, а одна рука крепко сжимает ее волосы, чтобы она не убежала. Как я уже знаю, даже когда ее рот раскрывается для меня, и она начинает целовать меня в ответ, это почти наверняка последний раз, когда я когда-либо буду прикасаться к ней вот так.

И это еще одна причина, по которой я не могу остановиться.

Я отпускаю ее другое запястье и жду, когда она оттолкнет меня. Чтобы разорвать поцелуй и снова накричать на меня. Не то чтобы я этого не заслуживал. Я заслуживаю каждую пощечину, каждое проклятие, и все ужасные слова, которые она могла мне сказать. Я причина того, что ее жизнь рушится.

Хотя она еще этого не знает, она уже никогда не будет прежней. И я не могу удержаться от того, чтобы не взять эту последнюю вещь, которую я не заслуживаю.

Вместо того, чтобы оттолкнуть меня, ее рука скользит под мою рубашку. Я чувствую, как она задыхается, когда моя рука скользит вокруг ее талии, притягивая ее к себе, давая ей почувствовать, как я тверд для нее, и как отчаянно хочу ее.

Я не могу перестать целовать ее даже на мгновение. Если я это сделаю, она может вспомнить, почему она не должна этого хотеть. Это может дать ей время подумать. Поэтому вместо этого я углубляю поцелуй. Я прикусываю ее нижнюю губу, всасываю ее в свой рот, и скольжу языком по ее языку, запоминая ее вкус. Я целую ее так, словно я голодаю, словно я утопающий, а она -мой воздух.

Она стонет, тихим, слабым звуком желания, и это что-то переключает во мне. Мои пальцы прижимаются к ее затылку, когда я подталкиваю ее к кровати, моя рука на ее талии, я хватаю ее рубашку и дергаю ее вверх. Мне нужно чувствовать ее кожу, мне нужно чувствовать ее, чтобы в последний раз попробовать ее на вкус, прежде чем она уйдет навсегда.

Я чувствую, как она пытается сказать мое имя у меня на губах, но я не прекращаю целовать ее достаточно долго, чтобы позволить ей заговорить. Я дергаю за пуговицы ее рубашки, разрывая их, и слышу, как они хлопают по ткани, когда я срываю с нее рубашку. Я чувствую, как она задыхается, слышу тихий крик, который может быть протестом, но я уже опрокидываю ее обратно на кровать, стягиваю свою рубашку через голову, толкаю ее на матрас и раздвигаю ей ноги коленом.

Она издает еще один хнычущий крик мне в рот, когда я расстегиваю пуговицу ее джинсов, хватаю пригоршню денима и хлопка под ним и тяну их вниз по ее бедрам. В тот момент, когда она хотя бы частично обнажается для меня, я падаю на колени перед кроватью, одной рукой сжимая ее бедро, наклоняясь и прижимаясь ртом между ее ног.

— Иван! — Выкрикивает Шарлотта мое имя, ее бедра подпрыгивают, когда я провожу горячую линию от ее входа до клитора языком, всасывая уже мокрую плоть в свой рот, пока ее руки сжимают одеяло. Нет ничего медленного или нежного в том, как я ее вылизываю, я поглощаю ее, облизывая и посасывая, покусывая ее складки, чувствуя, как ее горячее возбуждение покрывает мой рот и подбородок, и я скольжу одной рукой вниз, грубо засовывая два пальца в нее, и я блядь чувствую, как ее бедра начинают дрожать.

— Я... я собираюсь... — Одна из ее рук хватает мои волосы, дергая их, когда ее спина выгибается, когда я довожу ее до оргазма быстрее, чем когда-либо прежде. Я чувствую, как она сжимает мои пальцы, и мой член пульсирует в ширинке моих джинсов, твердый как камень и жаждущий быть тем, вокруг чего она вместо них затягивается

Я продолжаю ласкать ее, стаскивая ее джинсы с ее ног и отбрасывая их в сторону, когда я раздвигаю ее шире. Я скольжу другой рукой под изгиб ее задницы, скользя одним пальцем по узкой дырочке там, дразня вход в нее, продолжая сосать ее клитор и лизать его своим языком.

— Иван…Иван! — Она выкрикивает мое имя, и звук моего имени заставляет меня твердеть с каждым стоном. Потребность обладать каждой ее частью кажется навязчивой, первобытной, и я толкаю палец в ее задницу, кончик скользит внутрь, когда ее бедра дергаются, и она издает испуганный крик.

Я был внутри ее рта, в ее тугой, идеальной киске, и даже если мне никогда не удастся трахнуть ее в задницу, я хочу знать, каково это, когда она кончает, пока какая-то часть меня похоронена там.

Она не говорит мне остановиться. Вместо этого она извивается напротив меня, ее голова откидывается на кровать, ее ноги широко расставлены для меня, пока я снова и снова провожу языком по ее клитору, скользя пальцем глубже в ее тугой зад, когда я добавляю третий внутрь ее киски, двигая их взад и вперед. Звуки, которые она издает, превращаются в беспомощные вздохи и стоны, которые звучат так, будто они хотят быть словами, но не могут этого сделать. Она мокрая, каждое движение моих пальцев внутри нее, пронзающих обе ее дырочки, поднимают ее возбуждение выше и ближе ко второй кульминации.

Я хочу, чтобы она кончила снова, прежде чем я ее трахну. Я хочу, чтобы она была такой мокрой, что мне даже не придется прилагать усилия, чтобы вставить в нее свой член. А затем я хочу почувствовать, как она на него тоже кончит.

Она так близко. Я чувствую, как она дрожит подо мной, как напрягаются мышцы ее бедер, и я сгибаю пальцы внутри нее, удерживая ее между своим языком пальцами в ее киске, и другим пальцем заполняя ее задницу. Она собирается кончить для меня вот так, и я чувствую по тому, как она трясется, как сильно это ее заводит, как грязно она себя чувствует, и как сильно ей это нравится.

Вот за чем она гналась все те ночи, когда заходила на тот сайт, чтобы поговорить с Веномом, и пришла той ночью в «Маскарад». Это чувство, то, чего она хотела, и я собираюсь дать ей это, даже если это последний шанс, который у меня есть. Особенно, если это единственный шанс.

Я чувствую, как ее бедра сжимаются вокруг моей головы, чувствую, как она дергается на моем языке, а затем она кончает жестко… Звук, который она издает, - это крик, который превращается в визг, нарастающий, когда она седлает мой язык и мои пальцы, извиваясь напротив меня. Я держу ее там, ее возбуждение затопляет мой рот, все ее тело трясется, когда она стонет что-то, похожее на мое имя, сжимаясь вокруг меня, пока она продолжает кончать, волна за волной удовольствие, оставляет ее вялой и задыхающейся на кровати к концу этого, ее глаза плотно закрыты, когда она пытается отдышаться.

Я не даю ей шанса.

В тот момент, когда я чувствую, что ее оргазм начинает угасать, я подталкиваю себя одной рукой, другой лихорадочно расстегиваю пуговицу и молнию на джинсах, освобождая свой пульсирующий член, выравниваю его с ее капающим входом и резко толкаюсь.

У меня нет презерватива, и в этот момент мне все равно. Ощущение ее голой - вот чего я хочу, мокрой, тугой и горячей, сжимающей мой член так, как я никогда не чувствовал раньше. Я никогда раньше не трахал женщину без защиты, даже когда был идиотом-подростком, и мне не следует делать этого сейчас, но, если я больше никогда не сделаю этого с ней, я хочу узнать, каково в Шарлотте без этого тонкого барьера латекса между нами.

И боже, это так чертовски хорошо.

— Иван! — Кричит она, когда я вхожу в нее по самую рукоятку, ее ногти впиваются в мои плечи, когда я толкаю ее так сильно, что я подталкиваю ее немного выше на кровати. Я просовываю одну руку под нее, немного приподнимая ее так, чтобы было достаточно места, чтобы встать на колени на матрасе между ее ног, удерживая ее на своем члене на мгновение, прежде чем я кладу ее обратно, снова толкаясь сильно. Я не хочу выскальзывать из нее даже на секунду. Я не хочу терять ощущение того, что она обнимает меня. Это лучше, чем все, что я когда-либо чувствовал в своей жизни, так хорошо, что мне приходится цепляться за то немногое самообладание, которое у меня есть, чтобы не кончить в нее слишком рано.

— Скажи мне, что ты принимаешь противозачаточные, — рычу я, снова толкаясь, сильно, постанывая, когда я выхожу до самого кончика, а затем толкаюсь обратно, наслаждаясь горячим, бархатным ощущением ее влажной киски, сжимающейся вокруг моего голого члена. Я не знаю, как я когда-нибудь остановлюсь. Я не знаю, как я собираюсь сделать то, что я обещал себе, чтобы уберечь ее. Я не знаю, как я собираюсь, черт возьми, от нее отказаться.