Она широко улыбается.

— Я все еще не могу поверить, что мы невестки, — радуется она, протягивая руки и притягивая меня к себе. — Это удивительно, правда?

— Это единственное, что в этом есть хорошего, — соглашаюсь я, тоже обнимая ее.

— Это и твое согласие... — насмехается она, и я толкаю ее. Она смеется.

Я тоже беру мороженое и засовываю ложку в рот.

— Не могу дождаться, когда ты выйдешь из-под домашнего ареста. Думаю, я буду плакать от восторга, когда ты сможешь ходить на семейные обеды.

Я фыркаю, облизывая ложку.

— Я, наверное, и недели не протяну, прежде чем мне снова запретят их посещать, Габи, прости, но у меня нет ни единого шанса в аду, что я буду спокойно выслушивать глупости синьоры Анны. И ты тоже не должна.

Габи пожимает плечами.

— Она больше не ругается на меня. Она просто бросает на меня косые взгляды.

— Это потому, что Дон ясно дал понять, где твое место, а где ее. Этого я пытаюсь добиться и от Тициано.

Не знаю, достаточно ли будет этого соглашения, но, по-моему, это хорошее начало.

— А он заметил твою новую одежду? Твою прическу?

Я отвожу взгляд, проводя языком по краю зубов, потому что да, Тициано заметил мою половину гардероба, который практически заполнился за ночь. Но одна новинка удивила его больше, чем все остальные.

Озорное выражение его лица, когда я сняла трусики и Тициано увидел меня полностью выбритой, заставило меня прикусить губу. Святые угодники, как же я проста! Мое тело реагирует на одну только мысль о его желании. Это даже не должно быть возможным.

— Ты... — начала я, но остановилась на полуслове.

— Что я? — Спрашивает Габриэлла, набивая рот мороженым.

— Ничего.

Она сужает глаза.

— Ничего, совсем ничего! Что я?

Я прикусываю губы, набираясь смелости. Я же не могу спросить об этом кого-то другого.

— Ну… тебе легко с Доном?

Габриэлла моргает, и на секунду мне кажется, что она не поняла, что я имею в виду, но потом она откидывает голову назад и смеется.

— Не думаю, что когда-нибудь найдется слово, чтобы описать, насколько я "легка" для Витторио. Ему достаточно взглянуть на меня, и я вся мокрая. Иногда даже не это. Сообщение, фраза по телефону... И вся легкость не кажется такой уж легкой.

— Это пройдет? — Спрашиваю я, немного слишком волнуясь, и Габриэлла снова смеется, на этот раз громче.

— Надеюсь, что нет. О, и я надеюсь. Очень надеюсь.

— Мне кажется, ты слишком пессимистично смотришь на все это.

— Ты ведь помнишь, что ты вышла замуж за Тициано Катанео?

Я пожимаю плечами.

— А я замужем за Витторио Катанео. Если я могу быть с ним счастлива...

— Это другое дело. Вы влюблены.

— И кто сказал, что вы с Тициано не можете влюбиться? Вы начинали по-разному, но...

Мой смех обрывает слова Габриэллы, и она, нахмурившись щелкает языком.

— Ты смешная, Габриэлла. Очень смешная.

— Я просто говорю, что это не невозможно.

— А я говорю, что ты сошла с ума.

— Может быть... А может, ты ошибаешься.

— Нет, не ошибаюсь.

— А... А как же твои родители? — Она меняет тему, и хотя я благодарна, что мы вышли из страны фантазий, новая тема мне не очень нравится. — Есть еще какие-нибудь признаки их присутствия?

— Моя мама прислала мне сообщение, чтобы попросить о визите, который она хотела нанести. Я не ответила.

— Твой отец?

— Полное молчание. Ничего нового.

— Мне жаль, что тебе приходится иметь с ними дело.

— Мне тоже, мой друг. Мне тоже.

40

ТИЦИАНО КАТАНЕО

— Я знаю, что у нас не было планов по расширению территории в краткосрочной перспективе, но Лас-Вегас, это не та возможность, которую мы можем игнорировать, — говорит Маттео, и Витто на мгновение задумывается.

— А вы уверены, что все члены МК мертвы?

— Каждый, блядь, из них.

— Это чертовски странно. — Говорю я, нахмурившись. — Я имею в виду, что члены мотоциклетного клуба склонны к дезорганизации, мы это уже знаем, но убивать себя из-за женщины? Неужели они все только что покончили с собой из-за киски?

Я откидываюсь на спинку стула, переплетая пальцы на коленях. Сидя за столом переговоров в кабинете Витторио в тренировочном центре. Дон, Маттео, Чезаре и я обсуждаем неожиданную новость.

Лас-Вегас, ранее принадлежавший "Жнецам пустыни MК", внезапно стал потенциальным завоеванием, когда все члены клуба мотоциклистов были найдены мертвыми сегодня утром. Источники сходятся во мнении, что мотивом для убийства стал спор между лидером и его вторым командиром из-за женщины, которая в итоге тоже погибла.

Похоже, что клуб мотоциклистов раскололся, когда два лидера решили претендовать на одну и ту же женщину, и две половины столкнулись в некоем подобии всеобщего насилия, пока никого не осталось. Отличная шутка.

— Кого бы нам послать? — Спрашивает Чезаре. — У каждого картеля и мафии в Южной Америке наверняка есть представитель, который уже едет в Вегас или пакует чемоданы.

— Никто из них не сравнится с Саградой, — говорю я, потому что это правда. — Расширить домен не составит труда. Я могу поехать, — предлагаю я, потому что побыть в Вегасе, это не так уж плохо. И кто, как не я, может основать новую территорию?

— Если ты забыл, младший босс, ты только что женился, — говорит Витторио с многозначительным видом, и я понимаю, что ответ, что я не собирался оставлять жену, ничего не изменит, особенно когда мой брат завершает свое заявление холодной улыбкой.

Я не поеду в Вегас не потому, что брат беспокоится о моем браке, а потому, что он наказывает меня за это. Я медленно выдыхаю, сдерживая желание сказать Дону, чтобы он шел на хрен.

— Кто же? — Спрашивает Маттео, потому что для него, очевидно, я тоже был лучшим вариантом.

— Энцо проделал хорошую работу ранее, — комментирует Витторио, и я сжимаю зубы, сглатывая непроизвольное царапанье в горле. — Может, нам и не нужно никого посылать.

Одного взгляда на моего старшего брата более чем достаточно, чтобы понять, что его предложение было сделано не без умысла. Ему надоело знать, что я ненавижу этого сукиного сына и что, если бы не тот факт, что он в Америке, за целым океаном, я бы его уже убил.

Может, решение Витторио и имеет смысл, но раньше он никогда не впивался мне в глотку. Конечно, из всех людей, которым Витторио мог бы поручить работу, о которой я просил, это был бы именно он, и не иначе как для того, чтобы спровоцировать меня. Ухмыляющийся взгляд, который бросает на меня Чезаре, только подтверждает это.

— Возможно, — соглашается Маттео. — В любом случае, новость пришла от него. Это будет хорошей наградой.

— Поговори с ним об этом, Тициано, — Витторио отдает мне приказ, и мне остается только кивнуть, потому что если мне и придется что-то сказать, то уж точно не "да, дон". — Что-нибудь еще? — Спрашивает он у Маттео, который отнекивается. — Это все господа. Хорошего вечера.

Я первым встаю и выхожу из комнаты. Чезаре следует за мной.

— Твоя жена что спит в джинсах? — Усмехается он, а я даже не оглядываюсь через плечо.

Я продолжаю свой путь к собственному кабинету в учебном центре.

— Знаешь, возможно, у меня есть решение этой проблемы. Я отправляюсь на Виа дель Поттере. Не хочешь пойти со мной? — Спрашивает он, останавливаясь у двери, когда я вхожу в свой кабинет.

— Нет, не хочу.

— Нет? — Спрашивает он, и мне не нужно смотреть на брата, чтобы понять, что он нахмурил брови. — Почему нет? Тебе запрещено посещать ужины, тебе даже не нужно придумывать оправдание, чтобы их пропустить.

— Если меня не подводит память, я тебе ничего не должен объяснять, — отвечаю я, глядя на него впервые с тех пор, как мы покинули кабинет Витторио.

Мой брат улыбается.

— Куда ты идешь?

— Не то, чтобы это было твоим делом, но домой.

Я смотрю на часы - без четверти семь. У меня есть пятнадцать минут, чтобы успеть к назначенному Рафаэлой времени ужина.

Чезаре громко смеется.

— Три дня? Неужели тебе хватило трех дней, чтобы забыть о том, что ты "собирался жениться, а не брать на себя обязательства"?

— Единственное мое обязательство – это мой член, Чезаре, и пока я не устану, то, что он найдет у себя дома, будет гораздо лучше, чем то, что он найдет на Виа дель Поттере.

Вот уже три дня единственная причина, по которой я встаю с постели, это перспектива вернуться к ней. Конечно, после того, как приду домой ровно в семь вечера и съем все, что выберет моя жена.

Мой ответ не мешает Чезаре снова рассмеяться, но он пожимает плечами.

— Как скажешь... — Он поворачивается, чтобы уйти, но останавливается, прежде чем закрыть дверь. — Кстати, интересно, что ты сделал со своим гаражом, — с улыбкой комментирует он, и я хмурюсь.

— Что значит, что я сделал со своим гаражом? О чем ты, блядь, говоришь?

***

Она расставила все мои машины.

Каким-то образом Рафаэле удалось убедить одного из сотрудников осмелиться проехаться на моих машинах, и она не только расставила их в алфавитном порядке и по цветовым группам, но и разбросала в них мусорные ведра с фразами вроде: "Чувствуйте себя как дома, но помните, что вас здесь нет. Выбрасывайте мусор в урну" и освежители воздуха во всех моих спортивных машинах. Теперь, вместо кожи, они пахнут лавандой.

Лавандой блядь!

Я медленно поднимаюсь по ступенькам к дому, а в голове мелькают мысли о том, как наказать ее за дерзость. Рафаэла уже не в первый раз проверяет на прочность наше соглашение. Она внесла и другие изменения в дом, даже в мой кабинет.

Она перекрасила стены, сняла не понравившиеся ей картины и даже попросила у меня разрешения заменить часть мебели. На что я ответил, что это ее дом. Я знал, что не могу ослабить бдительность с этой кретинкой, но не предполагал, что у нее хватит наглости трогать мои машины.

Я думал, что она ограничится созданием глупых правил сосуществования, которые она устанавливала, например, всегда класть грязные носки в корзину, опускать сиденье унитаза и всегда закрывать зубную пасту. Правила, которые я действительно не против соблюдать. Но это…

Когда я выхожу на лестничную площадку, то обнаруживаю, что она сидит на диване с самым невинным лицом в мире и возится с мобильным телефоном. На ней платье, облегающее все ее изгибы, и пара золотых туфель на каблуках. Волосы распущены - так, как она знает, что мне это нравится.