— Ну и дела, спасибо, — говорю я и подхожу к плееру. — Разве это не то же самое, что сказать, что я дерьмово выгляжу?

Никс дернула меня за конский хвост.

— Да, в значительной степени. Так что поспи еще немного. Знаю, тебе больше не нужно так много, но еще немного не повредит. У тебя темные круги под глазами, Рай. Ты потеряла весь цвет, который приобрела на острове Да, когда проходила курс реабилитации, и из-за своей бледной кожи и темных кругов под глазами ты действительно выглядишь как… Ну, ты понимаешь.

Я оглядываюсь через плечо на Никс, которая бросает взгляд сначала на Эли, затем на Люка.

— Что? Ты имеешь в виду как вампир? — спрашиваю я и чуть не смеюсь.

— Да! Но больше похоже на голливудскую версию Дракулы, знаешь ли? — отвечает она.

Люк подходит и берет меня за подбородок, поворачивая мое лицо влево и вправо. Его глаза, того же лазурно-голубого оттенка, что и у всех Дюпре, пристально изучают меня.

— Черт, По. Ты действительно дерьмово выглядишь.

Я отдергиваюсь.

— Мне нужно заняться делом. — Чувствуя себя каким-то Фредди Меркьюри, я выбираю «Killer Queen» и приступаю к работе. Я не обращаю внимания на Эли, Люка и Никс, а также на свое плохое настроение, пока просматриваю проекты. Не поднимая глаз, я чувствую, что все они смотрят на меня. Взгляд Эли прожигает меня насквозь, словно каленое железо. Этим утром мне просто все равно.

Назначен первый сеанс. Я рисую от руки довольно крупного паука на грудной клетке долговязого молодого парня. На нем ни грамма жира.

— Снимай рубашку и устраивайся поудобнее, — говорю я и указываю в сторону стола. — Ты не против публики?

Парень пожимает плечами.

— Конечно, без проблем.

Я киваю и включаю «Вдову», мою любимую машинку для нанесения татуировок. Или, как называет ее Эстель, «Черный Движок». Расставляя чернильницы, я бросаю на него взгляд.

— Как переносишь боль?

Он снова пожимает плечами.

— Нормально.

Я снова киваю.

— Если тебе понадобится перерыв, просто дай мне знать. — Я стучу его по ребрам. Он даже не шевелится, что хороший знак. — У тебя совсем нет жира в организме. С такими костями будет не очень приятно, чувак. Обещаю.

— Все нормально, в норме, — уверяет он. — Я справлюсь.

— Тогда ладно, — говорю я, качая головой. У меня сегодня нет настроения кукситься. Я протираю его бок антисептиком. — Ложись, положи руку на подушку над головой, и давай начнем.

Парень хорош. Он даже не вздрагивает, когда игла скользит по бугристым ребрам. Напев Вдовы смешивается с уникальной интонацией Фредди Меркьюри и, к счастью, приводит меня в восторг. Несколько минут все идет довольно хорошо. Я чувствую себя прежней. Я ощущаю свою прежнюю жизнь, до появления вампиров, новообращенных и способностей. До появления Аркосов. Я нахожусь там, едва держась на волоске.

Я наклоняюсь к ребрам паренька и от руки обрисовываю тело паука, которое примерно восемь дюймов в длину и шесть в ширину. Я провожу иглой, вытирая кровь кусочком марли размером четыре на четыре дюйма. Я вытираю. Кровь. Вытираю. Кровь.

Кровь.

Песня Queen «Another One Bites the Dust» теперь затихает на заднем плане и становится приглушенной, пока не превращается в тихий гул. Веселая болтовня Никс затихает. Постоянный флирт Люка затихает. Эли полностью погружен в молчание. Остается только одно.

Сердцебиение этого паренька.

Тук-тук. Тук-стук.

Я делаю глубокий вдох, качаю головой и продолжаю.

Игла быстрыми движениями проникает в кожу, создавая очертания паука. Мой взгляд останавливается на капельках крови, и я вытираю их марлей. Я продолжаю. Снова кровь. Немного. Просто бусинки. Но их очень много. Чем больше я смотрю, тем больше сосредотачиваюсь. То, что было чернильной полоской с капельками крови, превращается в тонкую кожицу, когда моя игла погружается на три дюйма в бок паренька. Льется кровь. Я в ужасе отшатываюсь.

— Что? — спрашивает парень. Его голос тихий, будто доносится из глубокого туннеля. Он смотрит поверх своих ребер туда, где я работаю.

Я бросаю на него взгляд, и на его лице отражается озабоченность, но не более того. Когда я снова смотрю на него, все совершенно нормально. Я моргаю, качаю головой. На лбу у меня выступает пот, и я вытираю его предплечьем.

— Ничего. Просто у меня застряла игла, — вру я. — Я быстро все исправлю. Просто расслабься.

— Без проблем, — говорит он и ложится на спину.

Я поворачиваюсь, чтобы сменить идеально исправную иглу, а Эли стоит у моего уха.

— Что с тобой? — тихо спрашивает он. Даже его голос звучит приглушенно, и я знаю, что он в основном говорит у меня в голове. Его голос звучит откуда-то издалека.

Все это время я слышу, как бьется сердце этого парня.

Я делаю еще один глубокий вдох.

— Игла застряла, — говорю я. — Все в порядке.

Я смотрю на лицо Эли, чтобы подбодрить его. Он совсем не успокоен. Лицо искажено беспокойством. Он ничего не говорит. Только наблюдает. Люк за его спиной делает то же самое. И то, и другое раздражает меня. Но постоянное присутствие Эли серьезно раздражает меня больше. Я стараюсь не обращать на него внимания.

Я продолжаю с пауком и пареньком.

Сосредоточившись на работе, я пытаюсь заглушить стук его сердца. Мне требуется столько сил, чтобы управлять звуками вокруг, что на лбу снова выступает пот. Это почти то же самое, что испытываешь при отказе от наркотиков или алкоголя, и я могу судить об этом по собственному опыту. Тело жаждет чего-то и выворачивается наизнанку, чтобы побороть это желание. Такое чувство, что тысячи муравьев ползают по твоей коже, пытаясь вырваться на свободу. Я стараюсь не обращать внимания на это чувство, стараюсь не спешить, не торопиться, придавая ножкам паука угловатый, четкий и структурированный вид. Я почти закончила. Слава богу. Еще чуть-чуть.

Тук-тук. Тук-тук.

Я смотрю на лицо паренька, задыхаюсь и отшатываюсь. У него нет глаз, впадины глубокие и черные, а лицо и кожа синевато-белого оттенка. Область над его сердцем открыта, и орган бьется у меня перед глазами. Манит.

У меня пересыхает во рту.

— Райли.

Чья-то рука сжимает мое плечо, сильно. Я моргаю и вытираю вспотевший лоб. Когда я смотрю на этого парня, с ним все в порядке. Обычный. Пристально смотрит на меня.

Я заставляю себя улыбнуться.

— Ладно. Все готово. — Я кладу иглу на лоток из нержавеющей стали. — Ты молодец. Даже не вздрогнул, когда я проходила по всем этим костям.

Парень, к счастью, не замечает моего смятения. Он гордо улыбается.

— Спасибо. — Склонив голову набок, он потягивается и смотрит на мою работу. — О, блин! Это отвратительно!

У меня все еще внутри все дрожит, а стук его сердца все еще отдается в ушах.

— Рада, что тебе понравилось. Давай закроем его сейчас.

Он ложится на спину, и все, что я могу сделать, это нанести мазь с антибиотиком и накрыть рану марлей с неприлипающим покрытием. Я заклеиваю края.

— Можешь идти.

— Мило, — отвечает он и соскакивает со стола. — Когда я смогу вернуться, чтобы придать цвет?

— Тату должно полностью зажить, — говорю я и снова вытираю лоб. — Никаких струпьев, никаких воспаленных мест. Давай подождем четыре недели и посмотрим, как будет выглядеть.

Парень кивает.

— Круто.

— Вот, — говорит Люк. — Встретимся у входа, и я дам тебе инструкции и образцы мазей. — Он бросает на меня взгляд, и я слегка улыбаюсь. Он наклоняет голову и выводит паренька.

олько сейчас я понимаю, какая толпа собралась в Татумании. В этом нет ничего необычного. Нет ничего странного в том, что большая группа людей собирается у витрины и наблюдает за нашей работой, или в том, что они стоят внутри и просматривают книги по дизайну. Татумания довольно широко известна, особенно в мире татуировок, и я сделала себе имя как художник. Люди приезжают издалека только для того, чтобы я нарисовала им эскизы. Люди, которые никогда обо мне даже не слышали, собираются у витрины, чтобы понаблюдать за процессом нанесения татуировки. Нет ничего странного в том, что почти каждый день собирается толпа людей. Нет ничего странного в том, что люди просят сфотографироваться со мной.

Странно, что я с самого начала не знала, что они здесь.

Меня тошнит. Мутит. Выбивает из себя. Адреналин зашкаливает. Сердце бьется вяло. Пот струится.

— Мисс По, можно с вами сфотографироваться? — спрашивает кто-то из группы.

— Секундочку, — говорю я, чувствуя, как меня душит тошнота. Я направляюсь в конец зала, прежде чем разбросать повсюду угощения «Крисп». Когда я смотрю на толпу, у всех у них ужасные лица: черные впадины, бело-голубая кожа, а сердца бьются так сильно, что я вижу их сквозь рубашки. Я спотыкаюсь. Что происходит?

Эли ловит меня за секунду до того, как я падаю, и опускает на ступеньки лестницы. Я сажусь, упершись локтями в колени и опустив голову. Я судорожно глотаю воздух.

Стоя передо мной на коленях, Эли убирает с моего лица выбившуюся челку и придерживает ее.

— Райли, — говорит он, и я слышу настойчивость в его голосе. — Что случилось?

Я качаю головой.

— Не знаю. Может быть, я заболеваю гриппом? — Это абсолютная ложь, и я это знаю. Эли, вероятно, тоже. Не знаю, что еще сказать. Правду? Что мои мысли поглощены биением человеческих сердец. Я чувствую запах их крови. Меня начинает одолевать жажда.

Ни за что на свете я не смогу сказать ему об этом. Викториан уже сказал, но Эли ему не поверил. Слава богу, он не слышит этого в моей голове и не вспоминает о мучительном превращении. Я глубоко вздыхаю и подбадриваю себя. Возьми себя в руки, По. Это просто твоя дурацкая ДНК снова меняется. Жиль сказал, что это произойдет. Не будь ребенком! Поговори с Виком. Он может помочь. В любом случае, это его часть внутри тебя. Ты справишься с этим. Дыши…

Медленные, ритмичные поглаживания пальцев Эли по шее, а также мое медленное, контролируемое дыхание облегчают жажду, уменьшают шум, рассеивают тошноту. Не знаю, как долго я сижу на ступеньках, но чувствую себя лучше. Наконец, я поднимаю голову и встречаюсь с обеспокоенным взглядом Эли.