— Но я подумал кое о чем другом. «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери. Ты его читал?

— Да.

— Маленький принц в книге такой мудрый, но такой грустный. Может много чего предложить этому миру, и все же не может перестать тосковать по тому, кого любит.

Колчестер посмотрел мне прямо в глаза, и я не мог отвести взгляд.

Его голос не становился спокойнее, но стал глубже.

— И это казалось таким совершенным. Ты — маленький принц, Эмбри Мур, во всем, что я могу себе представить. Богатый и испорченный, как и Себастьян... и все же мечтательный и грустный, как маленький принц из книги Сент-Экзюпери.

Маленький принц.

Это должно звучать, как уменьшительно, снисходительно, и все же, когда он это сказал... не знаю, в этом чувствовалось почтение. Комплимент. Это ощущалось правильно, как будто это было мое истинное имя, всегда было моим истинным именем, и просто ожидало, когда его раскроют.

— Маленький принц, — повторил я, пробуя слова на моем языке.

— И ты настоящий принц.

Я резко взглянул на него, ожидая увидеть, что он меня дразнит, но на лице Колчестера не было никаких следов юмора. Только серьезность, честность и…

— Я отошла на тридцать минут, а вы двое демонстрируете видео «Как танцевать бальные танцы»?

Мы оба перестали двигаться, и я почувствовал свой гнев на Морган, словно это было живое существо, взбирающееся на мои плечи, готовое набросится на нее. Но прежде чем я смог заговорить, двинуться или сделать еще что-то, она оказалась рядом с нами, физически надавила, чтобы мы отстранились друг от друга.

— Я готова вернуться в отель, — сказала она очень царственно для той, что не так давно отведала плохой шницель. Она бросила несколько евро на стол, затем продела свою руку в руку Колчестера. И галантный мужчина, которым он был, позволил ей сделал это с улыбкой, и с этим все, что только что произошло между нами, сошло на нет.

Но, когда мы вошли в холл отеля, когда я оторвался от счастливой пары, чтобы провести пару одиноких часов в баре отеля, Колчестер повернулся ко мне и сказал:

— Спокойной ночи, маленький принц. — С этой редкой улыбкой, которую я видел только тогда, когда он танцевал со мной или причинял боль.

И я задрожал.

И дрожал и дрожал, независимо от того, сколько напитков выпил, чтобы согреться, независимо от того, насколько горячей я сделал воду в душе, и когда я, наконец-то, уступил зуду, ненависти и воспоминанию о его теле, прижатом к моему, когда я, наконец-то, закрыл глаза и начал трахать свой кулак, то представлял, что это большая грубая рука Колчестера, а не моя собственная, ну... тогда я также дрожал.