Я прищурился.

— Не больше, чем ты, милая сестра.

— Я предпочитаю думать, что я больше воплощаю рекламу Шанель. Возможно, Диор.

Брови Колчестера чуть-чуть сошлись, когда он наблюдал за нашим обменом.

— Мур, я понятия не имел о твоей матери. Или твоем... происхождении.

Честно говоря, это сделало меня немного раздражительным. Даже возмущенным.

— Ты же знаешь, что здесь всем по фиг на это дерьмо, — сказал я ему, имея в виду армию. Карпатию. — Абсолютно.

— Конечно, — согласился он, но была какая-то дистанция в его согласии, и она оставалась, когда мы шли в ресторан и сидели за обедом.

Она оставалась, когда мы ели. А когда Морган потянулась за счетом и заплатила за нас троих, эта его дистанция превратилась во что-то другое. Возможно, в застенчивость. Чувство смущения, от которого он, пожалуй, не мог освободиться. И в первый раз я начал задумываться о происхождении Колчестера. Одежда, в которую он был одет, была хорошей, но не сшитой на заказ, а купленной на зарплату солдата. Я знал, что он ходил в колледж, но была ли у него стипендия? Взяли ли он кредит? Вырос ли он в пригороде? В городе? В деревне? Я сгорал от желания узнать. Сгорал от желания знать все это. Какое детство сделало Колчестера таким человеком, таким серьезным и уверенным в себе в двадцать три года? О чем он мечтал по ночам, чего хотел от жизни? Соответствовало ли этому то, что происходило сейчас? Или же он все еще об этом мечтал?

После ужина Морган настояла, чтобы мы пошли выпить коктейлей в каком-нибудь шикарном баре с отдельными кабинками, и вот пару часов спустя мы втроем оказались в маленькой синей кабинке с двумя мягкими диванами, перед нами располагался балкон, который выходил на танцпол. Группа из восьми человек играла традиционную поп-музыку, переделанную в венские вальсы, и пол под нами заполняли танцующие пары. Я заказал себе стакан чистого джина, ожидая, что придется наблюдать за Колчестером и Морган.

Но этого не произошло. Примерно через пятнадцать минут Морган позеленела и покрылась потом, а затем схватилась за живот.

— Плохой шницель? — спросил я с поднятой бровью.

Она посмотрела на меня.

— Я плохо себя чувствую, — тактично сказала она. Ну, так же тактично, как любой человек, который съел испорченный шницель. — Извините.

Она выбежала из нашей приватной кабинки, чтобы найти туалет, оставив меня вместе с Колчестером, сидеть в молчании и наблюдать за танцорами.

Узел у меня в груди стал живым и пульсирующим. Это был первый раз, когда мы были по-настоящему одни, только мы вдвоем, и внезапно все в нем стало чем-то большим. Щетина стала гуще, глаза — зеленее, большие ладони, сжимающие стакан со скотчем, — еще больше.

Я осушил джин и подал знак официанту, чтобы принесли еще.

Так прошло несколько минут, я посасывал джин, Колчестер держал стакан со скотчем. Затем он тихо произнес:

— Хотел бы я знать, как танцевать.

Это меня удивило. Не то, что он не знал как, а то, что хотел научиться.

— Какого черта ты этого хочешь?

Он пожал плечами и потер лоб большим пальцем, выглядя немного застенчивым.

— Полагаю, это кажется одной из тех вещей, которые должен знать и уметь мужчина. — Он повернулся и посмотрел на меня. — Ты умеешь танцевать?

Он шутит?

— Думаю, что научился танцевать, прежде чем научился ездить на велосипеде. Мы с Морган были любимым политическим «имуществом» матери: чем раньше она смогла бы нас облачить в формальную одежду и показать, насколько мы хорошо воспитаны, тем лучше. Я помню бесконечные вечера во время мероприятий матери, которые становились все утомительнее и утомительнее, чем старше и красивее я становился. К тому времени, как мне исполнилось пятнадцать, женщины больше не просили потанцевать со мной из-за материнского обожания, и я приходил домой с волдырями на ногах и крошечными синяками на заднице, за которую меня щипали всякие «миссис Робинсон».

Я отставил остаток джина и встал.

Да какого черта.

— Пойдем, — сказал я, протягивая руки. — Я покажу тебе.

Колчестер прикусил губу, моргнул. А затем встал, отставив стакан в сторону, и подошел ближе ко мне.

— Наверное, будет проще, если сначала поведу я, — сказал я ему. — Пока ты не прочувствуешь ритм.

— Хорошо, — сказал он, немного неуверенно. — Я не пойму немного.

— Смотри, сейчас я — мужчина, а ты — женщина. А поскольку это вальс, притворись, что на тебе бальное платье, и ты только что узнала, что твой муж спит с няней.

Колчестер засмеялся, его зубы выглядели необыкновенно белыми в тусклом синем свете комнаты. Я взял его крупную руку и положил ее на свое плечо, а затем скользнул своей рукой по его ребрам, остановившись чуть ниже лопатки. Затем взял его вторую руку и, сцепив пальцы, вытянул руки.

— Венские вальсы — не самое легкое, с чего можно начать, — извинился я. — Просто думай об этом, как о тренировке в армии. Последовательность. Один, два, три, один, два, три. Медленно, быстро, бы-ы-ыстро. Медленно, быстро, бы-ы-ыстро.

Группа начала играть адаптированную под вальс версию группы Seal «Kiss from the Rose».

— Иисус Христос, — пробормотал я, когда понял, какую песню они играли. — Будто фильм «Бэтмен навсегда» не был достаточно плохим, Seal надо было записать эту песню.

Когда Колчестер засмеялся над моей шуткой, обнажая множество белых зубов, узел на моем связанном-в-узел-как-черешок-вишни сердце завязался туже.

— Хорошо, — сказал я. — То, что мы сейчас будем делать, называется «квадрат», хотя, на самом деле в венском вальсе это повороты, которые совсем не «квадратные», просто поворачивайся вместе со мной. Мы вместе сделаем два шага, затем остановимся… мои ноги скрестятся, а твои будут вместе… затем вместе сделаем два шага и снова остановимся... сейчас твои ноги должны быть скрещены, а и мои — вместе. Да, именно так.

Колчестер был способным учеником. Он с легкостью схватывал шаги, с готовностью отвечал на мое давление на его спину и на руку. Единственная проблема заключалась в том, что он не чувствовал музыку. Вообще.

— Ладно, — сказал я, стараясь не смеяться. — Знаешь, как мы делаем: медленно, быстро, бы-ы-ыстро? Музыка тоже это знает. Предполагается, что ты это будешь делать одновременно с музыкой.

Колчестер нахмурился.

— Я так и делаю.

Блядь, но его рука была такой большой в моей, другая была тяжелой на моем плече. Поэтому мне было тяжело сконцентрироваться.

— Ты этого не делаешь, поверь мне. Все в порядке, я знаю, что трудно все сразу запомнить. В конце три нормальных шага.

Этот полный рот искривился.

— Всего шесть шагов.

— Сейчас, — сказал я, игнорируя его, — добавляешь в позу и вертикальное движение. Мы будем подниматься и опускаться, пока двигаемся, а еще, — Боже, не знал, зачем это делал, разве что, все дело было в выпитом джине, — наши бедра сближаются, пока плечи отклоняются назад. И я дернул его бедра к моим.

Его дыхание замерло, а рука сжалась в моей.

— Вот так мы должны танцевать? — спросил он. Было что-то в его голосе, что-то дрожащее.

Дрожащий, неуверенный Колчестер ощущался, словно моя победа, и я схватил свое, как победитель.

— Вот так мы держим друг друга. А теперь мы движемся. Один, два, три... медленно, быстро, бы-ы-ыстро. Да все правильно.

— Это трудно.

Я почти засмеялся, но я остановил себя, увидев его лицо. Колчестер выглядел озадаченным, немного раздражения, смущения и концентрации портили этот идеальный лоб. Он не привык к тому, чтобы у него что-то плохо получалось.

Поэтому, вместо того, чтобы шутить, я его пожалел.

— Забудь о шагах на мгновение, — сказал я. — Все дело в пространстве. В присутствии и пустоте. Я занимаю свое место, а ты уступаешь, мое присутствие заполняет твою пустоту. Это погоня, но в тоже время баланс. Думай об этом, как о шахматной доске, даже, как о боксе. Я вхожу в незащищенное тобой место, даже когда ты уходишь. Погоня снова начинается. Взятие, уход, взятие, уход.

— Но это не похоже на шахматы, — сказал Колчестер. Его ноги двигались немного лучше, а верхняя часть тела была менее жесткой. — Здесь нет настоящего победителя.

— Танец — вот победа, — сказал я.

Колчестер скептически на меня посмотрел.

— Звучит как избитый ответ, но это правда, — настаивал я. — Как бы мы ни старались, или насколько элегантно мы бы ни танцевали, мы просто вращали сумасшедшими кругами, если бы делали это без партнера. Но вместе мы создаем нечто, на что стоит посмотреть.

Музыка затихла, но рука Колчестера не отстранилась от меня. Он продолжал делать шаги, закусив губу зубами, глаза устремлены на наши ноги. Он хотел добиться совершенства, абсолютной точности, это было так на него похоже.

Группа начала играть вальс на песню Этты Джеймс «At Last», и я снова начал его вести, пытаясь оттолкнуть ту часть меня, которая была в восторге от того, что еще три минуты его тело было рядом с моим.

Мы танцевали около тридцати секунд, не разговаривая, и тут Колчестер произнес:

— Знаешь, когда я увидел тебя сегодня вечером, то подумал о Себастьяне Флите из фильма «Возвращение в Брайдсхед».

Настала моя очередь хмуриться.

— Потому что ты трахаешь мою сестру?

Колчестер засмеялся.

— Ну, я полагаю, что сравнение неизбежно, но нет. Потому что в этой одежде ты выглядишь таким богатым, похожим на аристократа. Потому что ты переключаешься с закрытости на очаровательность так быстро, что я не могу отследить, с какой версией тебя разговариваю. Прямо Себастьян.

— Ой. Я думал, что все это время был плюшевым мишкой.

Он улыбнулся, и я почувствовал, как его бедра трутся о мои. Я затвердел при мысли о том, что его член так близко к моему, что потребуется лишь один случайный шаг, и наши промежности окажутся прижатыми...

Он, очевидно, не обращал внимания на мои плотские мысли и продолжал говорить, я слушал его низкий голос, когда мы шагали «быстро, быстро» по маленькому помещению.