23 КАМИЛА

— Идиот. Идиот. Идиот.

Я расхаживаю взад-вперед, бросая в воздух разочарованные удары и пытаясь понять, как я позволил своим чувствам покинуть меня, когда я больше всего в них нуждалась.

Он загнал меня в угол, да. Но я оторвалась от этого. Я как наркоман, который не может сказать нет.

Я должна чувствовать себя оскорбленной.

А я должна?

Нет. Вовсе нет.

Потому что он не сделал мне ничего такого, чего бы я не приняла, не хотела.

Практически не просила.

Я забираюсь на диван перед камином и подтягиваю ноги. Я закрываю лицо руками и раскачиваюсь взад-вперед.

Я не только полностью отказался от своих принципов, но мой позор был выставлен напоказ горничной. Готова поспорить, что новость о нашей маленькой сексуальной авантюре разлетится по всему дому ровно через три минуты.

— Что со мной не так? — Я дышу в пустую комнату.

Я хватаю круглую подушку за спиной и швыряю ее в пространство. Он ударяется о решетку камина и беззвучно падает на ковер.

— Простите, мисс Камила?

Я оборачиваюсь и вижу Эдит, стоящую в дверях моей спальни. Она смотрит на меня с беспокойством.

— Эдит, — говорю я, краснея. — Я не видела тебя там.

Она осторожно входит в комнату и с тихим щелчком закрывает дверь.

— Вы в порядке, мэм?

Я вздыхаю. — Не могла бы ты называть меня просто Камила?

— Я могу попробовать, — неуверенно говорит она. — Но это не кажется удобным.

— Ты обращаешься со всеми заключенными твоего босса, как с почетными гостями в этом доме?

Я вздрагиваю, как только злобные слова слетают с моих губ. Это было ненужно. Эдит не сделала ничего плохого.

Но я ничего не могу с собой поделать. Я расстроена, одинока и чувствую себя слишком уязвимой. Исаак воспользовался моей самой большой слабостью, которой, кстати, оказался он сам.

— Ну, вы первая, мисс Камила, — говорит Эдит.

С моих губ срывается смех. — Первый гость или первая заключенная?

— И то, и другое, я полагаю, — говорит она после секундного раздумья.

Я снова вздыхаю. — Садись, пожалуйста.

Она поднимает брови. — Мадам…

— Продолжай, — говорю я ей, указывая на пустое место рядом со мной на диване.

— Не заставляй меня становиться суровой.

Она немного колеблется, но в конце концов садится, хотя и сидит на краю подушки, словно в любую секунду может выбежать из комнаты.

— Я здесь уже больше недели, — говорю я. — А я почти ничего о тебе не знаю.

Она удивленно улыбается мне. Она как бы говорит: — Я горничная; почему вас это вообще волнует? Мне особо нечего знать, мисс Кэм… —Она замолкает под моим пристальным взглядом. — Камила, — поправляет она приглушенным тоном. — Просто Камила.

— Вот что: я попрошу тебя сделать мне одолжение, — говорю я с дружелюбной улыбкой. — Я не ожидаю, что ты сделаешь это привычкой. Но пока, только ради этого разговора… не могла бы ты притвориться, что мы друзья?

Я говорю это, как будто это шутка. И это — отчасти. Мол, может быть, два процента шучу.

Но остальные девяносто восемь процентов очень, очень серьезны.

Большую часть шести лет я была призраком под защитой правительства Соединенных Штатов. Мало друзей, мало моментов человеческого общения.

Даже сейчас, кто у меня есть? Исаак?

Мы больше ссоримся, чем разговариваем.

И между нами существует отчетливая динамика силы. Он что-то скрывает от меня; Я что-то скрываю от него. Какими бы жестоко честными мы ни были иногда, всегда есть что-то, что мы скрываем друг от друга.

Потому что уязвимость — это высший признак слабости. По крайней мере, в мире дона.

Что оставляет меня с Эдит. Потому что мне очень нужен кто-то, с кем можно поговорить.

И у меня заканчиваются варианты.

Она выглядит ошеломленной просьбой. Но, к ее чести, она сглатывает, выпрямляется и улыбается мне. — Я могу это сделать, — говорит она.

Я дарю ей благодарную улыбку. — Музыка для моих ушей. Как ты получила эту работу?

— Мой брат работает на мастера Исаака, — говорит она мне. — На одном из заводов. Я только что закончила среднюю школу, и мне нужна была достойная работа с некоторой гибкостью. Я учусь в университете.

— Это потрясающе, Эдит.

— У меня есть еще около года.

— А потом?

— Тогда я сдам свое уведомление здесь и найду работу в рекламе или продажах. Что-то корпоративное и интересное. Где-нибудь я смогу носить силовые костюмы и отдавать приказы мужчинам.

Я смеюсь. — Не такая уж ты и кроткая, не так ли?

Она пожимает плечами, но застенчиво улыбается. — У всех нас есть свои роли. Я здесь не для того, чтобы поднимать волну. Я здесь, чтобы не поднимать голову и закончить университет. Я благодарна мастеру Исааку за то, что он дал мне эту работу.

Я откидываюсь назад. — Он хороший начальник?

— Я знаю, это не совсем то, что ты хочешь услышать… но да, это он.

— И он тебе нравится?

Она тут же напрягается, как будто я задала ей навязчивый вопрос. С другой стороны, учитывая, что я спрашиваю ее о ее боссе, а технически я его жена, я полагаю, что задавать этот вопрос навязчиво.

— Извини. Ты не обязана отвечать на этот вопрос, если не хочешь.

— Нет, нет, все в порядке, — быстро говорит она, как будто ее окно честности закрывается. — Все нормально. Он мне нравится. Иногда он определенно пугает…

Я ухмыляюсь, соглашаясь. — Расскажи мне об этом.

— Но для такого могущественного человека, как он, он также может быть довольно добрым.

Добрый. Вот это слово я никак не ожидала услышать в отношении Исаака Воробьева. Тот факт, что это исходит от домашнего слуги, делает его еще более впечатляющим.

— Этот семестр был действительно беспокойным. Я отставала от своих заданий и работала над тем, чтобы попытаться сократить свои студенческие кредиты. Я все время была в стрессе. Мало кто из работодателей даже заметит. — Она поднимает глаза и смотрит на меня. — Но он сделал. И когда я сказал ему, он просто слушал. Он был сочувствующим. Потом я вернулась к работе, и все. Примерно через неделю мне позвонили из банка по поводу моего студенческого кредита. Он полностью заплатил.

— Вау…

Эдит кивает. — Он и из моей зарплаты не вычитает. Это была одна из самых приятных вещей, которые кто-либо когда-либо делал для меня.

— Это… это хорошая история, — неловко бормочу я.

Она улыбается. — Это не только я. Он заботится обо всех своих сотрудниках. Я думаю, это одна из причин, по которой его люди так преданы ему.

Я смотрю на огонь, впитывая всю эту информацию. Я вдруг пожалела, что вообще завела этот разговор. Мне не нужна причина, чтобы любить Исаака. На самом деле, как раз наоборот. Тот факт, что меня безумно тянет к нему, уже достаточно плох. Я искала вещи, чтобы презирать.

— Я знаю, как ты сюда попала, — осторожно говорит Эдит. — Я не пытаюсь принизить твой опыт. Или сделать его легким. Но…

— Ты на его стороне? — Я спрашиваю.

Она краснеет. — Нет, конечно нет. Я просто… Некоторые вещи не такие черно-белые, как все это. Исаак Воробьев может и не быть героем. Но я не думаю, что он и злодей.

— Может быть, он не твой злодей, Эдит, — мрачно говорю я ей. — Но он мой.

Она поджимает губы. Я знаю, что она не согласна со мной. Она слишком вежлива, чтобы так говорить.

Мы оба какое-то время смотрим в камин. — Я… я была без ума от него, когда только начала здесь работать, — внезапно признается она.

Я поднимаю брови, забавляясь тем, что она вообще сделала такое признание. Она выглядит слегка шокированной собственной бравадой.

— Я не могу тебя винить, — говорю я, главным образом для того, чтобы успокоить ее. — Он очень красивый. На самом деле раздражающе красив.

Она хихикает. — Каждая горничная, которая начинает здесь работать, в какой-то момент фантазировала о нем. Поверь мне; Я слышала.

Я не могу не смеяться. — Должно быть интересно.

— Но ты знаешь что? Он никогда раньше не приводил женщин ни в один из своих домов, — говорит мне Эдит. — Даже на ужин.

Я замираю. — Я должна быть польщена?

— Нет, — быстро говорит она. — Я просто подумала, что ты должна знать.

Затем я вижу это в ее глазах: момент честности прошел.

Она встает и поднимает подушку, которую я бросил ранее. — Мне действительно нужно вернуться к работе. Я должна привести в порядок комод в кабинете.

Я рассеянно киваю. — Спасибо, Эдит. За то, что… поговорила со мной.

Она улыбается, сама картина вежливости. — Конечно, мисс Камила.

И вот так мы возвращаемся к своим ролям.

Она горничная.

Я пойманная жена.

У нее есть выход уйти отсюда однажды. Но что касается меня? Конца не видно.