И вот, как только попросил, сразу же почувствовал неискренность просьбы и даже испугался, что Богородица удовлетворит ее. Да-да, пошел на попятную. Стал заверять Богородицу, что Розочка своим возвращением не только не помешает, а наоборот, усилит мое вдохновение и тем самым ускорит написание бессмертных произведений. В своих просьбах и увещеваниях я дошел до того, что предложил Богородице сделку - Она возвращает Розочку, а я взамен не беру ни копейки из подкожных денег. Разве что на издание коллективного сборника?! При всей бездарности авторов его нельзя отметать, потому что в угоду мне, когда стану известным классиком, его непременно издадут. Главное - стать классиком, а для этого нужно только одно - чтобы Розочка возвратилась домой, и возвратилась немедленно.

Все у меня сводилось к Розочке, и я ускорил шаг - вдруг она уже вернулась?! Глупо?! Для тех глупо, кто никогда не слышал гласа Господнего.

На вахте в общежитии мне сказали, что ключ от комнаты и мою записку забрала жена - уже с час, как она дома.

- Как дома?! - не понял я.

То есть понял, но не поверил, подумал, что вахтерша меня спутала с кем-то другим или по чьему-то наущению разыгрывает. (Сама-то она до розыгрыша не дотумкала бы.)

- С тобой-то все ладно? А побелел-то как! - испугалась вахтерша.

- Я вам не верю, - сказал я. - Моя жена... Где она была? - спросил, не понимая, о чем спрашиваю.

Мне хотелось только одного - чтобы эта недалекая женщина наконец-то поняла, что мы говорим действительно о моей жене и ни о ком другом.

- Вот-вот, я тоже ей не поверила, - обрадованно подхватила вахтерша. Говорю ей: как же может быть, чтобы ты вернулась из командировки, неужто нынче ездеют по командировкам со своими кроватями, холодильниками и телевизерами?

Женщина стала изображать, как строго и недовольно посмотрела на нее Розочка, как, взяв ключ, оскорбленно дернула головкой и как горделиво удалилась, словно не она, нахалка, внаглую все свезла из комнаты, а у нее свезли.

Сомнений быть не могло - имелась в виду Розочка. Сердце мое, точно очнувшаяся птичка, встрепенулось навстречу небесной лазури, солнечным лучам, и от горизонта до горизонта я увидел Приобскую степь, степь моей юности поля цветов как поля любви. До чего же интересная женщина эта вахтерша, она кипятится, гневается, а от нее исходят волны радости и даже восторга, подумал я и, не чувствуя ног, помчался наверх, к Розочке.

Не помню уж, на площадке какого этажа остановился. Меня осенило Розочка, очевидно, приехала уставшей, голодной, а у меня, как всегда, пусто. То есть на подоконнике от вчерашнего осталась зачерствевшая корка хлеба, но на ужин зачерствевшую корку хлеба - это форменное варварство!

Я неописуемо обрадовался, что деньги при мне, что их не выбросил. У меня даже холодок пробежал по спине - что бы я сейчас делал?! В ответ где-то далеко-далеко в глубине души отворилось как бы окошечко кассы, лица я не разглядел, а голос как будто мамин: "Обещал ни копейки не брать из чужих денег, а сам?!" О Господи, как можно, какие чужие, когда Розочка голодна! Восстало все во мне с такой горячностью, что окошечко вмиг захлопнулось, и больше я уже не вспоминал ни о своих просьбах, ни об увещеваниях, а летел как на крыльях.

Пробегая мимо вахтерши, крикнул, чтобы ни в коем случае не отпускала Розочку, придержала до моего возвращения.

На автобусной остановке, долго не раздумывая, сел в первое попавшееся такси и поехал на вокзал в дежурный магазин. Там было пусто - прилавки и витрины опахнули каким-то залежалым потолочным пространством. Слава Богу, что в хлебном отделе был хлеб, а в рыбном - пирамиды консервов ставриды в томатном соусе. Потом поехал в ресторан "Центральный" - взял колбасы, сыра и, главное, на разлив двухлитровую банку водки и столько же очень хорошего, но густоватого портвейна. Наклонив флягу, буфетчица черпала его столовским половником и нахваливала так, как нахваливают борщ - свежий, запашистый, ешьте на здоровье!

Меня, конечно, больше всего удивила водка на разлив - нововведение к алкогольному запрету показалось весьма оригинальным, но я промолчал, чтобы не выказывать своего невежества и не вызывать подозрений. Обслуживая нас, буфетчица опасалась внезапного визита народного контроля, во всяком случае, попросила одну из официанток постоять у двери в подвал, в который мы (человек восемь) прошли за нею. Тут-то, снабдив банками из-под застарелых огурцов, она и отоварила нас. Денег я не жалел, единственная беда освобожденные подкожные рубли трудно поддавались подсчету, и, нервничая, буфетчица попросила меня подождать, пока обслужит всех. Зато потом помогла: нашла сетку из-под лука и проводила через черный ход. Напоследок сказала, чтобы не продавал "рассыпуху" (ее слово) возле ресторана, а то и сам погорю, и на нее тень брошу - она приняла меня за мелкого "нового русского".

Мне стало смешно - виною, несомненно, были подкожные деньги, они, как и белые носки, создали вокруг меня ауру, за которой я, настоящий Митя Слезкин, не просматривался. Кстати, таксист принял меня за картежника. Когда подъехали к общежитию, он сказал, что самое опасное в компании - это затесавшийся сукин сын с краплеными картами, такого надо сразу сбрасывать с пятого этажа. На этот раз мне было не смешно, я только чуть-чуть улыбнулся, да и то не от веселья, а чтобы потрафить таксисту. И уж совсем я растерялся, когда вахтерша встретила вопросом: видел ли я двух представительных дедков с мальчиком в голубенькой курточке, мол, вот только что они вышли?

Никого я не видел, но догадался, о ком речь. Вахтерша подала записку, написанную красивым ученическим почерком: "Отныне Вас нету, Вы запутались, не впутывайте нас. Ничего от Вас нам не нужно - отвяжитесь по-благородному".

- Ну что там - понятые?! - не скрывая любопытства, поинтересовалась вахтерша и пожаловалась, что без очков не смогла прочитать, а очки забыла.

- Какие понятые, что за глупость?!

Вахтерша обиделась, дескать, сам сказал, чтобы придержал разлюбезную женушку, она и дедков уведомила, чтобы подождали: он, Митя, за милицией побежал.

- Какой милицией?!

Я застонал и даже топнул ногой от негодования, но не на вахтершу, нет на ауру, в которой бился, как муха в паутине.

- Поймите вы, тетя Глаша...

- Да не тетя Глаша я, а Алина Спиридоновна, - возмутилась вахтерша на мое топание и обзывание чужим именем.

- Да поймите же вы наконец, Алина Спиридоновна, что моя разлюбезная женушка тоже не тетя Глаша, а моя жена Роза и, если на то пошло, я жизни своей не пожалею и укокошу всякого за напраслину! Вот сейчас выйду на улицу и укокошу, - пригрозил я и действительно вышел на улицу, чтобы посмотреть, тут ли староста со своим помощником и внуком в голубой курточке.

Никого, конечно, не было, но все равно хорошо, что вышел и немного освежился. Вахтерша тоже пришла в себя, она очень напугалась, потому что еще никогда не видела меня таким разъяренным. В общем, мы с нею тут же и помирились, я, торопясь наверх, позабыл про свою сетку с продуктами - она окликнула и даже ухмыльнулась, что из-за ссоры с нею я больше ее расстроился.

- Забери свои соки, а то ить и поесть нечего, - сказала она и отвернулась (мои банки в сетке стояли у нее на вахтенном столе).

Я молча вернулся и забрал, она уколола вослед:

- Мы его всюду обороняем, наш поэт Митя Слезкин, а он видал какой?!

Да, вот такой и всегда буду таким, а то попривыкали - Митя Слезкин мухи не обидит. Очень даже обидит, если кто-то посмеет встать у него на пути, хорохорясь, подумал я о себе в третьем лице и, почувствовав прилив храбрости, опять заспешил наверх, к Розочке.

ГЛАВА 15

Вся моя храбрость перед дверью в комнату вдруг улетучилась. Казалось бы, стучись, входи - я не смел, боялся увидеть Розочку, и в то же время все во мне трепетало от желания лицезреть ее немедленно. Разрываемый чувствами, я не мог пошевелиться, на меня словно сошел столбняк. Уж не знаю, сколько бы длилось мое стоянье, если бы не дверь, внезапно со скрипом приоткрывшаяся. Одинокий скулящий скрип, жалобный, как плач щенка, отозвался в душе такой сиротливостью, что я испугался: Розочки нет, ушла, не дождалась?!