Мой телефон жужжит, и я нервно опускаю взгляд на экран и облегченно выдыхаю, когда на экране появляется имя Арии. Я разблокирую телефон и открываю ее сообщение.

Ария: Мои родители начинают что-то подозревать. Возвращайся домой.

— Черт. Мне нужно идти. — Я ищу свою сумку и бросаюсь к рингу, чтобы взять свои вещи.

— Почему? Что за хрень сейчас происходит? — огрызается он.

— Мои тетя и дядя... — Я не смотрю на него, натягивая толстовку на голову и накидывая рюкзак на плечи. — Они не знают, куда я хожу. Они думают, что я занимаюсь школьными делами в библиотеке в Портленде.

— А что будет, если они узнают, что ты здесь?

Мое лицо опускается, и редкие эмоции, которые я вижу в его лице, начинают просачиваться сквозь него.

— Что, черт возьми, произойдет, Рэйвен? — скрежещет он между зубами.

Мои пальцы поднимаются к потускневшему ожогу на шее. Шрам останется, но, по крайней мере, он не такой уродливый, как в самом начале.

— Я буду наказана.

Он ничего не говорит, но я клянусь, что слышу, как трещат его зубы.

Я смотрю на него, и страх закрадывается в мое нутро, и я боюсь, что рано или поздно он возьмет это в свои руки.

— Пожалуйста, не делай ничего, — умоляю я.

— Когда тебе будет достаточно, Рэйвен? Почему ты позволяешь им так обращаться с тобой? Судя по тому, что ты показала мне раньше, убить их для тебя не составит труда.

Я думаю об Арии, стоящей над телами своих родителей с выражением ужаса на лице. Измученная, страдающая, напуганная и одинокая. Она не будет одинока, у нее есть я. Но я знаю, как никто другой, что потеря родителей всегда будет заставлять тебя чувствовать себя одиноким, независимо от того, монстры они или нет.

— Ария. Когда придет время, все будет сделано. А пока... просто позволь мне разобраться с этим.

Он идет по рингу целеустремленно, тяжелыми шагами, точно зная, что он за человек, когда направляется ко мне.

— В следующий раз, когда они причинят тебе вред, Рэйвен, я с ними разберусь. С твоего согласия или без него. Готова ты или нет, готова ли Ария — они будут мертвы.

Я киваю, понимая, что он серьезен как никогда.

— Мне нужно идти, — бормочу я, загипнотизированная его собственнической натурой. Сила в его голосе, словно он наполнен гравием. Он гипнотизирует меня все время. Каждый момент я просто... очарована.

— Встретимся завтра утром на дороге от твоего дома у той маленькой разрушенной церкви. Мы поедем к твоему отцу. Не опаздывай, блять. Если опоздаешь, я пойду к твоим тете и дяде.

Я снова киваю, начиная чувствовать себя куклой, наблюдая за ним. Уйти ли мне? Обнять ли его, поцеловать? Что мне делать с человеком, который только что научил меня убивать, а потом трахнул меня до двух головокружительных оргазмов?

— Иди домой, Рэйвен, пока я не перегнул тебя через ринг и не трахнул заново. — Он поднимает бровь, и я кручусь на месте, уже чувствуя боль между ног. Я убегаю, направляясь к своей машине, и думаю, то ли это ветер, то ли я просто услышала его легкий смех впервые с тех пор, как мы познакомились.



Я подъезжаю к дому, вижу, что горит весь свет, и начинаю сомневаться, хороший это знак или плохой.

Я глушу машину, и верхний свет загорается, освещая меня слабым желтым светом. Я смотрю на свои руки, вижу ушибленные костяшки от твердых мышц Кайлиана, намек на кровь под ногтями.

Доказательства.

Я переворачиваю руки и вижу слабый оттенок красного на ладонях. Странное ощущение, похожее на внетелесный опыт, когда я вижу кровь другого человека на своих руках. Их сердце больше не бьется, и все из-за меня. У меня даже не было времени обдумать случившееся, но сейчас, когда я сижу здесь, в темноте, мне кажется, что все это обрушилось на меня одновременно.

Облегчение, волнение, печаль, гнев. Я чувствую себя заново рожденной, но пока не знаю, нравится мне эта жизнь или нет. Хочу ли я отнимать у кого-то жизнь? Это то, кем мне суждено быть?

Все, что я знаю, — это то, что скрывать свою сущность последние несколько лет было очень больно. С каждым днем потребность вскрыть кожу становится все более отчаянной. Настолько, что последние несколько недель я чувствовала себя не похожей на себя.

До сегодняшнего дня.

Это родители сделали меня зависимой от крови или я родилась такой?

Я никогда не была так не похожа на себя и в то же время никогда не чувствовала себя более похожей на себя.

Я — это то, что я есть.

И я — это я.

Может быть, мне нужно оставить в прошлом то, кем я была, и полностью принять то, кем мне суждено быть.

Схватив сумку, я выскальзываю из машины, и сердце сильно бьется в груди, пока я поднимаюсь по ступенькам. Кажется, будто я иду в замедленной съемке; с каждым шагом я чувствую, как кратер в моей груди сотрясается все сильнее и сильнее. Пока сердце не выходит из-под контроля, и мне кажется, что я не могу дышать.

Мои тетя и дядя становятся такими непредсказуемыми, а я ненавижу неизвестность.

Я захожу в дом, желая сразу же выйти обратно, когда вижу тетю и дядю. Они молятся, тетя держит в руках Библию, а другую руку она держит над головой. Они стоят в гостиной, их святыня освещена, свечи окружают их. На соседних столах стоят кресты и фигурки Иисуса. Странно наблюдать, чувствовать, дышать этим воздухом, который заставляет меня чувствовать себя так неспокойно.

Верить во что-то — это нормально. Одержимость и ритуалы — нет.

Тетя продолжает молиться, а мой дядя падает на пол у ее ног, его спина лежит вровень с полом, он смотрит на небо, словно видит над собой святого Бога. Он начинает говорить на языке, который не похож ни на один из тех, что я слышала раньше.

Это не язык. Это нечто среднее между гудением и словами, перемешанными вместе.

Я видела, как они ведут себя подобным образом, всего несколько раз. Лишь несколько раз в моей жизни они становились бесчеловечными, говоря на непонятных мне языках и склоняя свои тела перед богом, в которого я не знаю, стоит ли верить.

Дверь за мной захлопывается, а дядя продолжает склонять свое тело к небесам, в то время как тетя переводит взгляд на меня, и кроваво-красная Библия в кожаном переплете в ее руках шлепается на бок.

— Ты... — Ее глаза сужаются. Она захлопывает Библию и целеустремленно идет ко мне. — Ты опоздала.

Я бросаю взгляд на плиту, проверяю время и вижу, что опоздал всего на три минуты.

— Движение было медленным. Дорожные работы. — Это ложь, но она ведь не стала бы проверять, нет ли там дорожных работ, верно?

Черт, скорее всего, проверила бы.

Она подходит ко мне вплотную, и я чувствую, как от нее исходит запах негативной энергии. Интересно, что именно она чувствует на мне? Кровь? Пот? Секс? Грех? Смерть?

— Сегодня я пыталась дозвониться в библиотеку, и женщина, с которой я разговаривала, сказала, что не видела девушки с твоим описанием. Мне стало интересно, а ты вообще там бываешь? — Она наклоняется, в ее глазах плещется ледяная ненависть. — Я чувствую запах лжи, исходящий от тебя.

— Я не лгу. — Слова вырываются у меня с трудом, хотя у меня нет другого выбора, кроме как использовать их. Другой вариант — сказать правду, а это повлечет за собой наказание. Наказания, к которым я не готов.

— В следующий раз, когда ты поедешь туда, может быть, я загляну к тебе. Загляну и посмотрю, как идут дела.

— Нет! — кричу я, и ее глаза вспыхивают от осознания. Она знает, что я чертовски лгу. Она знает, что я туда не хожу. — Я имею в виду, ты знаешь, как это было бы неловко? Никто из родителей не проверяет своих детей в библиотеке. Сейчас выходные, и там будет очень много народу. Если ты заглянешь, мне будет очень неловко.

Она холодно улыбается мне, и я делаю шаг назад, только чтобы она потянулась вперед, ее свободная рука хватает меня за запястье, а другая рука с Библией ударяет меня в грудь, толстый переплет страниц выбивает дыхание из моих легких.

— Иди к своему дяде и читай Откровение до тех пор, пока тебе не станет казаться, что твой язык вываливается изо рта.

На трясущихся ногах я иду к дяде, белки его глаз выделяются, когда он молится Господу. Он уже не лежит на спине, а стоит на коленях в молитвенной позе, его шея неудобно изогнута, а голова наклонена к небу.

— Не заставляй меня повторять! — кричит мне тетя Глория, и я открываю Библию, переходя к последней истории, к Откровению.

Страница падает на Откровение 21:8, и я произношу эти слова. Я чувствую, как тетя Глория нависает надо мной, ненавидя меня, желая моей боли, наслаждаясь моим дискомфортом.

— А малодушные, неверные, отвратительные, убийцы, распутники, колдуны, идолослужители и все лжецы будут в озере, горящем огнем и серою, которое есть вторая смерть.

Я слышу, как тетя Глория шуршит позади меня, пока я произношу эти слова, а затем на меня обрушивается вода, обжигающие, горячие, раскаленные капли воды шлепаются о мою кожу. Я вскрикиваю, оборачиваясь, и вижу, как она держит пузырек со святой водой над пламенем свечи. — Продолжай читать, Рэйвен! Читай слова Господа, пока чувствуешь, каким будет ад, если ты продолжишь идти по этому пути.

Она выливает на меня еще одну порцию капель, и я вздрагиваю. Клянусь, я чувствую шипение на своей коже.

— ЧИТАЙ! — рычит она.

Я возвращаюсь к страницам и перехожу к Откровению 20:10.

— И дьявол, обольщавший их, брошен в озеро огненное и серное, где были зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков.

Через каждые несколько слов на мою кожу обрушивается очередной водопад капель, пока она не онемела, а все тело не задрожало.

— Мама? Папа? Что вы делаете?! — кричит Ария, и я поворачиваюсь к лестнице с выражением ужаса на лице, видя, что у нее точно такое же выражение.

Тихий вздох срывается с моих губ, когда она опускается на нижнюю ступеньку, и ее трясущиеся колени опускаются на пол.

— Рэйвен, с тобой все в порядке? У тебя кожа в пятнах.

Да, потому что твои дерьмовые родители мучают меня каждый раз, когда я их вижу.

— Ария, поднимайся наверх. Тебе не на что смотреть, — говорит дядя Джерри, наконец поднимаясь с колен и становясь на ноги. Он бросает на меня язвительный взгляд, словно ненавидит меня больше, чем может выразить словами. Я — бич их существования, и я знаю, что они хотели бы, чтобы я никогда не приезжала сюда.