ГЛАВА 7

Через неделю после того, как моя двухдневная лихорадка прошла, я сидела на веранде, закутавшись в один из бледно-розовых пуховиков Тары «North Face» и нацепив пару пушистых наушников. Божья коровка бегала по заднему двору, перепрыгивая через неподатливые участки снега в погоне за красным резиновым мячиком.

Я жила ради этих моментов: морозный февральский воздух, обжигающий щеки, большая деревянная веранда с угольным грилем, которым мне не терпелось воспользоваться, когда наступит весна, и золотистый ретривер, быстро виляющий хвостом, который любил меня, как члена семьи.

Улыбаясь этой сцене, я потянулась за кружкой кофе, которая стояла рядом со мной на стеклянном столике. Я закинула ноги на белый пластиковый стул и взяла в руки еще теплую керамику, наслаждаясь тихим воскресным днем, пока Тара и ее мама приводили в порядок спальню Тары.

Я подняла глаза, когда дверь во внутренний дворик распахнулась.

Ожидая, что оттуда выскочит Тара, я уже приготовилась улыбнуться, но, когда вместо нее на деревянный настил террасы вышел Рид, моя зарождавшаяся улыбка потухла.

Это произошло не потому, что я была не рада его видеть, и не потому, что его присутствие вызывало во мне что-то иное, кроме жара и замирания сердца.

Она завяла, потому что эти чувства должны были стать моей чертовой смертью.

А я наконец-то начинала жить.

— Тебе не холодно? — поинтересовался он, одетый в свою обычную кожаную куртку, которую я в равной степени любила и ненавидела.

Любила, потому что она так ему шла.

Ненавидела, потому что именно из-за нее Марни Ларю получила возможность сунуть свой нос куда не следует и испортить ночь, о которой я буду помнить вечно.

По правде говоря, куртка была лишь поводом не винить себя.

Я отвернулась, переключив внимание на Божью коровку, грызущую кость, которую она нашла во дворе.

— Не очень. Солнце приятное.

Было за тридцать⁷, но солнце ярко светило на безоблачном голубом небе, согревая мои промерзшие кости.

Руки Рида уже покраснели от холодного воздуха, поэтому он засунул их в карманы своих потертых джинсов. Я старалась не пялиться на его ноги. Джинсы сидели на нем не хуже, чем куртка.

Эти вещи шли ему ничуть не меньше, чем крошечная улыбка, которая заставила мое сердце беспорядочно биться, когда он опустился на соседний пластиковый стул.

Прекрати, Галлея.

— Чувствуешь себя лучше?

— Как новенькая, — ответила я, пытаясь не обращать на него внимания, но безуспешно. В конце концов, я мало с чем могла справиться.

— Мы волновались за тебя. У тебя была высокая температура.

— Это была обычная простуда. Ты останешься на ужин? — Я поднесла кружку с кофе к губам свободной рукой и посмотрела на него, делая глоток.

Он кивнул.

— Я возил Тару пообедать, а сейчас Уит заканчивает свою предвесеннюю феерическую уборку. Выглядит так, словно там взорвалась бомба.

— Я пыталась помочь, но она меня прогнала. — Я подняла в воздух левую руку и поморщилась. — Не могу дождаться, когда с меня снимут эту отвратительную штуку.

Выражение лица Рида помрачнело, когда он уставился на мой розовый гипс, усеянный именами и рисунками.

— Твой отец — отвратительный кусок дерьма.

Мою грудь свело судорогой.

Я моргнула, глядя на него, и горло сжалось от горьких воспоминаний. Я не знала, как реагировать. Рид, конечно, был прав, но он также был отцом Тары, что делало его последним человеком, которому я могла бы довериться.

Сглотнув, я уставилась в свой теплый кофе.

— Если он когда-нибудь снова появится рядом с тобой, ты дашь мне знать? — В его голосе прозвучали жесткие нотки.

От этой просьбы у меня перехватило дыхание.

— Ты не обязан. Я не...

Его голос дрогнул.

— Не кто?

Пожав плечами, я прочистила горло, глядя в голубое небо.

— Ты не несешь за меня ответственность.

Между нами повисло молчание, когда он наклонился вперед в кресле, упершись локтями в колени. Он почесал щетину на подбородке, обдумывая мои слова. Я постаралась, чтобы они прозвучали безразлично, но он точно знал, что розовый румянец, окрасивший мои щеки и шею, — не от холода.

Рид взглянул на меня, выражение его лица было нечитаемым. Я завидовала его способности так легко это контролировать. Я была открытой книгой, красочным холстом мыслей и желаний. Если бы он смотрел достаточно долго, то узнал бы обо мне все, что хотел.

А также все, чего он не хотел знать.

— Спасибо за новый диск «Oasis». — Я теребила меховую опушку левого ботинка. — Мне нравится.

— Конечно, — сказал он тихо. — Не за что.

— Ты не должен был делать мне подарок на день рождения. Особенно после всего... — Я снова замялась, не желая снова возвращаться к этой теме. На этот раз мне не удастся спрятаться за оправданием в виде лихорадки. — Это было мило. Я ценю это.

— Мило, — повторил он, потирая рукой челюсть.

Он произнес это слово так, словно оно значило ровно противоположное.

И я решила, что играю с огнем каждый раз, когда открываю рот, ловлю его взгляд или таю от тепла его близости. Часть меня просто не могла отстраниться от этого пламени.

Рид сцепил пальцы у подбородка, его зеленые глаза, устремленные на меня, казались еще светлее в свете дня. Несколько тяжелых ударов сердца пронеслись между нами, пока он обдумывал свой ответ.

Я мечтала, что, возможно, он скажет что-то такое, что разожжет это пламя. Ответ, который согреет меня и вселит надежду.

Но он не сказал.

— Я купил его для девушки. — Его челюсть сжалась при этих словах. — Оказалось, что ей не очень нравится их музыка. Я подумал, что тебе понравится больше.

Ой.

Я стиснула зубы, когда мое сердце умерло, а грудь наполнилась пеплом.

Рид отвел взгляд, в его глазах мелькнуло что-то недосказанное. Затем он встал со стула и прошел внутрь, отступая от огня, в который мне так хотелось окунуться с головой.

Это было к лучшему.

Не было смысла сгорать обоим.

Вечер семейных игр.

Для меня это было чуждое понятие, учитывая, что единственной игрой, в которую я когда-либо играла со своей семьей, были прятки. Я пряталась, а отец искал. Когда он находил меня, я проигрывала.

Игра заканчивалась.

Пока мы ждали, когда Уитни приберется на кухне, чтобы поиграть в «Pictionary»⁸, Тара уговорила меня сыграть в «Dream Phone»⁹, в основном для того, чтобы мы посмеялись над пошлыми подсказками, которые давались через громоздкий розовый телефон. Я никогда раньше в нее не играла. Мне казалось, что пять лет назад мне бы это понравилось, если бы у меня были друзья, свобода и роскошь быть беззаботным ребенком.

Вместо этого я научилась взламывать дверной замок в своей спальне еще до того, как у меня выросла грудь. Я изучала лучшие доступные марки косметики, чтобы замаскировать свои шрамы и синяки. Когда мне нужен был друг, которому я могла бы довериться, я смотрела на свой потрескавшийся пенопластовый потолок и шептала секреты бабушке, представляя ее сидящей среди облаков и звезд на своем троне мудрости. Она всегда слушала. Даже после смерти.

Я взглянула на Рида, пока мы с Тарой сидели на полу в гостиной, разложив настольную игру на деревянном журнальном столике среди недоеденных креманок с мороженым. Он сидел на диване напротив нас, сдвинув брови, расставив колени и беспокойно постукивая одной ногой. Его глаза были прикованы к игре, словно он пытался понять ее смысл.

Мы почти не разговаривали после нашего короткого общения на террасе, и я понимала почему. О чем тут было говорить?

Привет, это я, девушка, которая сейчас живет с твоей бывшей подругой и дочерью-подростком — та самая, которая солгала о своем возрасте, чтобы провести с тобой больше времени. Давай будем друзьями.

Глупость.

Погруженная в свои мрачные мысли, я набрала номер телефона, указанный на одной из игральных карточек.

— Ты права! Ты действительно мне нравишься, — раздался в динамике слишком нетерпеливый голос человека по имени Джейсон. Моргнув, я отняла телефон от уха и, нахмурившись, уставилась на него.

— Я нравлюсь Джейсону, — объявила я.

Тара скорчила гримасу.

— Жаль, что Джейсон никому не нравится. Его любовь безответна.

Рид наклонился вперед, все еще озабоченно хмуря брови. Он начал листать стопку карточек, раздраженно рассматривая фотографии парней.

— Дэн. Майк. Гэри. Какие скучные имена, — пробормотал он, остановившись на очередной карточке. — Боб? Бобу за сорок. Он выглядит, как сопровождающий на танцах в младшей школе.

Тара разразилась смехом, вырвав карточку из рук отца.

— Он просто взрослый, — сказала она. Вытащив другую карточку, она перевернула ее, чтобы показать отцу. — Что думаешь о Мэтте? Я вижу потенциал.

Его глаза прищурились.

— Мэтт — бывший кондитер, ставший художником по воздушным шарам. После недоразумения с гигантским пирожным он решил начать новую жизнь, путешествуя по стране и делая животных из воздушных шаров на детских днях рождения. Его жена ушла от него.

Тара согнулась пополам от смеха, прежде чем вытащить еще одну карточку.

Рид почесал подбородок и фыркнул.

— Скотт начал встречаться с Джорджем вскоре после появления этой игры. Они живут в одной квартире в Лос-Анджелесе, и у них есть собака по кличке Зефир.

Мы оба засмеялись, когда Тара взяла еще одну карточку.

— Я вижу тебя, Спенсер, — сказал Рид, пристально глядя на изображение. — Бывший мелкий преступник, ставший верующим. Погрязнув в мошенничестве с чеками и уклонении от уплаты налогов, Спенсер нашел искупление в церкви. Спенсер — доказательство того, что человек может измениться, хотя я все равно не позволил бы ему приблизиться к моей дочери даже на расстояние десяти миль.

Я не могла дышать, так сильно я смеялась.

Уитни высунула голову из кухни, на ее губах играла легкая улыбка, в руках она держала тряпку для мытья посуды.

— Что я пропустила?

— Папа составляет рейтинг парней из «Dream Phone», — удалось выговорить Таре между приступами смеха. — Ему не нравится Спенсер.