Я позволила ее мудрости проникнуть в меня и принести хоть какое-то подобие облегчения среди всей этой боли. Оставалось только надеяться, что все трещины, которые я привела в движение, затянутся в мое отсутствие. Воцарится любовь. Все будет хорошо.

Со временем.

Когда я направилась прочь, входная дверь распахнулась, и меня настигло последнее прощание в виде четырех лап и виляющего хвоста. Я снова сломалась и рухнула на колени, когда Божья коровка подбежала ко мне и бросилась в мои объятия.

Я прижала ее к себе, заливая золотистую шерсть слезами. Я благодарила ее за то, что она была моим другом. Моим верным спутником. Постоянным напоминанием о том, что безусловная любовь может проявляться во многих формах.

— Будь хорошей девочкой, Божья коровка, — сказала я. — Позаботься о Таре и Уитни. — Мое сердце сжалось, обливаясь кровью, разрываясь на части. — Позаботься о Риде.

Я поцеловала ее голову и почесала за ушами.

Затем я попрощалась с ней.

Со сдавленным рыданием я оглянулась в последний раз. Тара и Уитни махали мне вслед, а Божья коровка сидела посреди подъездной дорожки, ее лапы двигались вверх-вниз, словно она хотела побежать ко мне, но знала, что не может. Она скулила, и этот звук пронзил мое сердце.

Она знала.

Она знала, что я не вернусь.

И в глубине души я тоже знала — это был последний раз, когда я ее видела.

Когда мы ехали по знакомой дороге, а дом Стивенов становился все меньше и меньше в зеркале заднего вида, меня охватило странное чувство.

Я подскочила на своем сиденье, грудь сдавило, сердце заколотилось.

— Мы можем сделать небольшую остановку?

Скотти убавил громкость и бросил на меня короткий взгляд.

— Конечно. Где?

— Всего через несколько улиц.

Мы поехали на Брэдшоу-авеню. Вдоль старой улицы росли высокие ветвистые деревья, а за ними виднелись маленькие домики. Посыпанные гравием подъездные дорожки, покосившиеся фонарные столбы, ребенок, катающийся на розовом трехколесном велосипеде. Знакомые места прожигали дыры во мне, пока я вдыхала то, что осталось от моего детства.

Когда я попросила его остановиться перед небольшим домом из красного кирпича, мой пульс подскочил, а голова закружилась. На мгновение паника охватила меня. Ужасные воспоминания расцвели, как ядовитые цветы в саду моего разума, и их шипы вонзились в мою плоть.

Я сглотнула, уставившись на потрескавшиеся кирпичи и обветшавшую дверную коробку.

— Раньше я жила здесь.

Скотти помолчал немного.

— Хочешь попрощаться?

Я моргнула, глядя сквозь запотевшее стекло.

— Не знаю.

За два года моего отсутствия я ни разу не ступала на эту улицу. Это было слишком болезненно, слишком пугающе. Я боялась, что за деревьями или кустами притаился отец, готовый схватить меня и утащить обратно в эту дыру.

Моя мать никогда не проявляла беспокойства обо мне. Никогда не звонила, не навещала меня. Бывали дни, когда эта мысль разъедала мою кровь, как болезнь. Но, как говорила Уитни, чему суждено быть, то и произойдет. Только время может нарисовать четкую картину, и оно показало мне яркими красками, что моя мать не заслуживала меня. Она была недостойна моей любви.

Когда-то мне казалось, что я скучаю по ней.

Но это она должна была скучать по мне.

Не всем матерям суждено быть опорой для своих детей.

Не все монстры должны быть реабилитированы.

И не всем историям любви суждено длиться вечно.

Наконец я откинулась на спинку сиденья и покачала головой, повернувшись к Скотти, пристегивающемуся ремнем безопасности.

— Теперь я готова.