ГЛАВА 31

— Папочка, мне страшно.

Солнце отражалось от ее шлема «Care Bears», а две каштановые косички спускались на плечики ее джинсового комбинезона. Я накрыл ладонями ее крошечные кулачки, в ужасе вцепившиеся в руль.

— Не бойся, малышка. Я здесь.

— Но ты же отпустишь. Я не хочу, чтобы ты отпускал меня.

— В конце концов я должен отпустить. Как иначе ты научишься?

Она надулась, сморщив крошечный носик-пуговку.

— Я могу научиться завтра.

— Почему не сейчас?

— Сейчас слишком страшно. Смотри, может пойти дождь.

Я посмотрел на небо, прищурив глаза на золотой шар солнца, висевший над головой в небе без единого облачка.

— Никакого дождя. Только ясное небо и отец, который скоро будет чертовски тобой гордиться.

Ноги Тары заскользили по обеим сторонам велосипеда, и она тяжело вздохнула.

— Мама говорит, что это плохое слово.

У меня вырвался смешок, и я присел на корточки рядом с ней на тротуаре, ожидая, пока она посмотрит на меня. Когда наши глаза встретились, я с улыбкой погладил ее поцарапанную коленку.

— Эй, — сказал я, мой голос был полон уверенности. — Сегодня ты будешь очень храброй.

— Я не чувствую себя храброй.

— Это потому, что ты боишься. Сначала всегда страшно. Это первый шаг к тому, чтобы стать храброй.

Она изучала меня, в ее больших зеленых глазах блестели слезы.

— Почему все мои друзья такие храбрые? Мне шесть. Все могут кататься без дополнительных колес, кроме меня.

— Храбрость — это не про сравнение себя с другими, — мягко сказал я. — Это умение смотреть в лицо своим страхам, какими бы большими или маленькими они ни казались. Ты пытаешься, даже если можешь упасть. И если падаешь, то снова встаешь на ноги. Это самый смелый поступок из всех.

Она высунула кончик языка, пока обдумывала мои слова.

— Ты ведь никогда не отпустишь меня, правда?

— Пока нет, — пробормотал я. — Не сейчас.

— Никогда, папочка. Никогда не отпускай меня.

Я постарался не придавать значения ее невинным словам и провел большим пальцем по неоново-розовому пластырю. Затем я выровнял ее велосипед и поставил ее ноги на педали. С руля свисали кисточки из лент, а маленький звонок мелодично звякнул, когда я дернул его.

— Я не отпущу тебя, малышка. Ты застряла со мной.

На ее лице расцвела улыбка, и ее личико стало решительным.

— Хорошо, — сказала она, глубоко вдохнув. — Поехали!

Я держал ее, пока мы двигались вперед, мои шаги набирали скорость по мере того, как колеса крутились все быстрее. Ее глаза округлились, подул ветерок, и во мне разлилось теплое чувство, пульсирующее гордостью и любовью.

— У тебя получилось. Ты молодец.

— А-а-а! Не отпускай! — крикнула она, велосипед завилял из стороны в сторону, пересекая трещины на тротуаре, а ее косички развевались у нее за спиной. — Я сделаю это, папочка. Только не отпускай пока!

Мои глаза наполнились слезами, пока я стоял посреди тротуара, подняв обе руки к небу.

Я отпустил ее десять секунд назад.

Она уже делала это.

Я припарковал свой грузовик перед домом, затем провел рукой по лицу. Кожа была покрыта липким холодным потом. Уит позвонила мне в студию двадцать минут назад, предупредила о «ситуации» и попросила поторопиться домой. Я прервал занятие, извинился перед клиентом и почти бегом направился через парковку к своей машине.

Учитывая, что мне не сказали ехать в ближайшую больницу, я попытался успокоить свое бешено колотящееся сердце, надеясь, что это что-то поправимое. Протекающая труба. Засорившийся унитаз. Может, Божья коровка съела что-то, чего ей есть не следовало, и девочкам нужна помощь, чтобы отвезти ее к ветеринару.

Уитни не сказала мне, в чем дело.

Она лишь сказала:

— Рид, ты нужен мне. У нас возникла проблема.

Ее тон был ровным и бесстрастным. Я знал Уит, поэтому понимал, что, если она говорит без эмоций, значит, что-то не так. Такой же холодный тон был у нее, когда Тару укусила соседская кошка на ее девятый день рождения. Учитывая безэмоциональный тон Уитни, я предположил, что это была незначительная царапина. Вместо этого у нее вся рука была в крови, как в фильмах ужасов.

Теперь мне оставалось только гадать, что меня ждет — булавочный укол или кровавая баня, — пока я смотрел на старый двухэтажный дом с кремовыми ставнями и синей дверью и представлял, какая «ситуация» скрывается по ту сторону.

Положив ключи в карман, я вышел из грузовика и трусцой побежал по знакомой дорожке к входной двери, сердце гулко стучало в ушах. Я заколебался, прежде чем повернуть ручку и войти внутрь.

Глубокий вдох.

Сглотнув, я переступил порог и окинул взглядом гостиную.

— Эй, что... — Мои слова оборвались. Застыв на месте, я уставился на три пепельных лица, повернутых ко мне, и страх пробрал меня до костей. — Что случилось?

Инстинкт заставил меня искать Божью коровку, я подумал о худшем, но золотистый пушистик лежал на диване, спрятав мордочку под лапами. Она не бежала ко мне и не виляла хвостом. Даже собака чувствовала облако ужаса, нависшее над комнатой.

Я несколько раз моргнул, закрыл дверь и шагнул вперед. Меня встретила тишина. Уитни стояла в стороне, скрестив руки на груди, ее покрасневшие глаза были единственным признаком того, что она расстроена. Галлея сидела рядом с Божьей коровкой на диване, ссутулившись и обхватив голову руками.

А Тара...

— Как ты мог? — Моя дочь пронеслась через комнату и приблизилась ко мне, на ее лице застыла маска негодования, а взгляд был острым как лезвие бритвы. — Как ты мог? — повторила она еще резче, чем в прошлый раз.

Ошеломленный, я покачал головой, чувствуя, как меня охватывает замешательство.

— Что происходит?

Тара пристально посмотрела на меня.

— Ты мне скажи. — Затем она шагнула вперед, сокращая расстояние между нами, и ударила меня чем-то в грудь. — Объясни.

Мои глаза были прикованы к ее лицу.

Я не мог пошевелиться, не мог дышать.

— Объясни! — потребовала она, сжав кулаки.

Я попытался взять себя в руки и взглянул на фотографию, которую неосознанно сжимал в руке. Я уставился на нее. Понял, что это. И осознал всю серьезность того, во что я только что вляпался, когда изображение задрожало между моими пальцами.

Черт. Меня. Возьми.

Шквал вины, ужаса и опустошения обрушился на меня, когда я медленно поднял голову и встретился взглядом с Тарой. По глупости — и из дурацких сентиментальных соображений — я выкопал эту чертову фотографию из мусорного бака прямо перед днем выноса мусора, разгладил ее, а потом спрятал за другой фотографией.

Катастрофическое решение.

Я прикусил язык, перед глазами все поплыло.

— Малышка...

— Я не твоя малышка.

Мои мышцы напряглись, дыхание застряло в горле, словно меня держали под водой. Я не ожидал такого развития событий. Это был наихудший сценарий.

Это был мой кошмар.

Тара бросилась на меня и обеими руками толкнула в грудь.

— Ты чудовище. Ты больной. Как ты мог так поступить с ней? Что с тобой не так? — Гнев смешался с болью, слезы текли по ее пунцовым щекам. — Как долго ты хотел мою лучшую подругу? Как долго ты обхаживал ее?

— Тара! — Уитни бросилась вперед и схватила нашу дочь за локоть. — Успокойся. Подумай, что ты говоришь.

— Похоже, я сейчас единственный человек, который мыслит здраво. Боже, ситуация со Стейси снова повторяется, — парировала Тара, и в ее словах звучали неподдельные эмоции.

Уитни помолчала, нахмурившись.

— Это не то же самое.

— Это так. Открой глаза.

Мои губы приоткрылись, чтобы что-то сказать, но ничего не вышло.

Только хриплый звук отчаяния.

Отреагировав на мое парализованное молчание, Галлея вскочила с дивана и поспешила к нам, встав между мной и Тарой.

— Нет. Нет, Тара, пожалуйста, не превращай это в то, чем оно не является.

Фотография выскользнула из моих ослабевших пальцев и приземлилась у наших ног. Галлея пыталась защитить мою честь, а я просто стоял, потрясенный и оцепеневший. Я подвел ее. Я подвел всех.

Лицо Тары исказилось от отвращения.

— Не надо, Галс. Не оправдывай его поведение. Он взрослый мужчина, а ты практически ребенок. Ты была травмирована и подвергалась насилию. Он воспользовался тобой.

— Прекрати! — Галлея сжала оба кулака, ее щеки пылали. — Я взрослая. Это было взаимно. Я преследовала его, а он пытался все прекратить. Это не его вина.

Ее брови взлетели вверх.

— Это именно то, что сказала бы жертва. — Тара повернулась лицом к матери, ее волосы упали на лицо. — Мама, да ладно. Ты всю жизнь занималась делами социальной службы. Ты своими глазами видела, что произошло в Чарльстоне. Галлея — жертва.

В глазах Уитни блеснули слезы.

— Я понимаю, почему ты так считаешь, но это не одно и то же. Я знаю твоего отца. Ты знаешь своего отца. Давай попробуем быть рациональными и посмотрим на это с другой стороны. Сейчас все иначе.

— Послушай, что ты говоришь! — Тара уперла руки в бока. — Галлея была уязвима и отчаянно нуждалась в любви. Он воспользовался этим.

— Он не преследовал меня! — вмешалась Галлея, едва сдерживая рыдания. — Перестань говорить так, будто я невежественная идиотка, которая не может принимать решения самостоятельно. Мы полюбили друг друга, Тара. Любовь не всегда бывает черно-белой. Она запутанная, серая и сложная. Никто этого не планировал. Мы встретились еще до того, как я узнала, что он твой отец.

Тара замолчала, переводя взгляд с одного на другого, обдумывая это утверждение.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что встретила его на вечеринке два лета назад. Просто совпадение. Я понятия не имела, что он твой отец.

Мой растерянный взгляд метался между тремя лицами. Три размытых, потерявших четкость лица. Звук был искаженным и неразборчивым, мой мозг не функционировал. Только колотящийся пульс свидетельствовал о жизни.

Тара напряглась, слезы потекли ручьями от осознания того, что ее предали.

— Два лета назад?

— Да. Мы с тобой только-только подружились, и я не знала, что он твой отец.