ГЛАВА 13
Сентябрь 1996 года
Фейерверки раскрашивали небо, и я наблюдала, как черное пространство надо мной оживает изумрудными и фиолетовыми полосами. Выходные в честь Дня труда официально подошли к концу, и лето завершилось красочными проводами.
Если для большинства восемнадцатилетних конец лета означал, что впереди новые приключения — колледж, переезд, планирование карьеры, — то для меня он означал лишь повторение пройденного.
Я возвращалась назад.
Из-за ухудшающегося психического состояния и плохих оценок наверстать упущенное оказалось непреодолимой задачей. Это было унизительно, но я приняла решение остаться на второй год обучения в старшей школе. У меня были цели. Планы. Я не хотела оканчивать школу с таким плачевным результатом.
И единственным плюсом второго года обучения было то, что мы с Тарой теперь учились в одном классе. При условии, что больше не будет никаких провалов, мы окончим школу вместе.
Тара, сидевшая рядом со мной в садовом кресле, радостно вопила, выбрасывая кулак в воздух. Я потягивала свой лимонад через соломинку, свернувшись калачиком на соседнем стуле.
Уитни стояла перед нами, устремив взгляд в небо, когда все затихло.
— Эти фейерверки просто потрясающие, — задумчиво произнесла она, оглядываясь на нас. — Я каждый раз снова чувствую себя ребенком.
У меня не было таких эмоций.
Мое детство было наполнено фейерверками, но не такими красивыми. Вместо ярких вспышек в ночном небе, в моих наполненных слезами глазах вспыхивали звезды от резких ударов кожаного ремня по спине. Это были искры неуверенности и страха, которые до сих пор определяли меня. Взрывы были эхом громких голосов и жестоких слов, которые рисовали совсем другие картины, те, что оставили болезненные следы на холсте моих воспоминаний.
Но я все равно заставила себя улыбнуться.
— Да, это здорово.
— Хочешь пойти со мной на костер на пляже? — Тара поднялась со своего стула.
— Ты идешь? — Уитни повернулась к Таре. — Уже поздно.
— Да ладно, мам, мне уже почти восемнадцать. Что может случиться?
— Хочешь, я составлю список?
Тара хмыкнула.
— Я попрошу Джоша забрать нас.
— Я останусь дома, — сказала я ей, снова натягивая на лицо слабую улыбку. — Развлекайся. Фотографируй.
— Ты же знаешь, что у меня это плохо получается, Галс. Каждый раз, когда я пытаюсь сделать снимок, получается странное, размытое пятно, которое не сойдет даже за абстрактное искусство.
Я усмехнулась.
— Это потому, что ты не можешь перестать двигаться. Тебе нужно сосредоточиться на моменте.
— Следующий момент всегда лучше, чем тот, в котором я нахожусь.
И снова я не могла с этим согласиться.
Когда ты не знаешь, что принесет тебе следующий момент, то, как правило, начинаешь ценить то хорошее, что у тебя есть.
Уитни вздохнула, собрала волосы в хвост и закрепила его фиолетовой резинкой.
— Ты позвонишь мне, когда приедешь?
— На пляже нет телефонов, мама.
— Тогда напиши мне. Я просто хочу знать, что ты в безопасности.
— Да-да, обязательно. — Тара повернулась ко мне. — Ты уверена, что хочешь остаться дома?
— Уверена. — Мне нужно было еще кое-что сделать сегодня вечером.
— Оки-доки. Я, наверное, останусь на ночь у Аманды.
— Обязательно отметься, — крикнула Уитни, когда Тара, помахав на прощание, направилась прочь.
— Не могу дождаться завтрашнего ужина с папой. — Остановившись у двери во внутренний дворик, она бросила взгляд на мать. — Но я лягу спать пораньше, чтобы вы могли побыть наедине.
Уитни покраснела, и Тара скрылась в доме.
Я спряталась за стаканом с лимонадом, пытаясь скрыть свои вспыхнувшие щеки.
Смущенно рассмеявшись, Уитни опустилась в кресло, в котором сидела Тара.
— Прости. Она вбила себе в голову, что мы с ее отцом собираемся воссоединиться или что-то в этом роде.
Потягивая лимонад, я чуть не подавилась кубиком льда.
— Правда? — пискнула я.
— Нет. Этот корабль уплыл.
— Почему?
— Долго рассказывать. Я облажалась. — Что-то мелькнуло на ее лице. Что-то похожее на печаль. — А потом я его потеряла.
— Потерянные вещи не обязательно должны оставаться потерянными навсегда. Их можно найти. — Мне хотелось в это верить. А может, я просто хотела верить, что меня можно найти.
— Иногда так и есть. Но я предала его доверие. А когда ты теряешь что-то из-за предательства, это все равно что пытаться поймать дым голыми руками. Как бы ты ни старался, он ускользает сквозь щели, оставляя после себя лишь горькое послевкусие, — сказала она. — И оно очень похоже на сожаление.
У меня внутри все сжалось.
— Сожаление — это тяжелое бремя.
— Да, — пробормотала она, ее взгляд был отрешенным. — И самое страшное — осознавать, что единственный человек, который может снять это бремя, — это тот, кого ты потерял.
Я почти почувствовала вкус дыма, то самое горькое послевкусие, которое было в ее словах.
— Что произошло?
Хотя за последние несколько месяцев я сблизилась с матерью Тары, раньше мы не заходили на эту опасную территорию. Тара намекала, что хочет, чтобы ее родители помирились, но я не хотела лезть не в свое дело. К тому же это приносило боль. Больно было осознавать, что у меня есть эти глупые, тайные чувства к мужчине вдвое старше меня.
С которым, как отчаянно желала моя лучшая подруга, ее мать должна восстановить отношения.
Я чувствовала себя предательницей.
Человеком, наносящим удар в спину.
Тара и ее мама приютили меня, подарили мне безопасность, любовь и семью, и вот я здесь, тоскую по единственному мужчине в мире, которого не должна желать.
Уитни провела пальцами по своим волосам, собранным в хвост, и откинулась на спинку садового кресла.
— Если я расскажу тебе, ты подумаешь, что я ужасный человек.
Не хуже, чем я.
— Я бы никогда так не подумала. — Я сглотнула. — Ты для меня как мать.
Она тепло улыбнулась, ее карие глаза блестели в свете звезд. А потом ее улыбка сползла, сменившись остатками сожаления.
— Я переспала с его братом.
У меня открылся рот.
— О.
— Да. — Она сжала губы в тонкую линию и медленно кивнула. — Я была молода и глупа. Это, конечно, не оправдание, и я была старше, чем вы с Тарой сейчас, но я определенно была идиоткой. Я была очень похожа на Тару, считая, что лучшие моменты еще впереди. Я не ценила то, что у меня уже было.
— Это... — Я вздохнула, отставляя пустой бокал. — Я сожалею.
— Не стоит. Я усвоила этот урок на горьком опыте. — Она посмотрела на меня. — По-моему, это единственный способ по-настоящему что-то понять, верно? Это должно быть больно.
— У тебя... все еще есть чувства к нему? — Я не была уверена, что хочу знать ответ, но мое любопытное сердце украло мой голос.
Она задумалась над вопросом, но покачала головой.
— Я всегда буду что-то чувствовать к нему. Он отец Тары, и он хороший мужчина. Достойный. Но, как я уже сказала, этот корабль уплыл. — Она тихо рассмеялась, сморщив нос, отчего ее веснушки ожили. — На самом деле, этот корабль затонул. Затоплен на дне океана. Нам лучше жить отдельно.
Я молча теребила потрепанные края своей сандалии, обдумывая ее слова.
— Как дела у тебя, Галлея? — поинтересовалась она.
Как бы мне ни хотелось сменить тему, эта была ничуть не лучше.
— У меня все хорошо. Физически я сильна как никогда. Бег стал для меня отличной отдушиной.
— А психологически?
Я приподняла подбородок, и наши глаза встретились. Все, что я смогла сделать, — это покачать головой.
В ее взгляде блеснули слезы, когда она опустила руку на мое предплечье.
— Я рядом. Мы все рядом с тобой. Я, Тара, даже Рид. Мы теперь твоя семья. И твой отец в тюрьме. Он больше не сможет причинить тебе вред.
Это было правдой.
После нескольких месяцев судебных слушаний, начатых Уитни Стивенс, мой отец был арестован и приговорен к пяти годам тюрьмы за бытовое насилие. Мне пришлось давать показания.
Он не смотрел мне в глаза. Ни разу.
А моя собственная мать просто отсутствовала.
Хотя приговор принес небольшое облегчение, темные воспоминания все еще владели моим сознанием. Воспоминания о том, как я рассыпалась на части в отвратительном переулке после того, как посторонний парень прошептал мне на ухо отвратительное прозвище, которое вернуло меня в тот забытый богом дом — ягненок.
Я не была в порядке.
Черная хватка отца крепла с каждым днем, и он твердил мне на ухо, что я больше никогда не буду в порядке.
В тот вечер Рид оказался рядом, потому что встречался с братом. Я не знаю, было ли это ужасным поворотом судьбы или именно тем, что мне было необходимо в тот момент. Я все еще вспоминала, как он обнимал меня, утирал мои слезы, гладил по волосам и шептал нежные слова. Невозможно было не влюбиться в него еще сильнее. Никогда прежде меня не обнимали так нежно две сильные мужские руки — ни отец, ни бойфренды. Только Рид. Его рукам не суждено было стать моей опорой, и все же они были самым надежным убежищем посреди моего разрушающегося разума.
Панические атаки — не шутка. Мне казалось, что я умираю, задыхаюсь, тону.
На мгновение мне захотелось этого.
Было бы так легко позволить себе опуститься под поверхность и уплыть, вырваться из преисподней и найти более спокойное пристанище.
Но потом моя голова прижалась к его груди, и биение его сердца стало мелодичной колыбельной, возвращающей меня на берег.
Моя новая любимая песня.
Люди чертовски живучи. Мы видим цвета ускользающим зрением, цепляемся за надежду в безвыходных ситуациях и любим каждым поврежденным осколком наших разбитых сердец. Рид сказал мне, что я не останусь сломленной. Все, что мне нужно было сделать, — это приложить усилия, чтобы склеить свои разбитые части.
И именно так я и собираюсь поступить.
Выпрямив ноги, я встала с кресла и вытянула руки над головой, собираясь с духом. Я взглянула на Уитни, которая сидела рядом со мной, подтянув колени к груди.
— Я собираюсь пробежаться.
Она прикусила губу.
— Ты уверена?
— Да. Мне нужно проветрить голову.