Гребаный ад.

Но тут я вспомнила его слова и выпалила:

— Так ты, я вижу, собираешься и дальше ехать на этом поезде безумия?

Если Константин задумчивый… тогда как это назвать? Мрачного взгляда Энцо было почти достаточно, чтобы напугать меня. Но что-то подсказывало мне, что он скорее отдаст свою жизнь, чем поставит под угрозу мою.

Энцо прошелся взглядом по моему телу, от черных туфель на шпильках до черной юбки в обтяжку, затем перешел на топ и снова нашел мои глаза.

— Ладно, может быть, я действительно чего-то от него хотела. Полагаю, Наталья сказала тебе, что я неопытная девственница, чтобы ты держал мужчин подальше от меня, но я...

— Что ты только что сказала? — Энцо зашипел, подойдя ближе, и у меня перехватило дыхание, когда он нежно взял меня за подбородок.

Его длинные темные ресницы оставались неподвижными. Глаза цвета эспрессо сфокусировались на мне, как будто я была бичом его существования.

— Да. — Я сглотнула. — Мне двадцать три года, и я ни разу не трахалась.

Пытался ли парень возбудить меня при помощи рук еще в колледже? Да. Удалось ли ему это? К сожалению, нет. Но это было самое активное сексуальное действие, которое испытало мое тело, не считая вибратора.

У меня были высокие требования — я хотела парня из книги, только во плоти. Моя мама не читала и не знала, с какими мужчинами мне хотелось бы встречаться, и поэтому ее попытки сватовства были безнадежными.

— Девственница? — пробормотал он, а затем произнес какое-то слово по-итальянски.

Заметка для себя: погуглить слово «девственница» на итальянском, когда окажусь дома. И еще, неужели я только что ошеломила этого человека, лишив его дара речи?

Он отпустил мою руку, чтобы провести ладонью по челюсти, и его гнев, казалось, усилился, судя по сдвинутым бровям и суровым морщинам, пересекающим лоб.

Я должна был найти в себе силы продолжать борьбу с ним. И мне потребовалось представить себе Китнисс Эвердин из «Голодных игр» с ее бесстрашием, чтобы сказать:

— Я не собиралась позволять какому-то незнакомцу трахать меня здесь, если ты сейчас выглядишь взбешенным именно поэтому.

— Нет? Только в его пентхаусе? У его стеклянной стены, да? Твоя грудь на виду у всего Манхэттена, пока он трахает... — Он прервал себя, словно осознав, что нарисовал яркую картину. Он не знал, что это было седьмым пунктом в списке того, что я хотела с ним сделать.

Мои соски затвердели в ответ на его грязные разговоры, и небольшой импульс похоти заставил меня сжать бедра. Для меня это было в новинку. Мужчины не возбуждали меня, если не были героем книги, написанной женщиной.

Его взгляд упал на мою юбку, словно он знал, что под ней происходит. Мужчина недовольно глянул на меня, будто понимая, что я возбуждена, и почему мне показалось, что он хочет положить меня на свои колени и отшлепать за это?

Хорошо-хорошо, это может быть номером восемь.

Из его уст вырвался целый ряд ругательств на смеси английского и итальянского, а салфетку он бросил в мусорную корзину у стола.

— Ты слишком молодая, — пробормотал он себе под нос. — Слишком хрупкая. — Он резко повернулся, схватился за свои черные волосы, взъерошивая их.

— О чем ты говоришь? Слишком молодая и хрупкая для кого? Для Хадсона?

— Для меня, — прорычал он, разворачиваясь ко мне и тяжело дыша.

Мой рот открылся. Слова застряли в горле от шока. И чем дольше он смотрел на меня таким мрачным, горячим взглядом, тем труднее мне было соображать.

Он откинул полу пиджака и уперся руками в бедра, продолжая смотреть на меня.

— Чего ты хочешь, Мария? — Он наконец нарушил молчание, которое казалось единственным по-настоящему хрупким в комнате.

Я хотела, чтобы он снял пиджак и закатал рукава, обнажив татуировки на руках. Расстегнул рубашку, чтобы я могла увидеть татуировку на его груди.

Я хотела изучить его. Притвориться, что у меня есть художественный талант, и сделать набросок этого человека, стоящего передо мной. Запечатлеть эмоции на его лице. Увековечить в рисунке то, как под одеждой напряглись его мышцы.

— Мария? — повторил он. — Помоги мне, я не знаю, что у тебя в голове, но ты сейчас ходишь по натянутому канату, оставаясь со мной наедине.

Я сглотнула и вернула взгляд к его лицу.

— Почему? — Я провела языком по губам, а он наклонил голову в сторону и провел большим пальцем по линии своих губ, как будто прикасался ко мне.

— Потому что я не трахаю девственниц, и уж точно не тех, кого я поклялся защищать их отцу. — Его руки сжались в кулаки, и я попятилась назад, ударившись о стену. Он поднял руки, словно осознавая, что натворил, и я впервые увидела, как расслабились мышцы его лица. — Я никогда не причиню тебе вреда. — Адамово яблоко дернулось, когда он снова перевел взгляд на мои глаза. — Я пытаюсь удержаться и не дать тебе то, чего ты, похоже, хочешь.

Боже, неужели он так хорошо меня читает? Я должна была быть той, кто читает его, а не наоборот.

— И чего же я хочу? — По какой-то причине я нуждалась в этих словах больше, чем в чем-либо другом.

Его руки расслабились по бокам, и он приблизился ко мне, сокращая пространство между нами. Он наклонил голову, чтобы найти мой взгляд, а его ладони легли на стену за моими плечами.

Когда он не ответил, я сказала правду.

— Я... я хочу... э-э... поцелуй на день рождения. — Проклятое заикание уничтожило ту уверенность, которую я хотела изобразить в этот момент. — Или, может быть, чтобы ты лишил меня девственности, чтобы я могла уже покончить с этим. — Вот так. Я сказала это. Настоящее «это» в моей голове.

— Ты точно не будешь ни с кем целоваться или трахаться в этом баре. — Его слова пронеслись по воздуху и скользнули под одежду, ударив меня прямо между ног. То, что он говорил мне, что делать, не должно было меня возбуждать, и все же...

— Твой приказ распространяется за пределы бара? На все районы Нью-Йорка? — огрызнулась я, не понимая, откуда взялась эта дерзость.

Его губы поджались, и на них появилась дьявольская ухмылка.

— Ты действительно хочешь, чтобы я нарушил свои правила, не так ли?

— А ты бы сделал это, если бы оно означало, что кто-то другой не сможет прикоснуться ко мне? — Я бросила ему вызов, стараясь выглядеть как можно более жесткой и уверенной. Но он не был тем злодеем, которого пытался изобразить. Я помнила его по нашим поездкам в Хэмптон. Милый мальчик, который разбрасывал по комнате бумажные самолетики со смешными шутками, чтобы развеселить меня. Потом этот мальчик пошел в армию и стал мужчиной.

— Если ты хоть на секунду допускаешь мысль, что я подпущу к тебе сегодня какого-нибудь парня, то ты жестоко ошибаешься, — прорычал он.

— Какого-нибудь парня? — прохрипела я, не зная, как долго смогу оставаться в плену его твердого тела, с его губами так близко к моим, и не прижаться еще ближе. Не вцепиться в его рубашку и не выгнуться дугой. — Это касается и тебя?

Его взгляд упал на мои губы, и брови сошлись вместе.

— Для девственницы ты любишь играть с огнем. Почему? — Его голос был глубоким, наполненным желанием. Желанием сделать что?

— Я уже не ребенок, помнишь?

— Поверь мне, я прекрасно знаю об этом. — Он наклонился, его рот почти коснулся моих губ, и мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не поцеловать его. Но, черт возьми, я не сделаю первый шаг. — Но я не подхожу тебе. Ты даже не представляешь насколько.

Мое тело еще никогда ни на кого так не реагировало, и каждое нервное окончание внутри меня искрило и требовало выхода.

— Я не верю тебе. Человек, которым ты сейчас притворяешься, ненастоящий. Настоящий ты готовил ужин вчера вечером. Ты мягкий под этой маской. — Я ткнула пальцем в его грудь. — Я не знаю, почему ты... — Я оборвала себя, когда он прижал свое тело к моему, позволяя мне почувствовать его твердую длину, и мои глаза расширились.

— Во мне нет ничего мягкого. — Опустив одну руку на стену, он отвел мои длинные каштановые волосы от лица и провел ладонью по щеке.

— Ты хочешь меня? — пробормотала я.

Он отвел руку от моего лица и провел по обнаженной руке, на мгновение поймав мои пальцы, а затем нашел мое бедро, и я задохнулась, когда он прижал меня к себе еще крепче. Не в силах остановиться, я уперлась в пятки, закрыла глаза и затрепетала, ища облегчения между ног.

— Открой глаза и смотри на меня, пока ты трешься своей киской о мой член, — грубо приказал он, привлекая мое внимание, и тут мое тело замерло от осознания того, что я действительно делала то, что он сказал.

— Я... — Я положила руку на его сердце и обнаружила, что оно колотится. — Чего ты на самом деле хочешь? Пожалуйста, скажи мне.

— То, чего я хочу, невозможно.

— А что еще невозможно? — Я тянулась и — я знала это — надеялась, что этот человек откроется мне, как он мог это сделать с Натальей.

— Я бы хотел, чтобы моя сестра не умирала, — сказал он прерывающимся голосом, отпустил меня и отошел, и я сразу почувствовала себя так зябко и одиноко без его близости. — Но этого никогда не случится. — Его глаза прошлись по всему моему телу, прежде чем он добавил: — Так же, как и мы с тобой никогда не будем вместе.

Я почувствовала его боль. Приняла ее. Впитала в себя. А потом признала:

— Она была лучшей из всех нас. — Я закрыла глаза, чувствуя в груди боль от неожиданных слез, такой резкий контраст с жаром, который все еще пылал между моих ног.

Я задохнулась, когда моя спина снова уперлась в стену, и, открыв глаза, увидела, что он ударил рукой над моим плечом.

— Почему ты так со мной поступаешь? Какого черта ты заставляешь меня чувствовать...

— Что чувствовать? — Я выдохнула.

Он опустил подбородок, его глаза переместились вниз и в сторону, как будто потерявшись в мыслях.

— Ты не должна быть здесь со мной.

— Почему же ты не уйдешь? — спросила я.

— Я не могу отвести от тебя взгляд с тех пор, как ты появилась вчера вечером, — прохрипел он, возвращаясь глазами к моему лицу. — Но я не дам тебе того, что ты хочешь, потому что это сломает тебя, я уверен.