Глава 16

Айзек

Я потрясен тем, сколько человек пришло на похороны Кристал. Здесь так много людей, что церковь не смогла вместить их всех, поэтому близких друзей и семью выводят вперед, в то время как остальные из нас стоят сзади, а некоторые даже снаружи.

Церемония красивая, но я не уделяю ей особого внимания. Я здесь, чтобы поддержать своих маму, папу и студентов. Мне плохо даются подобные ситуации. Никогда не знаю, что сказать или сделать. Все, что я могу, это предложить свою молчаливую поддержку и надеяться, что этого достаточно.

Как в киношном клише, небо плачет крупными слезами, когда гроб опускают в землю. Многие люди произносят свои хвалебные речи, все они рассказывают разные истории о пожилой леди, которую все они очень любили, но я обращаю внимание только на Элоизу, ожидая ее речи.

Она прекрасна, хорошо написана и от чистого сердца. Ее слезы радости смешаны с грустным смехом, когда она рассказывает о женщине, которая была ей ближе, чем бабушка. Я наблюдаю, как ее прекрасные глаза закрываются всякий раз, когда она делает вдох в конце предложения, и я знаю, что мысленно она представляет себе старую леди.

Все бросают землю и розы на гроб, когда он опускается на дно, но Элоиза бросает кофейные зерна и ставит бутылку «Бейлис» на закрытую крышку. Это вызывает у людей улыбку. Каким бы печальным ни было событие, они знают, что Кристал определенно оценила бы прощальный подарок.

Меня удивляет, что только молодая девушка могла быть настолько храброй, чтобы добавить это к захоронению.

Я встаю на свое место рядом с родителями. Мама тихо плачет, когда Элоиза произносит последние слова и ищет своих друзей в толпе. Моя мама протягивает ей руку, и она, не колеблясь, встает между нами.

Я наклоняюсь к ней, прикрывая ее своим зонтом, пока дочь Кристал произносит речь и бросает несколько фотографий на гроб.

Не уверен, почему Элоиза решила встать рядом с моей семьей. Вижу, как ее родители смотрят в эту сторону со смущенным выражением на лицах, прежде чем глаза ее отца поворачиваются ко мне и сужаются. Ему любопытно, но я не сделал ничего плохого, так что не чувствую угрозы от его обвиняющих взглядов.

Мой отец протягивает Элоизе носовой платок, и она берет его с легкой улыбкой, используя, чтобы остановить слезы на глазах, прежде чем они успеют скатиться по ее румяным щекам.

Толпа становится плотнее, когда священник произносит последние слова, и Элоиза кладет носовой платок в карман своего черного платья-туники. Я чувствую, как ее пальцы касаются моей ноги, когда я подхожу еще ближе, стараясь избежать давления сзади.

Слышу, как она прерывисто выдыхает. Знаю, что она пытается не заплакать, и меня переполняет потребность утешить ее.

Не уверен, что на меня находит, или почему я делаю то, что делаю. Все, что я знаю так, это то, что, когда касаюсь своим мизинцем ее пальца, у меня нет другого выбора. Она осторожно поворачивает свою руку, тыльными сторонами своих пальцев лаская мои.

Столь простое движение вызывает столь темное чувство внутри. Мое сердце колотится где-то в горле, когда я делаю единственное движение, которое приходит на ум. Я провожу пальцами по ее ладони, краем глаза смотря на ее профиль. Вижу, как ее глаза закрываются, и едва борюсь с желанием позволить своим собственным глазам сделать то же самое.

Я провожу пальцами по впадинкам, пока она не раздвигает свои. Она делает это, а это потом сжимает их, обхватывая тыльную сторону моей ладони кончиками пальцев. Мое тело пульсирует и наполняется жаром. Внезапно печальный момент, частью которого мы являемся, улетучивается, когда наши ладони сжимаются вместе, а наши руки заключены в крепком объятии.

Никто вокруг открытой могилы не может видеть из-за людей, находящихся перед нами, а все, кто позади нас, стоят слишком близко, чтобы разглядеть.

По какой-то причине мне даже все равно, увидят ли они. В этот момент, в это время, я не испытываю страха осуждения. Единственное, что я чувствую — это ее тело, ее руку, ее пульс, бьющийся в такт с моим. Не знаю, почему чувствую себя подобным образом, но и не пытаюсь это понять, потому что единственный страх, который у меня есть — потерять этот момент.

Хочу, чтобы это никогда не заканчивалось.

Никогда.

Элоиза

Я сижу на поминках в тишине с Хейли. Они проходят в кафе, и все пьют кофе по-ирландски, приготовленный мной и остальным персоналом. Не знаю, что чувствовать по возвращению сюда, в место, где она умерла. Место, где я нашла ее мертвой.

Думаю, единственное утешение, которое сейчас приносит это место — это воспоминание о том, что в ее последние несколько мгновений я была с ней. Она была не одна. Возможно, она была одинока, когда ее унесло в мир, который однажды увижу я сама, но она не была одна до того, как ушла, и я была той, кто находился рядом.

Все намного счастливее. Я не виню их за это. Хочу, чтобы они улыбались во время ее последнего прощания. Прямо сейчас у меня просто нет сил.

Я не отрываю глаз от своей чашки, прислушиваясь к громкой болтовне и редкому смеху. Никто не пытается заговорить со мной. Не думаю, что они знают как. Я не уверена, как с этим бороться. Никогда раньше не теряла никого из близких мне людей и не знаю, как справиться с чувствами, которые это приносит.

Не могу перестать повторять слова в своей голове: «Я никогда больше ее не увижу». Они продолжают и продолжают крутиться, и неважно, что я делаю, чтобы отвлечься, это не избавляет ни от боли, ни от реальности происходящего.

Мы не были родственниками, но я видела ее четыре дня в неделю. Она заботилась обо мне. Я знала ее всю свою жизнь.

Чувствую, как чьи-то глаза прожигают меня из угла комнаты. Я поднимаю свои глаза, чтобы найти источник пристального взгляда, и замираю, когда понимаю, что это Айзек. Он смотрит на меня с немалой долей беспокойства и чего-то, что я не совсем понимаю.

Я отвожу взгляд. У меня нет сил разбираться с тем, что происходит между нами. Меня тошнит от того, что он пытается спасти меня, держит за руку, заботится обо мне, потому что думал, что я беременна... Это все слишком. Он морочит мне голову и, честно говоря, думаю, ему следовало бы быть благоразумнее.

Он мой учитель и ничего больше.

— Я ухожу домой, — говорю я Хейли и своим родителям. — Мне нужно, чтобы этот день поскорее закончился.

— Я отвезу тебя. — Мама встает, но я качаю головой.

— Одна. Мне нужно пройтись.

— Малышка. — Она берет меня за руку, но я вырываюсь и, попрощавшись с семьей Кристал, выхожу из кафе, не обращая внимания на холод, который ощущают мои обнаженные руки и ноги, закрытые тонкой тканью.

Свежий воздух — это здорово, а время, проведенное в одиночестве, еще лучше.

Я иду по улице, стараясь не переходить дорогу, на которой чуть не умерла, когда впервые встретила Айзека.

Улицы пусты, если не считать редко проезжающих мимо машин. Чувствую себя изолированной, но не в плохом смысле. Я практически чувствую, как руки Кристал сжимают мои плечи. Она пытается вбить в меня хоть немного здравого смысла, без сомнения, потрясенная моим проявлением жалости к себе из-за нее.

Я иду через парк, проводя пальцами по шершавой поверхности деревьев, пока, наконец, не сажусь на маленькую скамейку с видом на жалкий пруд, который недостаточно велик, чтобы вместить больше дюжины рыб.

— Ты преследуешь меня, — говорю я, слегка хмурясь, когда на мои плечи набрасывают пиджак от костюма, а Айзек садится рядом со мной.

— Я беспокоюсь о тебе, — признается он, сохраняя дистанцию.

Часть меня хочет, чтобы он сел поближе, чтобы я могла положить голову ему на плечо и вздремнуть.

— Завтра со мной все будет хорошо. Это от того, что я провела взаперти всю неделю. Мои родители желают мне добра, но они... — Смотрю на серое небо и вздрагиваю от холода в воздухе. — Были такими чертовски удушающими.

— Хейли говорила об этом. — Он скрещивает ноги в лодыжках и кладет руку на спинку скамьи. — Хочешь, чтобы я оставил тебя одну? Если тебе некомфортно, просто скажи.

Я перевожу взгляд на него, радуясь, что он смотрит вперед, на жалкий пруд, а не на меня.

— Не хочу. — Его глаза, наконец, встречаются с моими, и кончики его пальцев тянутся и запутываются в концах моих волос. Он осторожно пропускает тонкую прядь между указательным и средним пальцами. Я даже не уверена, осознает ли он, что делает это. — Ты в порядке?

— Я не знал Кристал так, как ты.

— Это не то, о чем я спрашивала. — Я придвигаюсь ближе, только до тех пор, пока не чувствую, как кончики его пальцев касаются моей шеи.

— Я в порядке. В последнее время я не мог ни на чем сосредоточиться. Просто оказывал молчаливую поддержку.

Его пальцы скользят по волосам у меня на затылке и рисуют там изящные круги. Мне хочется наклонить голову вперед от ощущения, которое так расслабляет.

— Почему ты не мог сосредоточиться?

Он прочищает горло, разгибая, а затем скрещивая ноги. Его рука тут же чешет его шею, в то время как рука на моей шее давит сильнее, массируя глубже. Когда он не отвечает, я отворачиваюсь и смотрю на пруд, удивляясь, почему что-то настолько неправильное и запретное кажется таким приятным.

— На улице холодно. Тебе лучше пойти домой. Скоро стемнеет.

— Не могу туда вернуться, пока нет.

— Тогда я посижу с тобой, пока ты не будешь готова.

— Если тебе холодно, можешь идти. Я большая девочка. Я могу сама о себе позаботиться.

— Это не значит, что ты всегда должна это делать. — Он придвигается ближе, убирая руку с моей шеи. Другой рукой он берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо к себе. — Хочешь побыть одна?

Мое сердце учащенно бьется в груди. Сглатываю.

— Нет.

— Хочешь быть здесь с кем-то еще?

У меня перехватывает дыхание, а глаза расширяются, когда небо темнеет от светло-серого до почти полной темноты.

— Нет.

— Тогда я остаюсь. — Он разглядывает глазами мое лицо в поисках любых признаков лжи, после чего откидывается на спинку скамейки, его рука почти касается моей. На мгновение я подумала, что он собирается меня поцеловать. Подумала, что он хотел этого.