Во второй половине дня мы со Стриндбергом успели выложить фундамент, стало хоть видно, каким будет домик, и можно было убедиться, верно ли рассчитаны помещения.

Тут нашу работу прервал выстрел. Андре удалось застичь врасплох тюленя и убить его из двустволки. Мы торжествующе приволокли тюленя в лагерь.

Если прежде, когда удавалось убить медведя, мы могли взять только мозг, сердце, почки и несколько кусков мяса, а все остальное доставалось песцам и пернатым хищникам, то теперь не надо было думать о тяжести саней.

- Провиант на ближайшие три недели, - сказал Андре.

Мы устроили пир, зажарили тюленье мясо на тюленьем жире и наелись до отвала. Наши бороды лоснились от жира.

- Еще восемь тюленей, - сказал Андре, - и мы будем обеспечены на всю зиму.

- Жиры, белки, но как мы обойдемся без твоих углеводов? - спросил я.

- Кровь, - ответил он. - Она на вкус сладкая. В ней должны быть углеводы.

Мы со Стриндбергом продолжали строить домик; дул сильный норд-вест, температура воздуха падала.

Я нашел замерзшую лужу пресной воды в тридцати шагах от домика. Сделал топором прорубь, и работать стало легче: клади осколки льда, комья снега и поливай водой - она быстро замерзает, и получается прочная стена не хуже кирпичной.

Моя нога заживала, зато у Стриндберга на ногах появились новые нарывы.

Андре сделал несколько безуспешных попыток определить толщину льдины. В снегу на торосах собрал образцы глины и гравия. Нашел даже кусок прогнившего дерева.

В разводье у западного края льдины он поставил ярус, нет, пародию на ярус: вместо крючков гнутые булавки с наживкой из тюленьего жира. И конечно, ничего не поймал.

Один раз он упал навзничь на лед и остался лежать с поджатыми ногами. Мы подбежали к нему, но он поднял руку.

- Ничего особенного, судороги. Оставьте меня. Скоро пройдет.

Через несколько минут он выпрямил ноги, но встать не смог. Мы отнесли его в палатку, хотя он возражал.

Семнадцатое сентября был большой день. Солнце проглянуло между облаков, позволяя достаточно надежно определить место, и мы установили, что последние пять дней нас несло на юг со средней скоростью целых два километра в час.

Видимость была не ахти какая, тем не менее часа через два Андре объявил, что видит землю на юго-юго-западе.

Это не была галлюцинация. Мы видели невооруженным глазом остров, покрытый льдом.

Стены нашего домика были подняты уже на полметра, и мы со Стриндбергом прервали работу.

Никакого сомнения: впервые за два месяца показалась земля. Мы прикинули, что до нее километров десять.

Такое событие стоило отметить. Я подстрелил несколько чаек. Мы изжарили их на тюленьем жире и выпили по кружечке сладкого малинового сока.

- Это, должно быть, остров Нью-Айсленд1, он лежит между Шпицбергеном и Землей Франца-Иосифа, - сказал Андре.

1 На современных картах - остров Белый.

Других вариантов не могло быть.

- Мы продвинулись больше градуса по широте, - добавил он.

- С каких пор? За какое время?

Андре рассмеялся.

- Больше градуса продвинулись, - повторил он. - Плевать, за какое время. Главное - дрейфовали быстро. Дрейфовали на юг.

И в эту ночь я проснулся из-за него. Видно, сон у меня стал чутким.

Выбравшись из спального мешка, он растирал икроножные мышцы, вытягивал ноги, снова сгибал, ворочался с боку на бок. Наконец прекратил массаж, встал на колени, порылся в аптечке, проглотил что-то и запил снеговой водой.

Немного погодя я спросил:

- Как себя чувствуешь?

- Жарко.

- Принял бы немного морфия или опия, - сказал я.

- Обойдусь без лекарств.

Я раскурил трубку.

- Послушай, - сказал я. - Этот твой ярус с булавками... Когда я был мальчишкой, я ловил в ручье форель самодельной удочкой. Простая нитка, крючок из булавки. Но мы уже взрослые, и кругом полярное море. Не дети, а трое взрослых. Вместо новых самозарядных винтовок у нас два древних гладкоствольных ружья. Даже настоящей рыболовной снасти нет. Нет сети, только самодельный ярус с гнутыми булавками вместо крючков. Море кишит рыбой, а у нас даже сети нет.

Андре ничего не ответил. Он спал. Спал, часто дыша открытым ртом. Я накрыл его одним из наших одеял.

Восемнадцатое сентября. Мы заспались, нас разбудил отнюдь не музыкальный звук, извлеченный Стриндбергом из моего охотничьего рога. Андре и я выбрались из палатки.

Стриндберг укрепил флаг на багре и воткнул его в лед. Полотнище колыхалось на слабом северном ветру. Он крикнул "ура!" в честь короля Оскара II, и мы хрипло вторили ему.

Праздник - двадцать пять лет со дня восшествия на престол короля Оскара.

Хорошая погода, воздух сухой, два-три градуса мороза, редкая облачность, высокое небо.

- На скрипке у меня получается лучше, чем на охотничьем роге, - сказал Стриндберг.

Мы плотно позавтракали - тюленина и жидкий кофе. Наелись так, что потом часа два валялись на спальном мешке и дремали. Только пополудни мы со Стриндбергом снова взялись строить.

Среди дня Андре удалось подстрелить тюленя.

- Провиант еще на три-четыре недели, - отметил он.

Следующий день: четыре градуса мороза, слабый северный ветер.

Нас несло мимо северо-восточной оконечности Нью-Айсленда в каких-нибудь двух километрах.

Мы со Стриндбергом продолжали рьяно трудиться.

Андре бродил по льдине, занимаясь научными наблюдениями. Во второй половине дня он подстрелил еще двух тюленей и морского зайца. Теперь у нас был запас до конца февраля.

Кровь тюленей собрали в пустые банки и в два полотняных мешочка.

Обойдя с востока остров, мы медленно дрейфовали на запад. Несколько раз обсуждали, не попробовать ли нам добраться до острова, но так и не договорились.

Дрейфуя в общем на юго-запад, мы могли рассчитывать, что достигнем северо-восточной земли Шпицбергена. А остров Нью-Айсленд - всего лишь обросший льдом клочок земли в Ледовитом океане.

К тому же наша роскошная постройка на льдине близилась к завершению. Нам опостылела палатка: ни встать, ни пройтись, только лежать.

Андре измерил толщину льдины и установил, что она, исключая крупные глыбы, достигает почти полутора метров.

- Тебя это устраивает? - спросил я.

- Не знаю, - ответил он.

Во второй половине дня отказал примус. Примус, который безупречно работал с тех самых пор, как мы сели на лед.

Мы со Стриндбергом продолжали строительство. Стены росли, смерзались, становясь - я повторяю - прочными, как кирпичная кладка. Мы затащили добытых тюленей в кладовку, не дожидаясь, когда будет готова крыша. Вечером опять возились с примусом, пламя фыркало, металось, гасло, снова вспыхивало и опять гасло.

Вдруг появился белый медведь. Стриндберг заметил его, когда тот подошел к самой палатке. Андре и Стриндберг выскочили наружу, толкая друг друга, и выстрелили - оба мимо.

Я уложил медведя метким попаданием в сердце.

Наш двенадцатый медведь после высадки на лед, рослый, жирный самец с великолепным густым мехом. С криками "хейя!" мы приволокли его в лагерь: он весил не меньше четырехсот килограммов.

- Теперь мы обеспечены на всю зиму, - сказал Андре.

Казалось бы, надо радоваться, ликовать - за два дня так пополнили наши запасы! А мы вечером затеяли спор - бурный и бессмысленный спор. Поводом был наш примус. Он опять закапризничал, когда мы стали готовить ужин.

Я руководил, Андре прочищал форсунку иглой, Стриндберг подносил зажженные спички. Пламя вспыхивало и гасло.

Стриндберг сказал:

- Пустое занятие. Надо сменить горелку.

Андре ответил:

- К сожалению, все запасные части остались на Датском.

Стриндберг вдруг страшно вспылил.

Я сидел молча, смотрел и слушал его. Андре, отвернувшись от разбушевавшегося Стриндберга, растерянно, с мольбой поглядел на меня.

Все очень просто и в то же время очень сложно.

У нас не было запасных частей к примусу. Они остались на острове Датском. И бессмысленно кого-либо винить.