ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Ари

Я развалился в шезлонге на веранде в заднем дворе дома, взгляд был прикован к горизонту, когда солнце начало подниматься, окрашивая небо в оттенки оранжевого и розового. В воздухе витал запах алкоголя, свидетельство тщетной попытки заглушить непреодолимое желание пойти к ней домой, забраться в постель и прижать к себе.

Тоска по ней была всепоглощающей, неустанное желание грызло изнутри. Я жаждал ее присутствия, тепла, сущности рядом со мной. Терпение становилось невыносимым бременем, каждое мгновение без нее было медленным погружением в безумие. Боль в груди ощущалась так, словно это на самом деле могло означать смерть.

Нуждаясь в некотором отвлечении, я взял телефон, чтобы написать Линку.

Я: Гипотетически....

Линкольн: О боже.

Я: Что?

Линкольн: Я просто готовлю себя к тому, что ты собираешься сказать.

Я: Что значит, готовишь себя? Я источаю превосходство, золотой мальчик. Запомни это.

Линкольн: Ты источаешь превосходство? Я только что разлил свой «Гаторейд»3 на себя.

Я: Я не пью «Гаторейд». Не пускаю химию в свой храм.

Линкольн: Не пускаешь химию в свой «храм»? Ты пьян?

Я: …

Линкольн: Сейчас 9 утра, и у тебя тренировка…Калифорния настолько хороша, а?

Я: …

Линкольн: Окей, так что ты там говорил?

Я: Про что?

Линкольн: Гипотетически…

Я: Гипотетически что?

Линкольн: Иди проспись.

Я: Жаль, что я не могу…

Я бросил телефон на сиденье рядом, потому что от этого почувствовал себя немного лучше.

Хотя, наверное, я бы не отказался от «Гаторейда», раз Линкольн заговорил о нем.

На самом деле ничего не имел против этого напитка…

Войдя внутрь, я направился на кухню, мир немного кружился. На самом деле, через два часа были запланированы групповые тренировки, так что требовалось, по крайней мере, быть в состоянии ходить прямо, прежде чем появиться.

Достав из холодильника фиолетовую баночку, потому что виноградный, очевидно, был превосходнее по вкусу, я прошелся по кухне.

Текила вчера ночью… была не очень хорошей идеей.

Она, по крайней мере, отправила бывшему сообщение... и пыталась дозвониться. То есть, он так и не получил его, но я позабочусь об этом. Я никогда не хотел, чтобы Блейк снова с ним разговаривала. Неважно, что тот для нее значил.

Я хотел значить для нее все. И Кларка, по крайней мере, вообще не должно быть рядом.

Блять. Нужно было исправить свое имя в ее телефоне, прежде чем звонить. Был ли способ избежать этого дерьма?

Я мог бы просто зайти к ней после тренировки. Всего на пару часов.

На самом деле я бы не сошел с ума.

Я понюхал рубашку, поморщившись от того, как плохо она пахла. Душ определенно был первым в списке. Я не мог соблюдать гигиену, как Сото.

Зайдя под воду, я сделал ее обжигающе горячей. Ритмичный звук капель, барабанящих по плитке, наполнял воздух, успокаивающий фон для суматохи мыслей, кружащихся в голове.

Я наклонился, крепко прижав ладонь к гладкой, выложенной плиткой стене, чувствуя, как тепло проникает в кожу.

Закрыв глаза, я позволил теплой воде омыть меня. Сделал глубокий вдох, заставляя себя расслабиться, избавиться от сковавшего напряжения.

Но воспоминания о прошлой ночи застряли в голове, вкус ее губ, ощущение тугого, идеального влагалища…

Рука нашла ноющий член, и я погладил его от основания до кончика. Начнем с того, что это Линкольн и текила были виноваты в наличии у меня пирсинга. Мы подписали контракты новичков и оказались в полном дерьме. Не успел опомниться, как мне прокололи член и сделали татуировку в виде бабочки.

Должен признать, секс был на новом уровне. Глаза Блейк практически закатились, когда та почувствовала пирсинг на своей точке G.

Я продолжал поглаживать член, думая о ее вкусе. И вдруг…

Блейк оказалась передо мной на коленях, обнаженная. Сводя с ума. Ее груди были полными, с розовыми сосками, которые просто умоляли, чтобы их пососали. Глаза были широко раскрыты, зрачки расширились от того, насколько она была возбуждена... от сосания члена. Я запустил пальцы в ее волосы, погружаясь в сладкий, горячий рот. Блейк подавила стон, когда я ударил по задней стенке ее горла, груди выгнулись навстречу. Я знал, что, если бы опустил руку между ее раздвинутых ног, та была бы мокрой не только из-за душа.

— Прикоснись к себе, — простонал я, трахая ее в рот.

Руки Блейк легли на груди, и та потянула и помяла их кончики.

И я умирал. Одержимым…

И кончающим. Блять. Я ворвался в ее рот и излил горячую сперму в глотку, вытащив наполовину, так что та брызнула на сиськи. Я хотел, чтобы мы не находились в душе, и чтобы это не смывалось. Хотел, чтобы она могла просто ходить вот так, вся во мне. Чтобы все знали, кому принадлежит Блейк.

Я вернулся в реальность, покрывая спермой стену душа. Один из самых сильных оргазмов в жизни... просто от мыслей о ней.

И я все еще был тверд.

Можно вообще вывихнуть член? Потому что это должно было случиться теперь, когда он обрел нирвану. «Максимус 5000» нуждался в добавке. Ежедневно.

На самом деле, ежечасно.

Блять. Я провел рукой по лицу и закончил принимать душ, сопротивляясь желанию снова подрочить, как... придурок, наверное.

* * *

Час спустя я находился в такси по дороге в тренировочный центр для того, чтобы потягать железо... все еще слегка пьяный.

Командный тренажерный зал был нападением на чувства, слишком много звенящих гирь, ворчания и постоянного грохота тяжелой музыки. Обычно мне это нравилось, когда в желудке не болталась бутылка «Патрона».

Уокер, мистер Прекрасный принц собственной персоной, уже находился там, массивная фигура склонилась над силовой скамьей. Его волосы были влажными от пота, а мышцы напряжены, когда тот с легкостью поднимал и опускал штангу. У него было такое телосложение, которое могло остановить танковый двигатель, что делало Уокера отличным вратарем.

— Доброе утро, «солнцепалящий», — пошутил Уокер, когда я подошел, голос звучал гулко под музыку. — Или следует сказать «наутро после»?

— Ты только что назвал меня «солнцепалящим»? — недоверчиво спросил я, недоверчиво хихикая, или, по крайней мере, надеялся, что это прозвучало как смешок. Для собственных ушей это воспринималось как ведьмовское кудахтанье. — Уокер, дружище, ты выглядишь тревожно бодрым для того, кто был на той же вечеринке, что и я прошлой ночью.

Уокер остановился на середине подъема, чтобы одарить меня высокомерным взглядом.

— Добро пожаловать в Кали, Ари Ланкастер. Мы здесь знаем, как веселиться.

— Ты родом из Теннесси, верно? — протянул я.

Когда я неторопливо подошел к гантелям, мышцы хором протестующе запели, Уокер установил гантели на стойку и показал мне фак...

— Я знал, что ты не в себе, приятель, но «солнцепалящий» только подтвердило это.

Он преувеличенно вздохнул, делая вид, что обдумывает заявление.

— Ты на полсекунды забыл о похмелье, не так ли?

Может быть, я и был просто пьян, но действительно начал думать, что Уокер заслужил стать участником «броманса», в котором Линкольн и я находились все эти годы. Он бы в основном отвечал за братскую часть в этой истории, поскольку у Линкольна мог быть только один Ари. Но это стоило обдумать.

Я вернусь к этой мысли, когда протрезвею и обзаведусь ясной головой.

— Итак, приближается важная игра против Далласа. У тебя есть какой-нибудь секретный туз в рукаве?

Я хитро улыбнулся, вытирая бисеринку пота со лба.

— Ах, Уокер, друг мой, секрет — это древнее и мистическое искусство, называемое командной работой.

Глаза Уокера драматически расширились.

— Командная работа? Ты сводишь меня с ума, Ланкастер. Но это все? Никаких секретных ритуалов… никаких танцев с Линкольном перед игрой?

Я ухмыльнулся.

— Уокер, тебе просто нужен предлог, чтобы снова потусоваться со старым добрым «Золотым мальчиком», не так ли?

Уокер, черт возьми, покраснел, и я переосмыслил, стоит ли впускать его в круг доверия. Он был симпом⁴ (сосунком, обожествляющим посредственную киску), если таковые вообще существовали.

— Неприятно огорчать тебя, Уокер, дружище, но Линкольн — мой лучший друг. Ты либо обожествляешь нас обоих, либо не обожествляешь вообще, — сказал я, погрозив ему пальцем.

Уокер уставился на меня.

— Я... я обожествляю, правда.

— Ари, прекрати мучить нашего вратаря, — крикнул Томми с другого конца зала.

Я улыбнулся им обоим, внезапно почувствовав себя значительно лучше. С Уокером было слишком легко.

Мы вернулись к лифтингу, и, конечно же, мысли начали вновь преследовать Блейк. Она была песней, застрявшей на повторе, от которой я никогда не устану. Я достал телефон, открыв супер-удобное приложение для отслеживания. Хорошо, Блейк все еще находилась в квартире. Я мог просто представить ее распростертой на кровати, с рукой между ног...

Дверь спортзала распахнулась, спасая меня от очень неловкого и несвоевременного стояка, и вошел Сото с самодовольной ухмылкой на уродливом лице ублюдка. Его рука обнимала Шарлотту, которая определенно была под кайфом, судя по отчетливому блеску в глазах, как будто наткнулась на комнату, в которую совсем не собиралась входить. Уголки ее рта были приподняты в мечтательной улыбке, и та покачивалась на месте.

Затем Сото попытался задушить ее своим языком, протолкнув его так глубоко в горло, что я был потрясен, как Шарлотту не вырвало. Он сжал ее задницу, прекрасно понимая, что все наблюдают. Я обменялся ошеломленным взглядом с Уокером, который просто закатил глаза.

— Думаю, веселье закончилось теперь, когда появился этот мудак, — вздохнул я, и тот весело покачал головой.

Сото отпустил Шарлотту и, к сожалению, решил прогуляться в нашу сторону. Он шел с преувеличенной развязностью, грудь была выпячена, как у петуха, глаза тоже остекленели. Надеюсь, на этой неделе не его очередь проходить случайный тест на наркотики. Он бы облажался.