Глава двадцать четвертая

Джейкоб

– Что тебя беспокоит? – спрашивает Сидни, садясь рядом со мной за стол.

– А?

– Ты сегодня сам не свой.

Я накладываю еду в свою тарелку, думая о Бренне. После выходных, когда ее детей не было дома, мы практически не находили времени друг для друга. Два дня назад мы снова встретились у ручья. У нее было мало времени, поэтому мы просто сидели, разговаривали, смеялись и дурачились. Я испытываю потребность в ней. Это ненормально, и я начинаю сходить с ума от своих чувств. Когда я проводил ее обратно, все как будто изменилось. Оправдания, почему мы не можем быть вместе, начали исчезать. Я увидел шанс, которого, как мне казалось, у меня никогда не будет, и это выбило меня из колеи. У меня осталось всего три месяца, и я не уверен, что смогу уберечь от нее свое сердце.

– У меня много забот.

Она наклоняется вперед и хмыкает.

– Понятно. Значит, ты думаешь о рыжей с убийственной улыбкой.

– Иногда я думаю, не поступил ли я плохо, сказав Деклану, чтобы он вернулся к тебе.

Ее улыбка дьявольская.

– Если он страдает, то заслуживает этого.

Я не могу с ней спорить.

– Все в порядке, Сид. Все в порядке. Я просто устал, пытаюсь сделать все правильно для этих детей, а вечером у меня встреча с Ноа.

Сидни протягивает руку и кладет ее на мою.

– Джейкоб, ты же знаешь, что я не слепая и что этот город способен хранить секреты так же хорошо, как птица может держаться в небе. Люди говорят. Ты вернулся три месяца назад, и большую часть этого времени ты провел с Бренной.

– Конечно, говорят! Мы с Бренной...

– Кто?

– Мы друзья.

Она медленно кивает, наблюдая за мной.

– Я знаю тебя всю свою жизнь, Джейкоб.

– Я знаю об этом.

– Верно, но я знаю тебя. Может быть, не так, как знаю Деклана, но мне хочется думать, что из всех твоих братьев я была ближе всего к тебе в дружбе. Шон всегда был добросердечным. Деклан был защитником, а Коннор – ребенком. Но ты, ты был защитником другого рода. Там, где Деклан пытался сориентироваться, как быть ответственным, ты был овчаркой, следящей за тем, чтобы стадо было в безопасности. Ты бы принял удар на себя, если бы это означало, что им не придется этого делать.

Я откидываюсь назад, не желая возвращаться к воспоминаниям, но и не настолько глуп, чтобы остановить Сидни. Она меня немного пугает.

– К чему ты клонишь?

– Это твоя сущность, в самой глубине тебя. Ты делаешь это, даже не подозревая об этом. Ты оберегаешь всех, даже если это означает, что ты несчастен.

Я смотрю на нее.

– Сид, я люблю тебя, но ты так далеко зашла.

– Я? Не думаю. У тебя никогда не было серьезных отношений, и не только из-за аварии. А теперь ты лжешь о своих чувствах и о том, чего ты больше всего хочешь в жизни, чтобы защитить Бренну.

– Я не лгу. На самом деле, я настолько чертовски честен, что это просто смешно.

Я ни разу не солгал Бренне. Я говорил ей все как есть, даже когда хотел соврать самому себе и поверить, что это может быть чем-то большим. Ужин в ее доме изменил динамику наших отношений. Мы больше не говорили о фильмах и всякой ерунде. Она открылась так, что я даже не ожидал. Мы превратились из двух людей, которые встречаются, в нечто большее. Неважно, хотели мы этого или нет.

– Может, ты так думаешь. Может быть, ты не любишь Бренну по-настоящему. А может, и любишь. Я вижу, как ты смотришь на нее, когда думаешь, что никто не смотрит. Я знаю, что у вас двоих большие проблемы, потому что уверена, что она тоже тебя любит.

Я открываю рот, чтобы опровергнуть ее слова, но она поднимает руку.

– Не спорь со мной. Я знаю женщин, и я знаю, когда кто-то лжет. Ты знаешь это так же точно, как знаешь, что она не просто случайная знакомая, какой ты пытаешься ее представить. Несмотря ни на что, я беспокоюсь о тебе, Джейкоб.

Я улыбаюсь Сидни той улыбкой, которая помогает мне уже много лет.

– Единственное, о чем стоит беспокоиться – это когда ты наконец сможешь заработать на части моей земли.

Она вздыхает, смотрит на дверь кухни, а потом снова поворачивается ко мне.

– Ты все еще собираешься продать свою часть?

– Почему бы и нет?

– Потому что твоя мать этого не хотела бы.

Удар обрушивается на меня, как кулак в живот. Сидни никогда не сдерживалась, но это было низко даже для нее. Моя мать – единственное, что может остановить меня от продажи, и я думаю, она это знает.

– Моей матери больше нет, как ты ясно подметила.

– Да, она ушла, – ее рука сжимает мое запястье. – Ее больше нет, но земля и ферма продолжают жить. Я знаю, что вы, четверо, считаете ее фермой своего отца, но, возможно, именно это и пошло не так. Это была ферма вашей матери. Ее сердце и душа были вложены в это место. Она вырастила здесь своих четверых замечательных сыновей. Конечно, твой отец запятнал ее, как мог, но она все еще здесь, Джейкоб. Знаешь, я всегда считала твою мать самой гениальной женщиной на свете. Она дала тебе все эти ключи к жизни.

– О чем ты говоришь?

Сидни вздыхает.

– Истина о стреле. Вы, конечно, все ссорились, когда она заставляла вас говорить это, но посмотрите, какими невероятными были ваши высказывания. Вы были детьми, когда она увидела ваши недостатки и дала вам все слова и советы, необходимые для выживания.

– Я даже не знаю, что, блядь, это означает!

Она откидывается на спинку стула и делает паузу.

– Удаление половины пера создает изгиб. Ответ прямо здесь, Джейкоб.

– Женщины все усложняют. Какой изгиб? Какие перья? Что убрать? Это был способ моей матери мучить своих мальчиков, а потом выдавать это за мудрость. Знаешь, какой изгиб я получил? Хук справа или удар сверху от мужчины, за которого она вышла замуж. А может, это было, когда она умерла и оставила нас в руках человека, который предпочел бы, чтобы мы умерли вместо нее.

– Я не хотела тебя расстраивать... – губы Сидни дрожат, и я чувствую себя ослом.

– Нет, пожалуйста, не извиняйся. Это я должен сказать тебе это. Я просто разозлился, и ты не заслуживаешь того, чтобы я был козлом. У меня много мыслей, и... мне нужно прогуляться.

Ее улыбка мягкая и понимающая.

– Я так и думала.

Я наклоняюсь и целую ее в щеку.

– Прости меня, Сид. Ты же знаешь, я люблю тебя.

Она поднимается на ноги и подмигивает.

– Я знаю. Я тоже тебя люблю. Иди к маме.

По дороге к могиле я обдумываю слова Сидни. Почувствовала бы это моя мама? Хотела бы она, чтобы я остался здесь и сохранил землю? Мне хочется думать, что ее сердце желало бы мне счастья, но что я могу знать? Я был ребенком, когда потерял ее. Я провел больше жизни без нее, чем с ней.

Когда я подхожу к невысокому забору, окружающему ее надгробие, я вижу, как мой брат поднимается на ноги.

– Привет, Джейкоб, – говорит Шон, направляясь ко мне.

– Я не знал, что ты здесь.

Он оглядывается на цветы, лежащие на земле.

– Я прихожу время от времени. Обычно, когда у меня что-то на уме.

– Что привело тебя сюда сегодня?

Шон с улыбкой хлопает меня по плечу.

– Девни беременна.

Мое кислое настроение испаряется, и я ухмыляюсь.

– Правда? Это потрясающе.

– Да. Это так, но я чертовски боюсь.

Я смеюсь и закатываю глаза.

– Ты и так отличный отец для Остина. К тому же, если у кого-то из нас и должны быть дети, то это у тебя.

– Это другое. Как будто это половина меня.

– Так оно и есть. На каком сроке она находится?

– Она была беременна на свадьбе.

– Мне показалось, что она светится, – комментирую я.

Шон вздыхает и оглядывается.

– Я не могу не задаться вопросом, что мама подумает обо всем этом. Мы втроем заводим детей, остепеняемся и живем на ферме.

– Вы с Сидни разговаривали до этого?

– Что? – по его лицу я понял, что нет.

– Ничего. Забудь, что я что-то сказал.

– Ладно, я обычно так и делаю.

Я пихаю его, и он хихикает.

– Я просто говорю, что пришел сюда, чтобы сказать ей, а потом... Я не знаю. Я не могу не думать о ней.

– Я понимаю, о чем ты. Сид сказала, что мама хотела бы, чтобы я сохранил свою землю.

Он поднимает брови.

– Правда. И?

– И что?

– Ты думаешь оставить ее себе?

Дело в том, что пока она этого не сказала, я и не думал. Я не хочу здесь жить, но вдруг понял, что именно так и поступлю. Я знаю актеров, которые имеют несколько домов и живут вдали от голливудской суеты, но я пока не знаю, есть ли у меня такая возможность. Я все еще учусь и развиваю свою карьеру. Есть еще роли, разные роли, которые я хочу получить. Если я не смогу ходить на пробы, то не знаю, что из этого получится.

Я вздыхаю и смотрю в сторону могилы.

– Нет. Если мне нужно почувствовать близость с ней, я могу навестить вас, ублюдки.

Он кивает.

– Да, но это не твоя земля. Разве ты не хочешь получить ее часть? Тебе же не нужны деньги от продажи.

Я не поэтому хочу от нее избавиться. А потому, что мне не нужна связь с этим местом. У Шугарлоуф нет для меня будущего.

– Мне не нужна головная боль.

– Я готов выкупить твою долю, Джейкоб.

Я был уверен, что все так и будет. Шон владеет домом, и последнюю часть земли имеет смысл купить ему. Коннор взял отличный участок на заднем дворе с домиком на дереве, который он построил, а Деклан купил землю, примыкающую к участку Сидни, что сделало его огромным. Когда друг Деклана Майло был здесь, он провел небольшое исследование и выяснил, что мой участок будет облагораживаться, то есть на нем можно будет строить, что сделает его еще более ценным.

Однако я не буду брать деньги у своих братьев.

– Мне это не нужно.

– Ты бы предпочел продать его тому, кто построит дом?

Я качаю головой.

– Нет, я лучше разделю свою долю и подарю ее вам всем. Ты прав, мне не нужны деньги.

– Сделай одолжение, не говори об этом больше никому. Подожди, посмотрим, как пройдет твой шестимесячный срок.

– Я сяду на самолет, – говорю я ему.

– Хорошо, и если это так, тогда мы обсудим, покупать у тебя землю или подписывать контракт. Как скажешь.

Я тяжело вздыхаю.

– Я думаю, что это самое малое, что я могу сделать для своих племянников и племянниц. У меня не было ни единого шанса стать дядей, и я стал им для многих.

Шон смеется.

– Да, я не ожидал, что это станет нашим счастьем.

– Может, и нет, но я рад за всех, особенно за тебя. Вы с Девни будете отличными родителями.