После того, как я отправляю сообщение, Рев надолго замирает. Я все еще чувствую каждый вдох, который достигает его легких. Дождь льет вокруг арки.

– Я думаю, – шепчет он.

Наконец его предплечье касается моего и он печатает ответ.

Рев: Думаю, злость зависит от многих обстоятельств. Я иногда беспокоюсь о своем отце, что я унаследовал его жестокость, что когда-нибудь она может проявить себя. Когда я был маленьким, когда меня забрали от него, я боялся, что все остальные люди причинят мне вред. Джефф и Кристин предложили записать меня на тхэквондо, но когда мы пошли записываться, я увидел класс бразильского джиу- джитсу и захотел заниматься им. Там все дело в захватах. Полный контакт. Они почти отказали мне. Но тренер убедил их дать мне шанс. И я полюбил занятия.

– Это еще не все, – говорит он.

– Я подожду.

Рев: Я вижу многих ребят, приходящих в зал. И много думаю о том, что они приносят на маты. Когда я был младше, я был полон страха. Иногда люди приносят много гнева. Они просто хотят бороться – и это тоже нормально, потому что они быстро уясняют, что на матах нет места гневу. Точно так же там уж точно не место и страху. Джиу-джитсу учит контролю. Думаю, это то, что мне нравится больше всего. Но если на матах у кого-то возникнут проблемы, другому легко это увидеть и вмешаться. Но как кто-то может вмешаться здесь, если ты не просишь о помощи? Эмма: Но в том то и дело – разве люди на матах просят о помощи? Или ты просто приходишь им на помощь? Они вообще хотят помощи? Рев: Думаю, это зависело бы от ситуации. Эмма: Что, если бы женщина сказала, что ей не нужна помощь? Рев: Тогда я не стал бы помогать. Эмма: Что, если прямо сейчас я скажу тебе, что мне не нужна твоя помощь?

Его спина поднимается и опадает, когда он делает глубокий вдох. Я в напряжении, ожидая, что он будет давить на меня.

Но он не настаивает.

Рев: Ладно. Эмма: Спасибо. Рев: Это была хорошая идея. Спина к спине.

Это заставляет меня улыбнуться.

– Делаю, что могу, – шепчу я.

– Шшш, – шепчет он. – Я тут переписываюсь кое с кем.

Я ухмыляюсь и обхватываю пальцами экран. Я больше не хочу говорить о Nightmare.

Эмма: Я не ожидала, что ты помешан на боевых искусствах. Рев: А чего ты ожидала? Эмма: Понятия не имею. Я вообще не ожидала, что ты помешан на спорте, а потом оказывается, что ты выглядишь «так». Рев: Я занимаюсь не только джиу-джитсу. Еще муай-тай и йогой.

Я смеюсь и поворачиваю голову.

– Ты не занимаешься йогой. Моя мама занимается йогой и она не выглядит как ты.

Его рука снова касается моей, когда он печатает ответ.

Рев: Это помогает стать гибким. Эмма: Что такое муай-тай? Рев: Кикбоксинг. И «ты» не похожа на типичных геймеров. Эмма: Это наследственное. Мой отец – разработчик игр. Рев: Вы с отцом близки? Эмма: Да. Он вечно занят, но... да.

Какое-то время он не отвечает, и я осознаю, что, возможно, для него это болезненная тема. Впервые его спина напряжена.

Я обхватываю экран пальцами.

Эмма: Я видела шрам. У края твоего рукава. Твой отец? Рев: Да.

Молния сверкает в небе, а затем раздается громкий раскат грома. У меня перехватывает дыхание и я вздрагиваю. Текси взвизгивает и заползает под скамейку. Свет отражается от дождя, запирая нас в этом пространстве.

Рев поворачивает голову, и я вижу краешек его профиля.

– Ты в порядке?

Я коротко смеюсь, но ничего смешного в этом нет.

– Просто не люблю грозу. А ты в порядке?

– Нет. – Его ладонь касается моей там, где она свисает со скамьи. Искры бегут вверх по моей руке, и мне приходится напомнить своему сердцу, что это просто случайное движение.

Но затем его ладонь накрывает мою. Я замираю.

– Так нормально? – шепчет он.

Это прозвучало бы так слащаво и невероятно, попытайся я позже объяснить этот момент. Эта гроза, эта скамейка, эта темнота. Но его дыхание прерывистое, движения неуверенные и, кажется, для него этот момент так же важен, как и для меня.

– Да, – говорю я. – Хочешь, чтобы я отпустила, чтобы ты мог печатать?

Он вдыхает... и его дыхание выравнивается. Он поворачивает голову и его дыхание щекочет мне шею.

– Я не хочу, чтобы ты отпускала.

– Ладно.

– Я никому об этом не рассказывал, – говорит Рев. – Мои родители знают. И мой лучший друг. И все.

– Тебе не нужно мне рассказывать.

Его пальцы сжимают мои чуть сильнее.

– Я хочу рассказать. Я хочу, чтобы ты поняла, почему... почему мне так тяжело рассказать об этом.

– Я слушаю.

– У моего отца была собственная церковь, – говорит Рев. – Я не знаю, сколько у него было прихожан, потому что был еще маленьким, но мне казалось, что много. Он просил благословения каждую неделю – денег, проще говоря. Он говорил мне, что Бог заботится о нас, и я ему верил. Сейчас я понимаю, что он был опытным лжецом – а может, и нет. Может быть, он действительно верил, что люди давали ему деньги, потому что он был благословлен Господом.

Как бы то ни было, этого было достаточно, чтобы мы жили в большом доме, и, насколько я теперь понимаю, в довольно приятном районе. В то время он говорил мне, что мы окружены грешниками. Он говорил, что в тех домах живет дьявол. Если в саду играли дети, то это дьявол заманил их туда. Если люди бегали, значит, их преследовал дьявол. Я боялся выйти на улицу без своего отца, потому что, казалось, дьявол был везде. – Пауза. – Теперь, когда я думаю об этом, я думаю, что я жил в одном доме с дьяволом.

Его пальцы переплетены с моими. Не слишком крепко – но достаточно, чтобы я почувствовала, что он не собирается так скоро выпустить мою руку. Я гадаю, нужен ли ему якорь.

– Мой отец устанавливал правила, – продолжает Рев. – Он говорил, что если Бог хочет, чтобы я преуспел в жизни, мне это удастся. Но если я не был достаточно благочестив, недостаточно свят, или что бы то ни было недостаточно, то долгом моего отца было устранить проблему. – Его голос становится жестче, и я не уверена, гнев ли это, страх или стыд. – Когда мне было шесть лет, он хотел, чтобы я переписал целую страницу из Библии. Моя рука начала неметь, и он решил, что дьявол завладел моей рукой. Он взял нож и начал резать, при этом говоря мне, что мои крики – это борьба дьявола за то, чтобы остаться внутри меня...

– Рев. – Эмоции сдавливают мне горло, и я чувствую, что вот – вот расплачусь. – Ох, Рев.

Он снова поворачивает голову, и я вижу его профиль.

– Прости. – Кажется, он смущен. Его пальцы крепче сжимают мои. – Я не хотел вдаваться в детали.

Я разворачиваюсь на скамейке, затем накрываю свободной рукой его ладонь. Мой мизинец ласкает шрам под краем его рукава, и у Рева перехватывает дыхание.

Но он не отдергивает руку.

– Можно задать тебе вопрос? – спрашиваю я.

– Всегда.

– Твоя мама – я имею в виду, твоя родная мама – пыталась его остановить?

Короткий вздох.

– Она умерла, когда я родился. Отец говорил, что она умерла, сражаясь с дьяволом.

Как только меня забрали у него и я начал учиться, как быть нормальным, я подумал, не соврал ли он мне о ее смерти. У меня был момент, когда я был уверен, что он все выдумал, что она была жива и скучала по мне. Но у Кристин – мамы – есть огромное досье на меня, и свидетельство о смерти моей матери тоже там. Причина смерти: кровотечение матки.

Так что, по крайней мере, это правда.

– Мне так жаль.

– Вот почему его сообщения так меня огорошили. Даже спустя столько времени...

такое чувство, что он все еще имеет надо мной власть. Я боюсь ослушаться. Становится все труднее не отвечать ему. – Он сглатывает.

– Он в тюрьме?

– Нет. Он отказался от родительских прав в качестве признания вины. И отработал сто восемьдесят дней на общественных работах. Я понятия не имею, где он сейчас.

Сто восемьдесят дней штрафных работ после того, как он издевался над Ревом годами. Это кажется насмешкой судьбы.

– Ты боишься, что он придет за тобой?

– Да. Я беспокоюсь об этом каждый день. – Глубокий вздох. – Я долгое время боялся уйти, как будто он мог появиться у дома или вроде того. Я беспокоюсь, что все это – очередная проверка. И боюсь, что я не справляюсь.

– И ты не хочешь рассказать своим родителям?

Его дыхание снова становится прерывистым.

– Я не знаю, что они сделают, Эмма. Я никогда ничего от них не скрывал.

– Ты им доверяешь?

Рев шмыгает носом, и я понимаю, что он плачет. Не в голос. Просто слезинка. Он, должно быть, этого даже не осознает. Он не отвечает.

Я поворачиваюсь на скамейке, чтобы смотреть на него.

– Рев, – говорю я. – Это очень серьезное дело.

– Я знаю.

Nightmare – незнакомец. Его сообщения – отстой, но я могу закрыть лэптоп и сделать вид, что его не существует. Но отец Рева реален. Настоящая угроза.

– Не хочешь рассказать им? Я могу пойти с тобой, если хочешь.

Долгий момент я ощущаю себя полной дурой. Рев разозлится. Он скажет, что я ничего не понимаю.

Он поступит точно так же, как поступила я, когда он начал расспрашивать меня о сообщениях Nightmare.

Но Рев так не поступает.

Он встает со скамейки.

– Ладно, – говорит он. – Идем.