Глава 15 Эмма

Я считала минуты до восьми вечера, а сейчас идет проливной дождь.

Это так похоже на мою жизнь.

Я прижимаюсь носом к окну в гостиной, оставляя дыхание на стекле. Мама бы взбесилась, что я пачкаю окна. Если бы она была дома. Я понятия не имею, где она. После йоги она надела брючный костюм и сказала, что ей нужно прогуляться. Ее не было целый день.

Так же, как и папы. Он так и не ответил на мое утреннее сообщение.

Дождь барабанит по сайдингу.

Значит ли это, что теперь я не должна встретиться с Ревом? Тогда в чем был смысл судьбы, которая дважды направила меня на его путь?

Вот в чем несправедливость, когда полагаешься на судьбу. Или Бога. Или что бы то ни было.

Я свищу сквозь зубы.

– Идем, Текси. Придется промокнуть.

Дождь холоднее, чем я ожидала – что глупо, потому что сейчас март. Мои щеки замерзли к тому времени, как мы проходим два квартала, а волосы тяжелым грузом падают на плечо. Очки настолько мокрые, что мне приходится спрятать их в карман. Я накинула мамину ветровку на свой свитер, прежде чем выйти из дома, надеясь, что она окажется непромокаемой, но я так ошибалась.

К тому времени, как я делаю последний поворот к церкви, я гадаю, не сглупила ли я, что пришла сюда. Дождь такой сильный, что вокруг уличных фонарей образовалась дымка, и я едва могу различить что-нибудь в темноте.

Мои кроссовки хлюпают в траве. Я добираюсь до места, где мы сидели последние два вечера.

И, конечно же, его там нет.

Я вздыхаю. Только последний идиот пошел бы на свидание под дождем.

Затем Текси гавкает и прыгает на задних лапах.

Я оборачиваюсь, и ощущаю себя героиней мелодрамы. Его затемненная фигура бежит вприпрыжку по траве.

Ладно, возможно, темнота и дождь делают эту сцену больше похожей на фильм ужасов, чем на романтическую комедию, НО ТЕМ НЕ МЕНЕЕ.

Он останавливается прямо передо мной. У него хватило ума надеть толстую, непромокаемую куртку на толстовку, но капюшон промок насквозь и дождь стекает с его щек.

– Привет, – говорит он чуть громче, чтобы перекричать шум дождя.

Я краснею. И стараюсь это скрыть.

– Привет.

– Я не был уверен, что ты придешь, но не знал, как тебе сообщить...

– Я думала о том же.

Текси тычется носом ему в ладонь. Рев чешет ее за ушами, но продолжает смотреть на меня.

– Не хочешь пойти сесть спереди? Там есть арка. Не обязательно стоять под дождем.

– Конечно.

Несколько месяцев назад церковь частично отремонтировали, и теперь у нее большой каменный вход, который образует закрытый двор. Несколько скамеек повернуты ко входу, поставленные под навесом. Сенсорный уличный фонарь светит над нами, отбрасывая слабый отсвет на все вокруг, но скамейки по прежнему находятся в темноте.

Рев опускается боком на скамейку, развернувшись лицом к стеклянной стене церкви, скрестив ноги. Я не настолько пластична, но мне удается сесть напротив него, поджав под себя ноги. Текси плюхается на бетон под нами.

Рев отбрасывает промокший капюшон назад и вытирает руки о джинсы. Его волосы превратились в мокрый, спутанный комок, но свет отбрасывает блики от капель на его лице, делая его почти нереальным.

Я же, наверное, выгляжу как утопленная крыса. Коса свисает с моего плеча, словно липкий канат. Я обхватываю себя руками и вздрагиваю.

Рев хмурится.

– Тебе холодно?

Я оттягиваю ветровку.

– Не знаю, почему я подумала, что она непромокаемая.

Он сбрасывает с плеч куртку.

– Вот. Возьми.

Он делает это как ни в чем не бывало, но никто никогда не предлагал мне раньше свою куртку. Моя мать прочитала бы мне нотацию о том, что я неподобающе одета, а потом заставила бы меня закаляться.

Я качаю головой.

– Не могу. Ты замерзнешь.

– У меня сухой свитер. Я в порядке. – Он протягивает куртку и слегка ее встряхивает. – Серьезно.

Отчасти мне хочется, чтобы это был грандиозный романтический жест – та же часть меня заставляет мои щеки пылать. Но я также знаю, что он не флиртует. Он просто проявляет заботу.

Я стягиваю ветровку через голову, чтобы не намочить его куртку изнутри, а затем просовываю руки в рукава. Они примерно на шесть дюймов длиннее моего размера, но куртка тяжелая и согрета его телом. Мне хочется завернутся в нее и впитать в себя это чувство.

– Лучше? – спрашивает Рев.

– Да. – Я все еще краснею. – Спасибо.

– Не за что.

Затем мы невольно погружаемся в молчание. Дождь временно затихает, обволакивая нас белым шумом, делая этот дворик еще более уединенным.

Я изучаю его руки, сложенные на коленях. У него длинные пальцы, ногти короткие и ровные. На правом запястье из-под рукава выглядывает край шрама, почти что тянущийся к большому пальцу. Тончайшая линия черных чернил тянется над ним.

Татуировка? Не могу сказать точно. Это может быть просто ручка, но чернила кажутся введенными под кожу.

Я поднимаю глаза и вижу, что Рев наблюдает за мной.

Я сглатываю. Не знаю, что сказать.

Он сдвигается, совсем чуть – чуть, но достаточно для того, чтобы его рукава закрыли шрам и отметку. Движение кажется умышленным.

– Есть какие– То новые сообщение от того парня из игры?

– Да. – Я заставляю свой голос звучать бодро, но напоминания о Nightmare оказывается достаточно, чтобы заставить меня напрячься. – Какие-нибудь новые сообщения от твоего отца?

Его взгляд встречается с моим.

– Да.

Я достаю телефон из кармана и провожу по экрану, затем пару раз нажимаю, чтобы вывести на экран последнее сообщение Nightmare. Мне почти что не хочется делиться, но Рев единственный, кто знает, насколько хуже стали эти сообщения, а мне весь день так отчаянно хотелось с кем-нибудь этим поделиться.

Я протягиваю ему телефон.

– Не хочешь поменяться?

Рев смотрит на меня так, будто я только что предложила ему ограбить банк, но тем не менее достает свой телефон, нажимает иконку и протягивает мне.

Я читаю. Кажется, его отец считает себя победителем.

Затем Рев говорит: – Эмма.

Я поднимаю взгляд. Он пристально смотрит на меня поверх моего мобильника. Его глаза затемненные, а выражение лица напряженное.

– Что? – спрашиваю я.

– Зачем кому-то присылать тебе такую картинку?

Изображение, которое прислал мне Nightmare, буквально выжжено на обратной стороне моих век.

– Все в порядке. Это ничего не значит. Это ведь даже не изображение реального человека...

– Это изображение... это твой персонаж в игре?

Внезапно я жалею о обмене телефонами, как будто я показала ему снимок, на котором изображена я сама, связанная и голая. Мои щеки горят.

– Забудь. Я не должна была тебе показывать.

– Ты рассказала своим родителям?

Я таращусь на него.

– Твое сообщение от кого-то , кого ты знаешь. Человека, который, совершенно очевидно, причинил тебе вред. Ты рассказал своим родителям?

Долгую минуту мы пялимся друг на друга. Затем он издает вздох сожаления и отводит взгляд.

– Прости. Я не слишком в этом силен.

– Не силен в чем?

Он указывает на расстояние между нами.

– В этом. Я не... не силен в общении с людьми.

– Я тоже. – Я делаю глубокий вздох. – Я гораздо лучше чувствую себя за экраном и клавиатурой.

– Мой лучший друг познакомился со своей девушкой, переписываясь с ней в течение месяца. Сейчас я так ему завидую.

– Правда?

– Правда.

– Ладно, – говорю я. – Отвернись. Смотри в другую сторону.

Он бросает на меня недоуменный взгляд, типа «Ты серьезно?» Но я уже ерзаю, отворачиваюсь от него. Он не издает ни звука, так что я не знаю, последовал ли он моему примеру или нет.

Затем я ощущаю тепло его спины рядом с моей и задерживаю дыхание. Я не имела в виду «сидеть, прижавшись друг к другу», но теперь, когда он это делает, я не могу заставить себя отодвинуться.

– А теперь, – говорю я чуть запыхавшимся голосом, – дай мне свой номер.

Он подчиняется.

Я быстро печатаю текст.

Эмма: Так лучше? Рев: Гораздо лучше. Если я сижу слишком близко, можешь отодвинуться.

Я краснею и рада, что он смотрит в другую сторону. Я чувствую каждый его вдох.

Несмотря на то, что мы переписываемся, внезапно это кажется еще более интимным, чем за минуту до того.

Эмма: Ты не слишком близко.

Я снова краснею. Мне нужно взять себя в руки. Это всего лишь его спина.

Рев: Ты права насчет сообщения моего отца. Я никому не сказал. Это слишком сложно. Эмма: То же самое касается и сообщения Nightmare. Рев: Не понимаю, почему. Особенно, если ты его не знаешь. Эмма: Ты играешь в какие-нибудь видеоигры? Рев: Иногда убиваю зомби на Xbox с Декланом. Эмма: А онлайн играл когда-нибудь? С другими людьми? Рев: Иногда. Эмма: Когда-нибудь играл с девушкой? Рев: Я никогда не обращал на это внимания. Но я никогда не стал бы посылать кому – либо подобное сообщение, даже если бы и был заядлым геймером. Эмма: Большинство парней считают, что это чисто мужская зона. Они злятся, когда в игру вступает девчонка и побеждает их. Рев: То же самое происходит в джиу-джитсу. Обычно парням просто нужно преодолеть себя.

Мои брови взлетают в изумлении.

Эмма: Ты занимаешься джиу-джитсу? Рев: Да.

Клянусь Богом, я чуть не печатаю «Не удивительно, что у тебя такое потрясающее тело».

Но серьезно. Не удивительно.

Эмма: Значит, если бы девчонка пришла и надрала тебе зад, ты бы не вышел из себя из-за этого? Рев: Нет. Я, вероятно, попросил бы ее сделать это еще раз, чтобы изучить ее технику. Но в джиу-джитсу вы лицом к лицу. А здесь – нет. Эмма: Думаю, в этом часть проблемы. Я как-то читала, что сражение в видеоигре активирует те же процессы мозга, что и настоящий бой – но сражение в Интернете подавляет всякую человечность. Все происходит у тебя в голове. Даже с гарнитурой и голосом, ничто не кажется реальным. Легко сбросить защиту и завести друзей. И так же легко кого-то уничтожить. Я говорю не только со своей стороны. Если я побеждаю в миссии, я рада – но для кого-то на другой стороне... Может быть, поражение кажется им еще более горьким потому, что они были повержены кем-то, кто, в их воображении, даже не существует? И когда они сопоставляют это анонимное поражение с реальным женским голосом/образом, кажется ли им это еще более унизительным? Типа, откуда вообще берется злость?