Я развернул ее, когда музыка подошла к концу. Ее спина врезалась в мою грудь, и мои руки приземлились на ее бедра, удерживая ее в ловушке. Мой взгляд скользнул по ее тонкой шее сзади, и я увидел, как порозовели кончики ее ушей.

— Ты чертова заноза, Джулианна.

— Мы это давно выяснили, — скромно сказала она.

Гости зааплодировали, и я взял ее руку в свою, уводя ее с танцпола. Мой отец выступил вперед, привлекая к себе всеобщее внимание. Звук ложки, звенящей о его бокал для шампанского, прерывал все разговоры. Последовало молчание, и он наконец заговорил.

— Действительно, это был прекрасный вечер, — сказал мой отец.

Послышался ропот и кивки в знак согласия, и он улыбнулся. 

— Моя невестка довольно хорошо устроилась с нами, и я очень счастлив видеть своего сына влюбленным.

Я усмехнулся, и Джулианна ущипнула меня за локоть.

— Вежливые и влюбленные, — пробормотала она. — Они наблюдают за нами.

Проклятье.

Отец повернулся к нам. 

— Я думаю, мы сможем сделать этот вечер еще более прекрасным, если Джулианна сыграет для нас на виолончели. Я слышал, что она талантливый музыкант, и я не могу представить себе лучшего момента, чтобы показать себя и сыграть. Джулианна, не окажешь ли ты нам честь?

Мое тело похолодело, сердце стучало в ушах.

Время замедлилось.

Джулианна судорожно вздохнула, и я увидел, как она нетвердыми шагами направилась к центру бального зала, где для нее поставили стул.

Все огни погасли, кроме огромной люстры над ее головой. Моя грудь сжалась от невысказанного горя.

Ей дали виолончель, и я смотрел.

Я нес на себе всю тяжесть нашего запятнанного прошлого, чувствуя, как его яд проникает в мои вены.

Она села, ее платье скатывалось вокруг стула, и она положила инструмент между коленями. Ее голова поднялась; наши взгляды встретились, когда она положила смычок на струны.

Между насмешливой тишиной и первой нотой, которую она сыграла, был единственный вздох.

Ее пальцы сжимали струны, словно любовная ласка, ее смычок с нежностью и безумием ударял по каждому аккорду. Ее серые глаза не отрывались от моих, и это убило меня.

Джулианна играла на виолончели с такой меланхолией, каждая нота звучала по-разному, пока она не сочинила песню о безумной, уродливой любви – такой красивой, жестокой и… мучительной.

Два потерянных любовника сталкиваются вместе с испорченными воспоминаниями и слишком большой горечью.

Это было жестоко и преследующе. Так чертовски красиво…

Ее тело стало единым целым с виолончелью, и я смотрел, как она чувствует музыку, позволяя ей проникать под ее кожу и в мою душу.

Ярость виолончели отразилась от стены бального зала, и ее агония просочилась через смычок в струны, на которых она играла. Темп нарастал, становясь почти безумным, пока Джулианна продолжала играть — ее пальцы мастерски орудовали струнами, а смычок перерезал аккорды, и каждая сыгранная ею нота пропитывала печалью. Джулианна терзала эту виолончель, как сумасшедшая.

Ее мелодия, наконец, замедлилась до крещендо и резко оборвалась; это было почти так, как будто она разорвала двух замученных любовников.

И Джулианна сломалась прямо у меня на глазах.

Она убила меня.

Похожая на ангела и мой проклятый кошмар.

Джулианна

В тот момент, когда моя мелодия подошла к концу, я забыла, как дышать.

Наши взгляды все еще были прикованы друг к другу, его темный взгляд все еще удерживал меня на месте. Мои легкие сжались, а сердце сжалось в груди.

Я почти слышала голос Грейслин, эхом отдающийся в моих ушах, говорящий мне, как хорошо я играю, как она гордится мной.

Но меня сломили не воспоминания Грейслин. Это было выражение лица Киллиана. Это вымученное выражение. Как будто он только что увидел призрака из своего прошлого, а может быть, и увидел.

Я носила призрак Грейслин на своих плечах и любовника Киллиана в моих глазах. Я была Джулианной, но я также была призраком, который преследовал его сны.

Как это было несправедливо.

Что наша история пришла к этому.

Ничего, кроме гнева и печали.

Не что иное, как испорченное прошлое, написавшее наше будущее.

Повисла единая тишина, прежде чем бальный зал взорвался аплодисментами и громким шепотом. Мы с Киллианом вздрогнули, наши взгляды, наконец, разошлись.

У меня перехватило дыхание, когда я смотрела, как он уходит, исчезая за колоннами, и слезы жгли глаза.

Уильям подошел ко мне первым, и я быстро взяла его протянутую ладонь, радуясь помощи, и встала. Вскоре меня окружили гости. Некоторые хвалили, как хорошо я играла; другие спрашивали, где я научилась играть, в то время как несколько джентльменов просто соперничали за мое внимание.

Они столпились вокруг меня, и я не знала, что делать, мое внимание было сосредоточено на человеке, который только что скрылся за колоннами, оставив меня с этими стервятниками, когда мое сердце колотилось о ребра.

Земля качалась под моими ногами, и мой лиф, казалось, сжимал мою грудь. Я отчаянно пыталась вдохнуть. Мои шрамы под маскарадной маской начали чесаться, кожа практически покрылась мурашками. Послав гостям натянутую улыбку, я извинилась и вышла из бального зала в темный тихий коридор.

Мои глаза с облегчением закрылись, и я судорожно вдохнула, моя рука потянулась к груди, где, казалось, глубина боли пронзила мою плоть.

Грубая рука схватила меня за локоть, и я задохнулась, мои глаза распахнулись, когда я врезалась в одну из бетонных колонн. Надо мной возвышалась тень, внушительная и опасная. Страх скользнул по моему позвоночнику, пока я не уловила знакомый пряно-мускусный запах.

Мой взгляд блуждал по его жестокому красивому лицу. Маскарадная маска исчезла, и теперь я могла ясно видеть его темные глаза.

— Киллиан, — выдохнула я.

— Я давно хотел услышать, как Грейс играет на виолончели, но она всегда стеснялась. — Его грудь танцевала напротив моей, когда он издавал низкий, опасный рык. — Она сказала, что ее сестра играла намного лучше, чем она. Я умолял ее, уговаривал ее сыграть для меня, но она так и не сделала этого. Грейс сказала, что сыграет ее в день нашей свадьбы, и я терпеливо ждал этого дня, но он так и не наступил. И вот ты здесь.

Мое дыхание вырвалось из меня с резким выдохом, и мои руки приземлились на его грудь, пытаясь оттолкнуть его — или, может быть, притянуть его ближе. Чтобы смыть его боль и позволить ей истекать кровью во мне.

— Ты насмехаешься надо мной, — прошипел Киллиан, прежде чем отпрыгнуть назад, отстраняясь от меня. — Сегодня вечером была твоя расплата, не так ли? Ты, должно быть, знала, как сильно я хотел, чтобы Грейс сыграла для меня на виолончели. Она, должно быть, сказала тебе. Ты знала это и все же сделала это нарочно. Ты. Насмехалась. Своими. Глазами. С этой проклятой виолончелью, напоминающей мне о том, что я потерял.

— Нет, — задохнулась я. — Это не правда.

Его глаза пылали яростью. 

— Лгунья.

Он шагал передо мной, и я смотрела, как он провел рукой по лицу, словно борясь за контроль. Правда была на кончике моего языка, но я проглотила ее, почувствовав ее горечь. Я покачала головой, пряди моих волос выбились из-под шпилек.

— Однажды ты сказала мне, что Грейслин возненавидела бы человека, которым я стал. Тогда позволь мне спросить тебя вот о чем. — Киллиан ухмыльнулся, делая шаг ко мне, заставляя меня отступить. — Сможет ли Грейс когда-нибудь простить тебя? За то, что лишила ее жизни? За то, что лишила ее шанса на счастье и любовь?

Нет.

Пожалуйста.

Нет.

Его жестокие слова пронзили меня, как будто он хотел, чтобы я истекла кровью — как будто он отчаянно хотел причинить мне боль. Моя грудь заболела, и я выдохнула, чтобы он остановился. Я искала спасения, но его не было. Я оказалась в ловушке у стены. Больно. Но он еще не закончил.

— Тебе не кажется… Грейслин возненавидела бы женщину, которой ты стала? — рявкнул он, бросая мне мои слова в ответ… так небрежно, так бессердечно. — Ты тоже не та Джулианна, которую любила твоя сестра. Как лицемерно с твоей стороны судить меня, когда ты точно такая же.

С рычанием ярости я рванулсь в сторону и схватила меч — рапиру — со стены. Киллиан остановился, когда я направила на него острие меча.

Он усмехнулся, почти жестоко. 

— Что ты собираешься с этим делать, Чудовище?

— Я думала, мы договорились быть вежливыми друг с другом, — отрезала я.

Он выпрямился до внушительного роста, его челюсти сжались. 

— Ты направляешь меч мне в лицо — это определенно невежливо, — сказал он, как будто он не только что оскорбил меня, не просто бросил мне в лицо такие злобные слова без всякой заботы.

Мои пальцы тряслись вокруг рукояти меча, но я не позволила этому остановить себя. Я не позволила жесткому выражению лица Киллиана остановить меня, потому что это была именно его игра. Туда-сюда, играя со своими чувствами – быть монстром под этим джентльменским фасадом.

— Ты начал это. Своими насмешливыми словами. Когда ты перестанешь бросать мне в лицо смерть моей сестры, Киллиан? Я думала, что мы прошли через это.

Киллиан сделал шаг вперед, совершенно не заботясь о том, что в данный момент на него направлен острый меч. Кончик обоюдоострого лезвия коснулся середины его шеи. Мои глаза расширились, когда она пронзила его кожу, и капля крови потекла ему в горло.

— Ты сводишь меня с ума, — сказал он таким обманчивым голосом. Этого было достаточно, чтобы заставить меня колебаться, и это была моя ошибка.

Киллиан отлетел в сторону; его рука вытянулась, и у меня даже не было возможности моргнуть. Он схватил меня за локоть, притянул к себе и так быстро развернул меня, что я задохнулась. Мои каблуки скользили по полу; моя спина столкнулась с его грудью, и его рука схватила мою, ту, что держала рапиру, пока острое лезвие больше не было направлено на него. Но острие меча теперь было у моего горла, а он прижал меня к своей груди.

Его голова опустилась, его губы коснулись моей мочки уха.