Глава 13

РАЗОБЛАЧЕНИЕ

ЛОНДОН

Я вытащила из чемодана все юбки. На кровати уже валяется куча черных и серых брюк, пока я пытаюсь подобрать наряд, который не соблазнит ни меня, ни Грейсона, одновременно размышляя о сегодняшнем сеансе.

С губ срывается невесёлый смешок. Я бросаю пару старых брюк в открытый чемодан. Сеанс. Вот как я это называю. Позволить пациенту – очень больному пациенту – сделать мне куни в моем же кабинете.

Я с проклятием застегиваю чемодан.

Пациенты и раньше находили меня привлекательной. Как я призналась Сэди, я много раз имела дело с переносом… но никогда на таком уровне. Никогда с такой интенсивностью и искушением. И я никогда не поддавалась этим искушениям – никогда не позволяла случиться тому, что произошло сегодня в моем офисе.

Я закрываю глаза и падаю на кровать. Кожу все еще покалывает, и я все еще чувствую тепло от его прикосновений. Я непросто испытывала соблазн затеряться в том моменте экстаза, рискнуть слишком многим… это было опасно. Вот почему я собираюсь приехать в Нью-Касл пораньше. Чтобы оказаться от него на расстоянии шестисот миль и покончить с этим испытанием.

Мобильный, лежащий на прикроватной тумбочке, вибрирует.

Я хмуро смотрю на телефон, прежде чем развернуться и схватить его.

– Доктор Лондон Нобл.

– Доктор Нобл, это генеральный прокурор Ричард Шэфер. У вас есть минутка поговорить?

Я сажусь.

– Да, конечно. Чем могу помочь, мистер Шэфер?

– Просто хотел поздороваться и убедиться, что вы получили материалы, которые отправил мой офис.

Убираю челку с глаз.

– Спасибо. Да, хотя и не подозревала, что вы сами будете выступать в суде. – Ноутбук стоит у изножья кровати. Я притягиваю его к себе и открываю.

Честно говоря, занимаясь завершением оценки Грейсона и нашими сеансами, я так и не посмотрела на новые материалы. Другой психолог сказал бы, что я подсознательно избегаю их, так как не могу справиться с вероятным исходом, и это могло быть правдой.

Пока генеральный прокурор продолжает объяснять, почему он лично возглавляет это дело, я просматриваю доказательства. У них есть собственный свидетель-эксперт – местный терапевт, специализирующийся на душевнобольных, который свидетельствует, что в тюрьме Грейсон будет опасен. Для себя и для других.

Я усмехаюсь.

– Простите? – тушуется Мистер Шэфер.

– Я ценю вашу уверенность, – оправляюсь я, – но эти показания экспертов, подтверждающие, что Грейсон Салливан будет опасным заключением? Мистер Шэфер, при всем уважении, он провел более года в тюрьме без каких-либо дисциплинарных взысканий. Он был образцовым заключенным.

Прокурор прочищает горло.

– Да, образцовый заключенный… в одиночной камере. Без взаимодействия с другими преступниками. Боюсь, что у тюрьмы Нью-Касла нет того же финансирования, что у штата Мэн, чтобы обеспечить необходимый контроль над Салливаном. – Туше. – Вы главный психолог в этой области. Вы часто выступаете свидетелем в судебных делах об убийстве…

Моя спина напрягается. Остерегайтесь людей, которые начинают отвешивать вам комплименты еще до того, как узнают вас – они усыпляют вашу бдительность перед тем, как атаковать.

– И именно вы заявили, что невозможно доказать реабилитацию без предварительного тестирования субъекта в нерегулируемой среде.

А вот и атака. Он сделал домашнее задание.

– Так что вы можете понять сомнения властей. Салливан просто слишком большая угроза, слишком большой риск. – Он громко вздыхает. – А еще есть семьи, доктор Нобл.

– А что насчет них?

– Знаете ли вы, что совсем недавно Верховный суд отклонил постановление об отмене смертной казни в Делавэре? В первую очередь в ожидании этого дела. Это говорит о многом, доктор.

– Это говорит о страхе и невежестве, мистер Шэфер. По моему профессиональному мнению, Салливан не представляет угрозы для кого-либо внутри исправительного учреждения. Он жаждет стабилизировать хаос в этом мире, а в такой структурированной среде он просто отсутствует.

Собеседник выдерживает долгую паузу.

– Я уверен, что, как психолог, вы понимаете необходимость чувства завершения. Эти семьи заслуживают и нуждаются в таком завершении.

Он твердо придерживается своих взглядов. Ничто из того, что я говорю сейчас или скажу на суде, этого не изменит.

– Я глубоко сочувствую семьям. Я всегда стараюсь передать это во время дачи показаний.

– Но это ваша окончательная позиция.

Я расправляю плечи.

– Именно. В противном случае я бы оказала плохую услугу своей профессии.

– Понимаю. Спасибо, что уделили время, доктор Нобл. Счастливого пути!

Звук обрывается, звонок завершается.

Я откладываю телефон в сторону и бросаю взгляд на папку, в которой хранится мой отчет по Грейсону.

Независимо от моих личных ощущений, с профессиональной точки зрения, отправить пациента в камеру смертников – тяжелое бремя для любого врача. Решение суда зависит от моих показаний, жизнь Грейсона балансирует на весах. Вторая попытка обвинения связаться со мной и поговорить только еще больше это доказывает.

Поскольку генеральный прокурор лично выступает за то, чтобы Грейсона приговорили к казни за его преступления, весы правосудия склонятся не в лучшую для него сторону.

Я открываю папку и начинаю дорабатывать отчет. Мой страх полюбить человека, способного на такие зверства, не может стоять на пути того, что я в глубине души считаю правильным.

Скоро Грейсон окажется в сотнях миль от меня. Я никогда больше не увижу его и не заговорю с ним. Чего тут бояться?

***

Звуки из моих кошмаров оживают, когда я вхожу в исправительное учреждение Котсворта. Я стою перед решетчатой дверью, пока охранник проводит по моему телу ручным металлоискателем.

– Чисто.

Он отходит в сторону, и громкое жужжание предшествует лязгу открывающегося дверного механизма. Дверь открывается, и я с силой шагаю вперед, заставляя себя войти в тюрьму. Сунув папку под мышку, радуюсь тому, что эта часть учреждения не граничит с камерами, где меня приветствовали бы свисты и возгласы.

Я попросила о приватном сеансе с пациентом перед его судом. Надзиратель без колебаний предоставил мне эту привилегию.

Меня ведут к другой зарешеченной двери, где второй охранник прикладывает карточку-ключ, чтобы я могла войти. Дверь открывается, и на другой стороне появляется Грейсон. Сердце подскакивает к горлу, свист в ушах на мгновение дезориентирует меня.

Я не ожидала, что он уже будет меня ждать. Мне нужно было больше времени, чтобы… подготовиться. Я захожу в комнату и поворачиваюсь к охраннику.

– Вы мне не понадобитесь. Спасибо.

Он бросает на меня презрительный взгляд, затем впивается взглядом в Грейсона.

– Я должен все время находиться в пределах семи футов от него. Буду ждать прямо за этой дверью. – Охранник проверяет ремень, демонстративно поправляя электрошокер.

Наконец, мы остаемся одни, дверь закрыта, и я смотрю на своего пациента. Строго говоря, в пределах этой комнаты он не обязан быть прикован к скамейке, но его лодыжки и запястья в наручниках и прикованы цепями. Он сидит в центре, свесив руки между ног. И смотрит на меня.

Пространство между нами кажется слишком незначительным, воздух слишком разреженным, а расстояние слишком коротким.

– Здесь нет камер, – говорит он. – Никто не смотрит. Если ты думала, что они могут спасти тебя от меня.

Я кладу папку на стол, единственный щит, который у меня есть.

– Я знаю, что мы одни. Я попросила об этом. Но, находясь здесь... я несу большую ответственность за свои действия.

Он улыбается.

– Чувство вины не заставило себя ждать. Не так ли, детка?

Я поправляю очки, игнорируя его язвительный комментарий.

– Сегодня я пришла к вам, не как врач, не на наш последний сеанс, а как женщина, чтобы сказать, что все, что бы ни было между нами, кончено. Это вышло из-под контроля, и, может быть, это моя… Нет, я профессионал. Вина лежит только на мне. Я поступила неэтично, а то, что произошло вчера… было неуместным.

Он растягивает губы в улыбке, голубые глаза все так же холодны.

– Неуместно? Не думаю, что это подходящее слово. Это было чертовски сногсшибательно. Я попробовал твои желания на вкус. Я чувствую их даже сейчас. Эта темная навязчивая идея, которая развращает тебя, делает тебя моей.

Я упираюсь руками в край стола. Любовь к нему отправит меня прямиком за грань рассудка. Я должна освободиться от этого, освободиться от него.

– На суде я буду выступать за помилование, Грейсон. Принимая во внимание жестокое обращение, которому вы, вероятно, подвергались в детстве, а также условия воспитания, вы росли в идеальной – как по учебнику – среде, способствующей развитию психотического расстройства.

– Это твое профессиональное или личное мнение?

– И то и другое. С надлежащими лекарствами и терапией вы сможете приспособиться к нормальной жизни.

– К нормальной жизни… за решеткой.

– Конечно.

– По-настоящему садистский подход. И ты еще утверждаешь, что совсем не похожа на меня. Почему бы тебе заодно меня не кастрировать? Это было бы менее жестоко и гораздо менее мучительно.

– Я не знаю, чего еще вы хотите. Это все, что я могу вам предложить.

– Я хочу тебя. Ты мой доктор. Так будь гребаным доктором.

– Это невозможно. Я пришла сюда из вежливости. После суда вы больше никогда меня не увидите.

Он вскакивает на ноги. Моя реакция запаздывает, я слишком поздно вспоминаю, что он не полностью ограничен в движении. Когда он приближается ко мне, я отступаю назад.

– Грейсон, все кончено. – Я поднимаю руки. Кандалы на лодыжках замедляют его приближение, но не останавливают.

– Это никогда не кончится. – Он встает между дверью и мной. – Чтобы это закончилось, один из нас должен умереть.

От страха перехватывает дыхание.

– Позволь мне уйти.

– Мы оба не сможем хранить твой секрет, Лондон. То есть, если не проработаем его во время наших сеансов. – Он проводит пальцами по изгибу моей груди.