Глава сорок первая

Шон

– Ну, вот и все, – говорит Девни, держа в руках коробку. Остин уже в машине, пристегнут и готов вернуться в свой дом.

– Похоже на то.

Она пинает грязь и тяжело вздыхает.

– Ты будешь заезжать?

Я бы перевернул весь мир, если бы думал, что это что-то изменит, но это не так. С моей стороны эгоистично просить ее переехать во Флориду, и я не стану этого делать. Мы могли бы попытаться сделать это на расстоянии, но мы знаем, что это не сработает. Ей и так будет тяжело, если она попытается устроить Остина здесь. Я не могу просить ее постоянно путешествовать, а мой график непреклонен.

– Я бы хотел, но не знаю...

– Должны ли мы?

Срыв в ее голосе разрывает мне душу.

– Я не это имел в виду. Я просто не хочу усложнять тебе жизнь.

– Я не думаю, что это возможно. Сейчас это абсолютная пытка.

– Мне тоже нелегко.

Она смотрит на машину и снова на меня.

– Ты мой лучший друг, Шон. Пожалуйста, скажи мне, что мы не разрушили двадцатилетнюю историю за несколько месяцев. Я не могу... Я не могу потерять тебя, а ты обещал, что не потеряю.

Я делаю шаг к ней, и моя рука перемещается к ее щеке, чтобы я мог погладить мягкую кожу большим пальцем.

– Ты никогда не потеряешь меня, но мне придется понять, как перестать любить тебя так.

– Не знаю, смогу ли я когда-нибудь это сделать, – признается она.

– Может, и я не смогу.

По ее лицу катится слеза, и я вытираю ее.

– Не плачь, милая. Это правильно, как бы больно ни было. Ты должна думать об Остине, а я всегда буду делать то, что лучше для тебя.

Ее прекрасные глаза закрылись, и по ее лицу потекла еще одна струйка.

– Все, чего я хочу, – это бросить эту коробку и отдаться тебе. Я хочу умолять тебя остаться, хотя знаю, что ты не можешь.

Я сдвигаюсь, позволяя руке опуститься, пока мое сердце неумолимо колотится.

– Я могу перестать играть.

– Нет, – она качает головой. – Ни в коем случае, Шон Эрроувуд. Бейсбол – твой ребенок. Я не попрошу тебя прекратить играть по тем же причинам, по которым ты не попросишь меня оставить Остина.

– Бейсбол – это еще не все.

– Нет, но ты не готов отказаться от него.

– Я сделаю это ради тебя.

– Я не позволю тебе.

И на этом моя последняя «Аве Мария» заканчивается. Не говоря уже о том, что, если я нарушу контракт, это обойдется мне в миллионы долларов неустойки. Все это так хреново. Мой брат подходит к ней и берет коробку из ее рук.

– Я пойду поговорю с Остином, пока вы двое попрощаетесь.

Она смотрит на него с такой болью, что Джейкоб вздрагивает, прежде чем поцеловать ее в висок.

– Не торопись.

Нет никакого времени. В этом-то и проблема. У меня осталось несколько недель, прежде чем мое время закончится, как и все, что имеет значение в моей жизни. Мне придется уехать, и я чувствую, как сердце рвется из груди. Я люблю ее. Она – все хорошее в моем мире, и она уходит. Мой мир уже никогда не будет прежним.

– Я не знаю, как с тобой попрощаться.

Между нами нет преграды, и я подхожу ближе, притягивая ее к своей груди. Я крепко обнимаю ее, вдыхая мягкий аромат ее шампуня.

– Мы никогда не говорим «прощай».

Ее пальцы сжимаются, когда она прижимается ко мне.

– Спасибо.

– За что?

Медленно ее взгляд поднимается к моему.

– За то, что любишь меня.

– Я буду любить тебя вечно.

– И ты всегда будешь у меня.

Я киваю и ослабляю хватку. Я должен быть тем, кто делает то, что правильно. Один из нас должен быть сильным, хотя я ненавижу, что это должен быть я.

– Тебе стоит идти. Одному Богу известно, чему Джейкоб научит Остина.

Ее улыбка выглядит вымученной, но она кивает. Ее губы подрагивают, как будто она хочет что-то сказать, но я делаю шаг назад. Нет ничего, что могло бы облегчить ситуацию, и ничего, что мы уже не сказали. Мы любим друг друга, хотим друг друга, нуждаемся друг в друге, и все же мы не можем друг друга иметь. Когда мы приземлились вчера, мы знали, что это конец пути, а теперь я должен наблюдать, как она делает поворот.

Девни доходит до двери, открывает ее и еще раз оглядывается на меня. Она поднимает руку, чтобы помахать, прикрывает рот и исчезает. Я не слышу и не замечаю, как мой брат направляется ко мне. Я просто стою здесь и смотрю, как ее задние фонари исчезают на дороге.

Его рука ложится мне на плечо.

– Мне жаль, Шон.

– Это никогда не сработает.

– Не говори так.

– Вот почему я никогда не боролся за это раньше. Вот почему я, блядь, лгал и не позволял своим чувствам стать чем-то большим, чем дружба. Черт! Я знал, что это плохая идея... – я отпихиваю его руку от себя и иду на крыльцо. Я сижу там, надеясь, что машина снова появится.

Он сидит рядом со мной в кресле-качалке, тихий и одновременно чертовски громкий. Каждый раз, когда он смотрит на меня, я чувствую его разочарование.

– Что? – огрызаюсь я, когда снова ловлю его взгляд.

– Ты уверен, что все кончено? Вы никак не можете договориться?

– Да. Все кончено.

– Я не понимаю.

Я делаю тяжелый вдох через нос и смотрю на пыль, которая пытается осесть обратно.

– Я тоже.

На самом деле, я ничего не понимаю в жизни. Смерть моей матери была ужасной. Потом был наш дерьмовый отец, который избивал нас, убил двух человек и почти разрушил все наши жизни. Почему бы, черт возьми, не потерять девушку, которую я люблю? Что еще нужно на этом этапе?

– Она ушла, потому что Остин – ее сын? Я не понимаю.

– Это сложно.

Мы с Джейкобом всегда были близки. Я рассказывал ему обо всем, и он был для меня открытой книгой. Не знаю, может, это потому, что Деклан всегда казался намного старше, поэтому, когда я был с ним, я старался быть хладнокровнее и взрослее. Когда я был с Джейкобом, я был самим собой. Я мог быть спокойным, веселым и просто смеяться над жизнью. Коннор был самым младшим, и он смотрел на нас снизу вверх, поэтому мы командовали им. И, хотя он самый близкий мне человек, я не хочу ничего ему говорить. Я хочу кричать, швыряться вещами и уехать из этого дерьмового городка.

– Потом все уладиться.

– Ну почему я об этом не подумал? – язвительно спрашиваю я. – Я имею в виду... это просто охренительно. Я должен пойти и облегчить жизнь нам с Дев, потому что ты об этом упомянул. Итак, как изменить ситуацию и сделать ее лучше... Есть идеи, гений?

– Во-первых, ты можешь перестать быть мудаком и повзрослеть.

Я игнорирую его и откидываюсь на спинку кресла, двигаясь в такт своему разбитому сердцу. Боль – мой постоянный друг. Она напоминает мне, что все было по-настоящему, и я переживаю это.

После нескольких минут молчания Джейкоб снова заговорил.

– Остин был расстроен.

– Я тоже.

– Когда мы сидели в машине, он все время спрашивал, почему ты не можешь быть его отцом.

Я делаю глубокий вдох.

– Потому что я не заслуживаю этого ребенка.

– Ты сейчас тоже не заслуживаешь Девни. На самом деле, единственное, что ты должен получить – это удар кулаком в лицо.

– Попробуй, – дразню я его.

Он смеется, покачивая головой.

– Да, конечно, красавчик. Мы все знаем, что ты не боец. Вернемся к вопросу о том, почему ты гребаный идиот... – стону я, жалея, что у меня нет характера Деклана или правого хука Коннора.

– Не хочешь объяснить, почему ты ее отпустил? – спрашивает Джейкоб с легким раздражением в голосе.

– Я ничего не мог сделать. Я пытался спасти ее, но она была намерена уйти.

– Верно, – он кивает. – Понимаю. Логично. Когда она стояла и плакала, казалось, что она очень рада этому. Надеюсь, мой отъезд из этого города будет таким же.

Он ничего не видит, и я могу его убить.

– По крайней мере, теперь, когда ты переедешь обратно через несколько недель, ты сможешь остаться в доме. Черт, иди и забери свое дерьмо прямо сейчас, потому что я не могу здесь оставаться.

Слишком много Девни, а у меня было достаточно сердечных страданий. Она повсюду в этом доме. Запах ее шампуня витает в душе, ее смех раздается на кухне, а в спальне царит ее тепло. Но это всего лишь мое воображение, потому что не прошло и двадцати четырех часов после нашего возвращения из Тампы, как она уехала. Как будто все, что нас связывало, исчезло вместе с пылью от ее шин.

– Ты не сдался, Шон. Все, что выпадало на твою долю, ты преодолевал.

– Я не могу заставить ее полюбить меня.

Он пожимает плечами.

– Не думаю, что это ее проблема.

Я откидываюсь в кресле-качалке, не обращая внимания на то, что на улице чертовски холодно, я ничего не чувствую. Я рад этому оцепенению.

– Она ушла, и это был ее выбор. Она попросила меня принять ее решение, что я и делаю.

– Не то, чтобы ты не знал, куда она направляется.

– И что? Ты хочешь, чтобы я явился туда и умолял ее. У меня, блядь, есть гордость, – что-то летит мне в голову, но я успеваю отбить это. – Какого хрена?

– Тебе нужно, чтобы что-то ударило тебя по голове, ты, тупое дерьмо.

– Я не виноват.

– Может, и нет, – соглашается Джейкоб. – Я все равно считаю, что вы оба идиоты. Ты любишь ее. Она любит тебя. У нее есть ребенок, который любит тебя, и я уверен, что ты любишь этого ребенка. Так в чем, черт возьми, проблема? Женись на девушке.

О, вот это удар.

– Я сказал ей, что хочу! А она все равно ушла! Ты просто смотрел, как она уходит. Тебе не кажется, что я умираю внутри? Я люблю ее больше всего на свете, а она ушла.

– Ты сказал ей, что хочешь на ней жениться?

Я бросаю взгляд на своего дерьмового брата.

– Ты должен быть умным братом.

– Ладно, придурок, позволь мне перефразировать. Ты попросил ее выйти за тебя замуж или просто дал ей понять, что это то, что ты хочешь, чтобы произошло?

– Я сказал ей, что хочу этого.

– Не то же самое. Я думал, что ты должен быть милым братом со всеми выкрутасами. Оказывается, эта черта досталась мне.

Я закатываю глаза и хмыкаю.

– Джейкоб, обычно я справляюсь с этим, но сегодня... с меня хватит.

– Слушай, я не пытаюсь тебя подколоть, я просто говорю, что это совсем разные вещи – сказать девушке, что хочешь на ней жениться, и попросить ее выйти за тебя замуж.

Он думает, что я мог спросить ее об этом, когда было ясно, каким будет ее ответ?

– Это сделало бы меня идиотом, если бы я спросил.

– Что, черт возьми, это вообще значит? Теперь ты идиот!

– Она не хотела выходить за меня замуж. Девни приняла решение, как только получила опеку над Остином. Мы оба знали, чем все закончится. Конечно, мне хотелось думать, что есть шанс переубедить ее, но его не было. Я был глупцом, когда думал, что должен просить ее об этом, и у меня нет права давить на нее.