23

РЕН

— Ты готов признать, что натворил?

Так хочется спать. Я едва поднял голову, но не могу ее опустить. Он причинит мне боль, если я позволю ей опуститься.

Предполагается, что я не лягу спать, пока не расскажу ему, что сделал. Только я ничего не делал. Я не знаю, что я должен сказать.

Здесь так темно. Так холодно. Мы одни.

Никто мне не поможет. У меня дрожит подбородок, когда я вспоминаю это.

— Ты знаешь, что ты наделал. — Он наклоняется, кладет руки на колени и пристально смотрит на меня. Я столько раз видел у него такое лицо. — Бог знает, что ты натворил. И, что самое важное, Джозеф знает. — При упоминании его имени у меня снова начинает дрожать подбородок.

— Я ничего не делал. — Я едва могу говорить; я так устал и голоден. Меня гложет боль. Я хотел бы заснуть, потому что тогда бы ее не чувствовал.

Моя голова откидывается в сторону, и я знаю, что не должен плакать, когда он дает мне пощечину, но я всегда плачу. Это так больно. Я чувствую вкус крови.

Не знаю, что он хочет от меня услышать. Я не сделал ничего плохого. Вчера я не ел ничего лишнего за завтраком. Должно быть, это сделал кто-то другой.

Моя голова снова откидывается, когда боль пронзает другую сторону лица. Ребенок в другой комнате, но, должно быть, чувствует, как мне больно.

— Посмотри, к чему привела твоя ложь, — ворчит он. — Ты довел ребенка до слез. Своей ложью ты причиняешь боль всем в своей жизни.

Он всегда так говорит, и его голос всегда звучит так спокойно, когда он причиняет мне боль. Это то, чем он занимается. Это его работа.

— Ты знаешь, мне больно наказывать тебя, но твои мать и отец знают, что это необходимо, поэтому они вызвали меня. — Он выпрямляется, вздыхает… и начинает расстегивать ремень. Рядом со мной он такой высокий, как великан.

Я знаю, что за этим последует, и слезы наполняют мои глаза, но он не остановится, даже если я заплачу. Он мог бы ударить меня сильнее, как в прошлый раз.

Я ненавижу его.

Чертовски сильно.

Прошло столько лет, а я все еще ненавижу его. Ненавижу его за то, что он сделал со всеми этими детьми, за то, что он сделал с моей семьей. Но больше всего я ненавижу, когда у меня дрожат пальцы. Даже сейчас он имеет надо мной такую власть. Страх, который засел так глубоко, что стал постоянной частью меня.

Я оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что Скарлет не ослушалась. Я не смогу ничего сделать, если буду беспокоиться о ее безопасности.

Мои ноги отяжелели, когда я тащу их к дому, зная, что мой худший кошмар находится за этими стенами. Большинство людей вернулись бы назад, позволив страхам диктовать действия. Я позволяю им подпитывать меня.

Двигаясь быстрее, чем раньше, я заворачиваю за угол кирпичного дома. Я остаюсь в тени, позволяя темноте замаскировать меня. Мое дыхание спокойно, сердцебиение ровное. Мои пальцы касаются пистолета за поясом. Я надеюсь, что не воспользуюсь им. Я бы предпочел нож или другое острое орудие, чтобы все происходило медленно и болезненно. Пила тоже не помешала бы. Я мог бы отрезать конечность и смотреть, как он истекает кровью.

Вместо того, чтобы войти в парадную дверь, откуда Скарлет может видеть, я направляюсь к задней. Над дверью висит единственная лампочка, я протягиваю руку и выкручиваю ее. Сомневаюсь, что этот ублюдок смог бы узнать меня спустя столько лет, но я не хочу рисковать. Все, что мне нужно, это чтобы он открыл мне дверь.

Взяв пистолет в руку, я прижимаю его к боку, прежде чем постучать. Он там. Я слышу его, и мое сердце колотится, пока я жду. Ну же, Кристиан. Давай наверстаем упущенное.

Его тень заполняет окно рядом с дверью, занавески слегка раздвигаются, чтобы он мог выглянуть наружу. Давай, давай, не заставляй меня ждать.

— Мне нужна помощь, — бормочу я в последней попытке заставить его открыть дверь. — Пожалуйста, я заблудился. Мне просто нужна помощь, чтобы найти выход.

Он отходит от окна - только для того, чтобы щелкнуть замком. Тупой ублюдок.

В тот момент, когда дверь приоткрывается, я врываюсь внутрь, толкая его на кухонный стол.

— Привет, Кристиан, — ворчу я, хватая его сзади за шею и удерживая согнутым над столом, когда он пытается убежать. — Нам нужно поговорить.

— Кто вы? Чего вы хотите? У меня нет...

— Заткнись. — Я бью его головой о дерево под ним. — У тебя есть то, что я хочу. Это не деньги. Это информация.

— Какого рода информация? — Он уже на грани слез, его глаза прикованы к пистолету, который я держу у его лица. Многого не потребуется, чтобы сломить слабого человека.

— Информация о Нью-Хейвене. — Наклоняясь, я спрашиваю: — Ты меня не узнаешь, не так ли? Думаю, время изменило меня. Но я узнаю тебя, даже несмотря на лишние килограммы и редеющие волосы. Время не пошло тебе на пользу.

— К-кто ты?

— Я дам тебе подсказку, хотя сомневаюсь, что ты сможешь выделить одного ребенка из стольких, кого ты пытал. — Я повышаю тон и делаю свой голос хриплым. — Пожалуйста, Кристиан, выпусти меня. Я не сделал ничего плохого. Обещаю. Перестань бить меня. Перестань запирать меня в гребаной темноте.

Он всхлипывает, когда я прижимаю пистолет к его виску.

— Вспомнил? Хотя это неважно. Ты расскажешь мне то, что нужно, иначе я разнесу твою гребаную башку. А теперь. Покажи мне, где здесь найти клейкую ленту, и помни, что к твоей голове приставлен пистолет.

К тому времени, как я связываю ему руки и лодыжки, он потеет, как свинья, всхлипывает и скулит, когда я швыряю его на кожаный диван.

— Я расскажу тебе все, что ты захочешь. Только, пожалуйста, не делай мне больно.

— Неправильный выбор слов. — Я опускаю часть пистолета по широкой дуге и ударяю его по его скуле. Как по волшебству, кожа трескается, и кровь начинает стекать по его лицу. — Сколько гребаных раз я умолял тебя не делать мне больно?

— Мне жаль! — Все, что он получает, — это еще один удар и еще, пока на его лице почти не остается живого места.

— Сейчас. — Я присаживаюсь перед ним на корточки, ожидая, когда он поднимет голову. Его глаза уже опухли, а по подбородку стекает кровь из-за разбитых губ. — Ты дашь мне коды для доступа к воротам безопасности в Нью-Хейвене. Я отправлюсь туда сегодня вечером, а ты останешься ждать меня здесь. Если они сработают, я вызову полицию, и они приедут сюда, чтобы помочь тебе. — Я делаю паузу, улыбаясь искре надежды в его глазах. — Если они не сработают, я вернусь и разукрашу стену твоими мозгами. Ты меня понял?

— Что ты собираешься там делать?

— Это не твое гребаное дело, не так ли? — Я отвожу руку назад, готовясь ударить его снова, но его жалкий скулеж останавливает меня.

Он, должно быть, купился на мой блеф, потому что выпалил:

— Я расскажу все, что ты захочешь. Я дам тебе коды от ворот. Просто, пожалуйста, пожалуйста, перестань делать мне больно... — Он замолкает с жалобным всхлипом, который напоминает мне, что я здесь, чтобы получить информацию. В противном случае я бы пустил ему пулю в голову просто для того, чтобы он заткнулся.

Через десять минут у меня есть то, что нужно. Список кодов, включая код склада, где хранится оружие. Расписание дежурств, даже особенности того, где спят Ребекка и ее сын. Потому что их я тоже навещу.

К тому времени, как я заканчиваю, Кристиан лежит на полу без сознания, растущее мокрое пятно на его серых спортивных штанах свидетельствует о его ужасе перед тем, как он потерял сознание - перед тем, как я потерял самообладание.

Я должен убедиться, что он поверил мне. Что я вернусь сюда и убью его, если выяснится, что он обманул меня.

Он не в курсе, что я не собираюсь возвращаться, так же как не собираюсь позволить ему увидеть следующий восход солнца.

Сейчас он такой жалкий, хотя он всегда был таким. Только из-за того, что я был меньше ростом, он казался больше, чем в жизни, нависая надо мной с этим мягким выражением лица. Говорил мне, что ему не доставляло удовольствия наказывать меня, хотя я подозревал даже тогда, в детстве, что ему было хорошо.

Теперь я все контролирую. И у меня есть все, что нужно.

— Прощай, Кристиан, — шепчу я, стоя над ним с пистолетом в руке.

Вот и все. Все, что мне нужно сделать, это нажать на курок, чтобы положить конец его страданиям и моим. Назовите это завершением.

Я сжимаю указательный палец на спусковом крючке, моя рука тверда, прицел верен. Одна пуля в голову. Вот и все.

Все, что мне нужно сделать, это нажать, даже если мой палец, кажется, не справляется с этим.

Какого черта я не могу это делать?

Мышцы моих рук напрягаются, и палец дергается на спусковом крючке, но недостаточно, чтобы выстрелить.

— Я так и знал, что ты не сможешь сделать это.

Я так поражен, что чуть не выпускаю пистолет из рук.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — шепчу я брату, сгорбившемуся в дверном проеме, ведущем на кухню. — Как ты сюда попал?

Ривер убирает темные волосы со лба, давая мне ясно разглядеть, как он закатывает глаза.

— А ты как думаешь? Так же, как и ты. — Он тычет большим пальцем через плечо в сторону задней двери, которую я так и не закрыл.

— Ты посчитал, что должен последовать за мной сюда? Ты думал, я не справлюсь? Я получил все, за чем пришел.

— Очевидно, не все. — Скрестив руки на груди, он кивает на скорчившееся тело Кристиана. — Он все еще дышит.

— Я как раз собирался это исправить.

— Я тебя умоляю. Я наблюдал за тобой. Ты собирался свалить.

— Отвали, — бормочу я.

— Ладно. Может, я проделал этот путь, потому что не хотел, чтобы ты наслаждался всем этим в одиночку. В конце концов, ты не единственный, кого этот ублюдок сделал несчастным.

Он медленно входит в комнату, рыча на человека на полу.

— Больной, извращенный ублюдок. Я бы поклялся, что он получал удовольствие от всего этого.

— Вероятно, так и было, — соглашаюсь я. — И он заслуживает смерти.

Не думаю, что у меня есть на это силы, вот в чем дело. Я выбил из него все дерьмо. Мучал его, пока он не описался в штаны. Но кажется, я не могу сделать последний шаг.

Поэтому я протягиваю пистолет брату, чтобы он нажал на курок.