Глава 8

Грейс

Я забыла дома свои штаны для большой девочки.

Ну, нет, это ложь — на этот раз я действительно добралась чуть дальше. Это то, что происходит после, заставляет меня хотеть убежать и никогда не возвращаться.

— Это игла для татуировки. — Каллахан держит дьявольское оружие между своими огромными пальцами и показывает его мне вблизи. — Ты будешь чувствовать покалывание каждый раз, когда он пронзает тою кожу, но это не должно быть слишком больно. Но поскольку ты хочешь тату в области ребер, это может покалывать немного сильнее.

— Насколько? — спрашиваю я, побледнев.

Каллахан хихикает.

— Не волнуйся. Я уверен, ты справишься с этим как профессионал. Ты хотела короткое предложение, верно? Это займет у меня не больше тридцати минут, максимум.

— Да, это то, что я имела в виду. — Я прикусываю нижнюю губу, чтобы удержаться от глупых вопросов. Мне немного неловко, когда я думаю об этом, что мне пришлось приехать сюда и занять его свободное время, потому что я не могу повзрослеть и выдержать несколько уколов.

— Хочешь, я сделаю эскиз для тебя сейчас? — спрашивает он, кладя иглу обратно на свое рабочее место.

— Т–ты не обязан всего этого делать. — Я подавлена мыслью, что я, возможно, всего лишь абуза, но он не говорит мне об этом из–за Аарона. — Особенно когда я все еще не знаю, пройду ли я через это.

— О, ты пройдешь. — Он одаривает меня понимающей улыбкой, которая согревает меня изнутри. — Давай. Это займет у меня всего пять минут, и в конце концов мне все равно придется его набросать. Что бы ты хотела?

С этого момента ситуация станет только более неловкой, потому что моя тупая задница никому, ни единой живой душе, не сказала, какую татуировку я хочу сделать. Это слишком личное, и рассказывать людям — все равно что снимать с себя слой и позволять им судить о моем уязвимом нутре. В конце концов, эта татуировка не будет на видном месте, и, если я не хочу, чтобы люди знали об этом, они не узнают, пока не увидят меня голой и не заглянут под мою грудь.

Что порождает совершенно другой набор тревожных проблем. Если я хочу, чтобы моя кожа была покрыта чернилами, мне придется точно сказать Каллахану, какой дизайн я хочу. И мне придется позволить ему прикоснуться к коже прямо рядом с моей грудью.

О, черт возьми.

— Грейс?

Дерьмо. Он задал мне вопрос, не так ли?

— Прости, что ты сказал? — Я моргаю, надеясь, что мое лицо не выглядит таким взволнованным, как кажется.

Каллахан одаривает меня легкой улыбкой.

— Я спросил, что ты хотела для татуировки. Я поработаю над быстрым наброском, чтобы ты могла подумать над ним дома.

— Эм, конечно. — Я достаю свой телефон, открываю приложение и показываю ему шрифт, который мне нравится. — Что–нибудь похожее на этот стиль, если сможешь.

— Я могу это сделать, — уверяет он меня мягким, нежным тоном. — Могу я посмотреть цитату?

— На самом деле, она немного глупая. — Я приковываю взгляд к экрану, хотя в этом нет необходимости. Слова моих отцов стали мантрой за последние четыре года, и я знаю их наизусть.

— Мне так не кажется. — Он поправляет свой стул, и в этом новом положении одно из его колен касается моего. Я не отстраняюсь от контакта. Это успокаивает меня, и, по какой–то причине, это слабое прикосновение придает мне смелости, которой мне обычно не хватает, чтобы снять этот первый слой.

— Несколько лет назад со мной кое–что случилось. Это было довольно плохо, и, эм..., — Я не вдаюсь в подробности, потому что не думаю, что у меня достаточно сил, чтобы сделать это прямо сейчас. — С тех пор мои отцы продолжали говорить мне то же самое, и я думаю, что это повлияло на меня. Раньше говорили: «Куда бы тебя ни посадила жизнь, расцветай с изяществом». — Я одариваю его грустной, жалкой улыбкой. — Понимаешь в чем смысл? Потому что я Грейс (прим. пер. с англ. Grace — изящество).

Я ожидаю, что он посмеется над слащавостью всего этого. Может быть, начнет издеваться. Но вместо этого он говорит.

— Это прекрасно. Кстати, совет тоже отличный.

— По–моему, это старая французская пословица. — Внезапно у меня возникает желание объяснить ему это. — Или, может быть, они просто увидели это в Интернете и сохранили ее для себя.

Каллахан усмехается и поворачивается к своему блокноту для рисования.

— Твои отцы кажутся довольно круто.

Я сияю от этого.

— Они самые лучшие. Когда я рассказала им о татуировке, они предложили заплатить за нее и все такое. Они убеждены, что мне нужно сделать что–то, чтобы выйти из моей зоны комфорта. То, чего я обычно не стала бы делать.

— У них есть какие–нибудь татуировки? — спрашивает он, не отрывая взгляда от своего рисунка.

— О, абсолютно нет. — Я сдерживаю смех, пытаясь представить любого из своих отцов с кучей татуировок. — Они оба те самые большие, плохие корпоративные юристы. Я даже не уверена, что им разрешено делать татуировку, даже если бы они захотели.

— У меня есть куча клиентов–юристов, — объясняет он. — С этим нет проблем до тех пор, пока чернила не будут видны. Большинство из них выбирают место для тату на ногах или спине.

Я внимательно наблюдаю за ним, пока он работает. Каждый дюйм его рук покрыт чернилами, как и ладони до костяшек пальцев. Мой взгляд поднимается к розе на его шее, и я спрашиваю.

— Все твое тело покрыто татуировками? Или только руки и шея?

— В основном только то, что ты видишь. — Он что–то стирает и рисует это снова. — У меня есть большая на левой икре и несколько на спине, но это все.

— Оу.

Он ухмыляется.

— Ты, кажется, разочарована.

— Наверное, по какой–то причине я думала, что ты полностью покрыт чернилами.

Не то, чтобы я прямо сейчас представляла его обнаженную грудь. Или его мускулистую спину. Конечно нет.

— Я всегда хотел забить обе руки. Все остальное я сделаю, если мне захочется. Я понятия не имею, что я хочу вытатуировать на остальной части своего тела, так что пока на них ничего нет.

Затем он, наконец, показывает мне эскиз, над которым работал последние несколько минут. И я испустила громкий, совершенно неловкий вздох.

Он сделал не один дизайн, а целых два.

На первом написано «bloom with grace» (прим. пер. от англ. цвети с изяществом) строчными буквами и курсивным шрифтом, еще более потрясающим, чем тот, который я показала ему для ознакомления, за которым следует запятая. Второй рисунок практически идентичен, за исключением того, что две буквы о в bloom на самом деле являются маленькими солнышками, выполненными изящным минималистичным штрихом.

Прежде чем я успеваю сформулировать хоть одну связную мысль, он начинает.

— Я знаю, что половины цитаты не хватает, но поскольку ты боишься боли, а татуировка все равно не может быть слишком большой. И я добавил запятую как символ того, что чтобы ни случилось, ты все равно будешь цвести с изяществом

Я слишком ошеломлена, чтобы говорить, и, наверное, поэтому мой голос звучит так хрипло, когда я спрашиваю.

— А маленькие солнца?

Он одаривает меня легкой, застенчивой улыбкой, от которой я не могу отвести взгляд.

— Все прекрасное в жизни нуждается в солнце, чтобы цвести и процветать. Возможно, мы еще не очень хорошо знаем друг друга, но я не сомневаюсь, что ты — самый яркий лучик, ярче самого солнца, Грейс.

Тогда я вспомнила. Прозвище, которое он дал мне, когда я впервые пришла сюда, и все остальные разы он называл меня одним и тем же прозвищем. Неясное, теплое чувство вторгается в мою грудь.

— Итак, эм..., — я удивлена, что он вдруг так растерялась. — Забери это домой. Подумай над дизайном еще, посмотри, какой из них тебе больше нравится, или если тебе нужен новый дизайн, который ты подберешь. Не спеши, просто позвони мне, когда примешь решение.

Я беру листок бумаги между пальцами и аккуратно складываю его.

— Спасибо. Это... это много значит, что ты нашел время для меня.

— Это пустяки. Но если хочешь, можешь считать, что это мой способ поблагодарить тебя за то, что ты осталась с Мэдди на днях. — Он одаривает меня последней улыбкой, прежде чем встать со своего стула. Я делаю то же самое. — Я провожу тебя.

Мое сердце бьется так быстро, когда мы подходим к передней части зала, что я не замечаю, как снаружи бушует летняя гроза, пока моя рука не оказывается на дверной ручке.

Над нашими головами уже темнеющее небо затянуто тяжелыми тучами.

Мое лицо вытягивается.

— Дерьмо.

Я чувствую тепло огромного тела Каллахана прямо позади себя, но его близость не пугает меня.

— Я надеюсь, ты никуда не торопишься. Похоже, погода будет кошмарной какое–то время.

Взглянув на время на своем телефоне, я замечаю, что нахожусь здесь почти целый час.

— Мне нужно было закончить задания к завтрашнему дню, и я не собиралась тянуть всю ночь, но...

— Пойдем, — внезапно говорит он, хватая связку ключей с другой стороны прилавка. — Я отвезу тебя домой.

— Ты не обязан этого делать, — быстро уверяю я его.

— Я закончил на сегодня, и Трей может закрыть салон, когда закончит, — говорит он, отметая мои опасения. — Моя машина сзади. Ты идешь?

— Я могла бы вызвать Убер.

— Ты могла бы, — соглашается он. — Или ты могла бы просто согласиться на мою бесплатную поездку.

Я имею в виду... Когда он так это преподносит.

Не говоря больше ни слова, я следую за ним в заднюю часть салона. Он открывает металлическую дверь, ведущую в небольшой гараж, где под узкой крышей припаркован черный автомобиль. Я забираюсь внутрь так быстро, как только могу, потому что поднялся ветер, а на мне нет куртки, и улыбаюсь, когда смотрю на то, что, как я предполагаю, является черно–розовым сиденьем Мэдди сзади.

— Куда едем? — спрашивает он меня, заводя машину.

— Престон Холл.

— В общежитие?

— Ага.

— Понял.

Окутанные глубокой серой атмосферой, мы едем в комфортной тишине, и только звук дождя, бьющего по лобовому стеклу, разделяет нас. Странно, но я чувствую себя непринужденно в его компании, когда он проезжает через затопленный грозой город. Во–первых, мне никогда не нравились сильные штормы, так что тот факт, что я не схожу с ума прямо сейчас, находясь в машине с мужчиной старше и сильнее, многое говорит о том, на каком я психологическом уровне.