— Я же говорила тебе, — сказала Уайатт, — я думала, кто-то проник через защиту. Не знаю, заметил ли ты, но с тех пор, как я вернулась, моей жизни постоянно угрожали. Ты, лесные твари, человек-птица, зверь.

Он вскинул голову.

— Что ты сказала?

— Зверь, — повторила она. — Из леса.

Страх пробежал у него по спине.

— Откуда ты о нем знаешь?

— Потому что группа людей в плащах рассказала мне о нем, как же иначе? Они сказали, что если я тебя не выдам, то придет лесной зверь и заберет тебя силой.

— Сколько?

— Сколько что?

— Сколько человек было в лесу, Уайатт?

— Я не знаю. — В ее взгляде промелькнуло раздражение. — Пять. Может, шесть?

— Семь, — сказал он с болезненной уверенностью. Семь — за семерых членов гильдии, которых он привел к смерти после того, как Уайатт и Джеймс ушли. Семь — за семь тел, которые он похоронил. За семь могил с семью трупами, готовыми к воскрешению. Если они были там, это означало, что зверь берет дело в свои руки.

А это означало, что у них было меньше времени, чем он думал.

Телефон на стене зазвонил снова. На этот раз, когда Уайатт потянулась, чтобы ответить, он схватил ее за запястье.

— Не надо.

Они стояли лицом к лицу в темноте, телефон без конца насмехался над ним, ее пульс бился под подушечками его пальцев. Кровь Уэстлоков стучала отбойным молотком прямо под ее кожей. Когда она вырвалась из его хватки, ее пульс остался позади, как эхо.

— Давай заключим перемирие, — поспешил предложить он.

Она надела браслет на запястье, в ее взгляде читался гнев.

— Ты ударился головой? С чего бы мне соглашаться на это?

— Потому что у тебя нет другого выбора.

— Всегда есть другой выбор. — Когда звонки прекратились, она повернулась к нему спиной и направилась в прихожую. Оставив его наедине с навязчивой идеей, ладонью он все еще ощущал биение ее пульса. Она уже почти ушла, когда он окликнул ее.

— Нам было по семь лет, когда ты заставила нас с Джеймсом спать в твоей комнате. Ты была убеждена, что под твоей кроватью водятся монстры. Джеймс говорил тебе, что это невозможно — ничто по-настоящему чудовищное не может поместиться в таком маленьком пространстве, — но ты настаивала, что темнота становится еще больше, когда ты оказываешься в ней.

Она не взглянула на него, но и не ушла. Одной рукой она держалась за дверной косяк, а все, кроме кончиков пальцев, было спрятано в вязаном манжете ее свитера.

В темноте раздалось отрывистое тявканье койота, а затем затихло, погасло, как пламя под внезапным порывом ветра. Холодок пробежал по коже Питера и остался.

— Ты не ошиблась, — сказал он. — Зверь живет в этих пространствах — между небесами, где тьма настолько непроницаема, что не видно конца. И если он проникнет в дом, все будет кончено. Он проникнет в твою голову. Он разнесет твой разум вдребезги, пока ты не перестанешь понимать, что реально, а что нет.

Она повернулась к нему лицом, пока он говорил.

— Это он с тобой сделал?

Вопрос пронзил его насквозь. Он подумал о том первобытном шепоте, который прошелся по его позвоночнику, — «Она бросила тебя. Она бросила тебя» — о том, как разлетелось вдребезги стекло ее зеркала под его кулаком, о том, как тела членов гильдии корчились в тончайшей паутине. И, наконец, он вспомнил, как Джеймс Кэмпбелл стоял на коленях, а в его глазах плыла непроглядная чернота.

Он все еще ощущал призрачный пульс Уайатт подушечками пальцев. Он разрывался между желанием вырвать его из себя или вшить в кожу.

— Только ведьма может удержать его, — сказал он, прижимая раскрытую ладонь к груди.

— Я уже говорила, — парировала Уайатт. — Я не занимаюсь магией.

— Но ты можешь научиться. — Он не позволит ей отказаться от этого. Не тогда, когда на карту поставлено так много. — Ты можешь научиться, и я собираюсь научить тебя.