8 Уайатт

Уайатт проснулась от крика петуха на ферме. Звук вырвал ее из кошмара, унося с собой детали в быстро исчезающих образах — холодный поток воды, дюжина маленьких рыбок, умирающих с вытаращенными глазами. Зеленые веера водорослей под ее пальцами.

Она с трудом выпрямилась, перед глазами у нее все плыло, легкие болели, и она внимательно осмотрелась вокруг, пытаясь остановить приступ страха.

Не плачь. Не плачь.

Это был всего лишь сон.

У ее ног животом кверху в лучах солнечного света спала Крошка. Ее руки были сухими. Сухими, а не мокрыми. В ней не было ничего отвратительного. В ее венах не было гнили. Кожа была слишком туго натянута на костях, будто высохла от сульфата. Головная боль вспыхнула, заплясав точками перед глазами, когда во дворе во второй раз прокричал петух.

Она медленно оделась, натянув поношенный топ и мятый льняной комбинезон. За окном старая ива застонала от внезапного порыва ветра. От этого звука у нее екнуло сердце, и она подняла глаза, почти ожидая увидеть Питера, который ждал ее там, болтая ногами, перепачканными грязью. От этой мысли у нее внутри все сжалось. Преследуемая своими призраками, она отвернулась от окна.

Не плачь. Не плачь.

На туалетном столике лежали сувениры, которые она забрала из потайной комнаты Питера — отрезанное пластиковое сердечко на веревочке. Помятая зажигалка Джеймса. Украденный тюбик губной помады. Сначала она схватила зажигалку и сунула ее в карман комбинезона рядом с оторванной пуговицей Кабби. Спохватившись, она потянулась за губной помадой. Выкрутила ее из тюбика — ярко-красная, как георгин, от многократного использования воск стерся. Она нанесла помаду по наитию, поджав губы и наклонившись вперед, чтобы посмотреться в разбитое вдребезги зеркало.

Это ничего не изменило.

Девушка в зеркале по-прежнему казалась незнакомкой.

К тому времени, как она спустилась вниз с топориком в руке, Питер уже был на кухне, одетый в бесформенный зеленый свитер и вельветовые брюки. Его волосы торчали короткими неаккуратными прядями, будто он подстригся садовыми ножницами. Он расправился с полной тарелкой омлета и пюре из цветной капусты, лишь мельком взглянув на нее, когда она прислонила топор к маленькому складному столику.

Проглотив кусок, он спросил:

— Ты собираешься брать его с собой, куда бы ни пошла?

Она тяжело опустилась на стул напротив него.

— Зависит от обстоятельств.

— От каких?

— От некоторых. — Наклонившись над столом, она взяла с его тарелки цветную капусту. Он замер, следя за ее движениями, когда она поднесла ее ко рту и откусила кусочек. Она хотела показать свою силу. Продемонстрировать свое превосходство. Вместо этого все показалось ей до боли знакомым — отражением тысячи других моментов, похожих на этот. Она поспешно отложила цветную капусту, так и не доев ее.

— Во-первых, я до сих пор не решила, что с тобой делать.

— Хочешь сказать, что еще не решила, собираешься ли попытаться убить меня? — Он искоса посмотрел на нее. — Просто из любопытства, что тебя останавливает?

— Вот это. — Сунув руку в свои набитые карманы, она ощупывала, пока не нашла хрупкую фотокарточку. Она осторожно положила ее на стол между ними. Крошечная монохромная копия Питера хмуро смотрела на них, его матросская шапочка съехала набекрень на копне светлых волос. Зубцы его вилки скребнули по тарелке. Он медленно поднял на нее глаза. У него перехватило горло, когда он проглотил еще один кусок.

— А что насчет этого?

— Если я тебя ударю, — задумчиво произнесла она, изображая безразличие, — это что-нибудь даст? Я имею в виду, этой фотографии больше ста лет, Питер. Ты вообще можешь умереть?

В его бледно-голубых глазах промелькнула искорка веселья.

— Да, — сказал он, протягивая руку за стаканом воды, — я отлично умею умирать.

Она сердито посмотрела на него.

— И что это должно означать?

Но он не ответил. Вместо этого он сделал большой глоток. Она смотрела, как он осушает свой стакан, гадая, ел ли он что-нибудь или пил за те пять лет, что ее не было. Голодал ли он так, как голодают все нормальные люди, или он вообще ничего не чувствовал. Поставив стакан обратно на стол, он вытер каплю воды с подбородка.

— Вот вопрос получше, — сказал он. — Кто такой Мика?

Вопрос застрял у нее в горле.

— Где ты услышала это имя?

— Ты звала его во сне прошлой ночью.

Ее кошмар нахлынул волной. Она моргнула и увидела кровавые пятна, услышала этот ужасный, захлебывающийся голос:

— Уайатт, ты сука.

На другом конце стола Питер провел кончиком пальца по краю своего пустого стакана. Звук разнесся по комнате, как удар камертона.

— Он твой парень? — ровным голосом спросил он.

Стул под ней зашатался, когда она вскочила на ноги.

— Прости? — Она схватилась за рукоять топора, и затупленная дубина застучала по цементному раствору у нее за спиной, она направилась к двери и натянула старые желтые болотные сапоги.

Питер поднялся со стула.

— И куда это ты собралась?

— Куда-нибудь, — огрызнулась она, как только за ними захлопнулась сетчатая дверь.

Ее сразу же встретили крик петуха и галдеж переполошенных кур. В тени ближайшего хвойного дерева коза наблюдала за ней прищуренными забавными глазами, скрючившись на клочке плюща.

Она уставилась на нее в ответ и состроила такую уродливую гримасу, какую только смогла, прислонив топор к облупившейся обшивке. Неподалеку древняя ива издала призрачный стон, ее ветви дрогнули от внезапного порыва ветра. Сунув руку в карман, она вытащила зажигалку Джеймса и провела большим пальцем по вмятине на ее боку. Девушке показалось странным, что он оставил ее там. Он всегда носил ее с собой, куда бы ни отправлялся, открывая и закрывая, будто у него был нервный тик. Он тренировался весь день. Щелк. Нажать. Искра.

Когда она нажала на колесико, ничего не произошло. После второй попытки в небо взметнулась искра. Нахмурившись, она закрыла крышку. Возможно, закончилась жидкость для зажигалок. А может, это была ошибка использования. Возможно, Джеймс знал все, а она ничего. Ее пронзила острая боль, и она вскинула руку, готовясь швырнуть зажигалку в ближайшие кусты.

Чья-то рука перехватила ее запястье в воздухе, прежде чем она успела разжать руку.

— Тебе опасно здесь находиться, — сказал Питер, когда дверь за его спиной захлопнулась. — В лесу есть твари, которые могут тебя убить.

Она безуспешно пыталась вырваться.

— О, будто ты этого не хочешь?

Он издал звук, который мог бы сойти за смешок, будь на его месте кто-то другой. Вытащив зажигалку, он отпустил ее руку. Его взгляд опустился к ее губам, и от непоколебимой голубизны его взгляда у нее защемило внутри.

— Я помню, как ты впервые начала пользоваться этой штукой, — сказал он, и она не сразу поняла, что он имеет в виду губную помаду, которую она нашла у него под матрасом. — Тебе не разрешалось краситься, но ты все равно пробиралась в сарай и красилась. Это заставляло тебя чувствовать себя бунтаркой. Будто ты могла хоть немного контролировать ситуацию. — Взгляд его светлых глаз встретился с ее. — Теперь ты чувствуешь, что все под контролем? Со своим тупым топором и сломанной зажигалкой?

Он слишком легко разгадывал ее мысли, и она ненавидела это. Ненавидела за то, что он так аккуратно держал все ее секреты на ладони, а все, что у нее было от него, — горстка фотографий и украденная пуговица, достаточно обмана, чтобы в нем утонуть.

Когда он шагнул к ней, она отшатнулась, судорожно хватаясь за рукоять топора. Еще шаг, и она врезалась спиной в дверь. Вздрогнув, дюжина греющихся на солнце божьих коровок взмыла в воздух роем красных жуков. Питер не обратил на них внимания, сунул зажигалку в задний карман и наклонился, чтобы поймать ее взгляд.

— Никаких бунтов, — сказал он. — Мы заключили перемирие, помнишь?

— Ты объявил перемирие, — парировала она. — Я ни на что не соглашалась.

— Здравствуйте!

Они оба замерли, повернувшись в направлении звука. Там, под плетеной садовой решеткой, стояла пожилая женщина, которую Уайатт узнала. На ней было бесформенное платье из ворса в цветочек, в волосах серебрились пряди. Ее кожа была обветренной, как древесная кора, так что она больше походила на дерево, чем на человека, а запавшие глаза были темными, как отверстия от сверла в старом дубе.

— Маленькая мисс Уайатт. — В ее улыбке не хватало нескольких зубов, а пальцы были покрыты бледно-пурпурными синяками. — Это не можешь быть ты. Такая взрослая. И к тому же, такая хорошенькая.

— Не разговаривай с ней, — приказал Питер.

Уайатт сильно толкнула его в грудь, отпихивая в сторону.

— Что с тобой не так? Это миссис Джермейн.

Он моргнул, глядя на нее сверху вниз.

— С соседней фермы? Знаешь, у нее все кошки дома.

— Я никогда не выезжал за пределы фермы, — кисло сказал он. — Как бы я познакомился с ее кошками?

Она уставилась на него, уверенная, что ослышалась.

— Что ты имеешь в виду под ты никогда… Знаешь что, не бери в голову. Привет, миссис Джермейн!

— Ее здесь быть не должно, — пробормотал Питер.

Уайатт проигнорировала его, улыбнувшись пожилой женщине у ворот.

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Думаю, да. — Старая миссис Джермейн моргнула, уставившись на Уайатт странным взглядом, устремленным на тысячу ярдов. Подол ее платья был мокрым от грязи. Она была босиком, а ее ноги были бесцветными из-за ушибов. В ее руке блеснуло что-то серебристое. — У меня для тебя сообщение.

— О. — В груди Уайатт впервые шевельнулось беспокойство. — Все в порядке?

— О, да, дорогая. — Сладковатый, как патока, звук ее голоса понизился. Он превратился в стон деревьев, в то, как старый дуб сгибается под порывами сильного ветра. Тихий шелест нескольких сотен голосов одновременно. — Теперь, когда ты вернулась домой, к нам, все в порядке.

Уайатт нахмурилась.

— К нам?

— К мальчику и ко мне, — сказала она. — Мы ждали тебя.