34

МЭЛ

— Я провожу тебя в твою спальню, — мягко предлагает Сильвия, и я отвожу взгляд от входной двери, которую Глеб только что закрыл за собой.

— Спасибо. — Я устало улыбаюсь, изнеможение проникает в самые мои кости. Я чувствую себя эмоционально выжатой досуха, как будто я могла бы спать несколько дней, и этого все равно может быть недостаточно.

Я поворачиваю голову, чтобы включить Петра в свое следующее заявление.

— Большое спасибо вам обоим за все... за Габби. — Я качаю головой, ошеломленная своей признательностью паре, которая спасла меня во многих отношениях. — Не могу передать, как много для меня значит, то, что вы присматривали за ней, пока... меня не было.

— Конечно, — говорит Петр с мягкой улыбкой.

Сильвия нежно сжимает мою руку, и я следую за ней. Мое свадебное платье шуршит по полу, когда я иду, и я на мгновение останавливаюсь, чтобы снять каблуки, чтобы не разбудить девочек, когда буду проходить мимо их комнаты.

Мои шаги замедляются, когда мы приближаемся к двери Ислы. И хотя я знаю, что Габби спит, я жажду проверить ее всеми фибрами своего существа.

Сильвия останавливается, понимая мои колебания, и ее улыбка добрая и понимающая.

— Я могу подождать, — бормочет она, и благодарность наполняет мою грудь.

Я открываю дверь как можно тише и проскальзываю внутрь. Шорох ткани моего платья звучит болезненно громко в тихой, темной комнате. Но, к счастью, кровать Габби придвинута к стене, ближайшей к двери, так что мне нужно сделать всего несколько шагов, чтобы добраться до нее.

Она крепко спит, ее большой палец во рту, когда она свернулась в клубок на боку. Она выглядит совершенно умиротворенной, доверяя своим опекунам с такой открытостью, что мне хочется плакать. Слезы жгут мои глаза, когда я становлюсь на колени рядом с ней, и я нежно глажу ее круглую щеку тыльной стороной костяшек пальцев. Габби тихо мычит, прижимаясь сильнее к подушке. Я была так близка к тому, чтобы потерять ее навсегда. И независимо от того, что стоит между мной и Глебом, я всегда буду глубоко благодарна ему за то, что он вернул меня к моей дочери.

— Я люблю тебя, булочка, — тихо шепчу я, чтобы не разбудить ее. Затем я наклоняюсь ближе, чтобы сделать ей наши обнимашки, прижимаясь своим лбом и носом к ее лбу и глубоко вдыхая. Мои губы касаются ее крошечной ручки, и я целую ее. Наполненная такой любовью и благодарностью, что я едва могу дышать.

Поднявшись с корточек, я на цыпочках выхожу из комнаты. И мои глаза встречаются с глазами Сильвии, когда я вытаскиваю шлейф своего платья и закрываю дверь.

— Ты, должно быть, умираешь от желания избавиться от этой штуки, — говорит она, оглядывая его сверху вниз.

— Ага, — соглашаюсь я, приподнимая ребристый корсет ладонями, поскольку понимаю, что у меня не было возможности полностью наполнить легкие с тех пор, как я его надела.

— Красивое, — замечает она, когда мы подходим к следующей двери.

Она открывает дверь, чтобы впустить меня в старую гостевую спальню, которую я когда-то временно называла домом. Красивая мебель из темного дерева и покрывало цвета шалфея приветствуют меня счастливыми воспоминаниями, такой контраст с эмоциями, которые вызывает мое роскошное свадебное платье.

Я тихо смеюсь.

— Так оно и есть, не так ли? Но я все еще серьезно подумываю сжечь эту чертову штуку. Ни одна невеста не захочет выходить замуж в этом платье с плохим амулетом, цепляющимся за него.

Это шутка, конечно, но Сильвия только грустно улыбается мне.

— Тебе нужна помощь, чтобы выбраться из него? — предлагает она.

Мои плечи опускаются от благодарности.

— Это было бы потрясающе, на самом деле. Думаю, я пристегнута намертво этими модными пуговицами. Стилисту потребовалось почти десять минут, чтобы только надеть его на меня.

Сильвия кивает в знак подтверждения, когда я поворачиваюсь к ней спиной.

Сокращая расстояние между нами, она осторожно обходит длинный шлейф и приступает к работе.

— Итак…, — говорит она легкомысленно, не отрывая глаз от своей задачи. — Что произошло между тобой и Глебом, если ты не против, я спрошу?

Боль пронзает мою кожу, оставляя мое тело с тупой, пульсирующей болью. И слезы жгут мои глаза, когда я думаю о нашей ссоре, которая на этот раз может быть постоянной.

— Мы… поссорились, — признаюсь я, и Сильвия, не зная контекста, чувствует, что она, должно быть, считает меня ужасным человеком. В конце концов, Глеб только что проехал несколько часов и рисковал своей жизнью, чтобы спасти меня в сотый раз.

Но Сильвия ничего не говорит и не отрывает глаз от своей задачи, как будто позволяет мне выбирать любые детали, которыми я сочту нужным поделиться.

— Габби его дочь, — бормочу я, и мое сердце нервно трепещет, когда я озвучиваю правду. — Я узнала, что беременна, вскоре после того, как уехала из Нью-Йорка в первый раз. — Кроме Глеба, я никому не рассказывала. А рассказать двум людям в один и тот же день? Кажется, это глубокая, темная тайна, которую Сильвия будет в ужасе узнать.

Но она даже не кажется особенно удивленной, и я думаю, не подозревала ли она об этом раньше. Через плечо я замечаю, как ее красивые губы дергаются в едва заметной улыбке.

— Я рассказала ему в той записке, в которой говорила, что ухожу от него. Потому что не была уверена, что у меня будет возможность сказать ему лично… — шепчу я. Слеза вытекает из моих глаз, когда меня охватывает чувство вины за то, что я не сказала ему раньше. Может быть, все могло бы сложиться иначе, если бы я нашла в себе смелость сказать это с самого начала. — Но теперь он мне не верит. Он не… — Я сглатываю, пытаясь склеить хрупкие частички своего сердца. — Он не верит, что он единственный, кого я когда-либо…

В моей груди вырывается рыдание, и я сжимаю губы, пытаясь сдержать его. Но не могу. Это выходит, как сдавленный вздох, и внезапно я неудержимо плачу.

Почему так больно признавать?

— Я н-не могу продолжать защищать себя, — выдавливаю я сквозь слезы.

— О, Мэл, — выдыхает Сильвия, прерывая свою задачу, чтобы обойти мое платье и обнять меня. — Я написала эту записку, зная, что могу не выжить и что мне не позволят оставить Габби, даже если я выживу. Поэтому мне пришлось рассказать Глебу. Я хотела, чтобы он знал правду, мне н-нужно было, чтобы он знал. И я не думала… я надеялась, что письмо убедит его остаться в Нью-Йорке. Я не могла позволить ему умереть, и я знала, что если я не смогу вырастить Габби, я хотела бы, чтобы он...

Мучительные рыдания, которые одолевают меня, прерывают мое объяснение. Мои плечи дергаются, когда мои эмоции выплескиваются из меня с невероятной силой. Я не плакала так с тех пор, как была маленькой девочкой. С тех пор, как умерла моя мама. Но внезапно я не могу сдержать поток воды. И все же Сильвия, кажется, не против. Она только крепче обнимает меня, удерживая все части меня вместе, потому что я больше не могу. Почему мне кажется, что мой мир рушится? Я свободна. Я благополучно вернулась в Нью-Йорк. Я со своей дочерью и семьей, которая защитит и поддержит меня так, как мне нужно.

Во многих отношениях я невероятно благословлена.

Но когда я думаю о Глебе, мне кажется, что у меня огромная дыра в груди. Он так много для меня сделал. Как молчаливый защитник, он всегда был рядом, присматривая за мной, ограждая меня, спасая меня от тьмы, которая так решительно настроена поглотить меня целиком.

И в то же время я не могу понять, чего он хочет. Чего он действительно хочет.

Иногда мне кажется, что это я.

Но потом он говорит мне, что не может видеть, как мы движемся вперед вместе. Потому что я лгала. Потому что я хранила секреты. И теперь он не может доверять ничему из того, что я говорю.

Так больно чувствовать, как он ускользает из моих пальцев. Знать, что я виновата. У меня просто слишком много багажа, слишком много шрамов. И я не могу быть с тем, кто не принимает меня такой, какая я есть - и красоту, и недостатки. Поэтому, как бы отчаянно я ни любила, мне нужно отпустить Глеба.

Но, боже, делая это, я чувствую, что пытаюсь вырезать часть своей души.

Слезы медленно утихают, и я вытираю лицо, приходя в себя.

— Мне жаль, — бормочу я, смущение следует за моим полным крахом.

— Не надо, — говорит Сильвия, в последний раз сжимая меня. Затем она поворачивает меня за плечи, чтобы закончить расстегивать мое платье. — Похоже, ты сделала все, что могла, — добавляет она после минутной паузы. — Иногда отношения запутанны, и эмоции могут затмить суждение людей. Глеб изменит свое мнение.

— Возможно, — соглашаюсь я, но не уверена. Не представляю, как мы сможем выжить как пара, если он усомнится в моей честности и будет использовать против меня то, что я сказала. Я закусываю нижнюю губу, и мои сомнения глубоко укореняются в моем животе. Потому что он не совсем неправ. Я хранила свой секрет о Габби месяцами… годами, если быть честной с собой.

Сильвия отстегивает последние застежки на моем корсете, но почему-то я не чувствую, что могу дышать легче. Моя вина и раскаяние держат меня в железной хватке. Прижимая ребристую часть к груди, чтобы тяжелое платье не соскользнуло с моих плеч, я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее.

— Спасибо, — говорю я, но я имею это в виду по многим другим причинам, а не только из-за того, что она помогает мне выбраться из моей тканевой клетки.

— Не за что, — говорит она. — Думаю, у нас здесь еще есть кое-какая дополнительная одежда... — Она направляется к комоду и достает удобные на вид шорты для сна и большую футболку. Она кладет их на кровать для меня, затем поворачивается, чтобы одарить меня еще одной доброй улыбкой. — Могу ли я принести тебе что-нибудь еще?

— Новый старт? — горько шучу я.

Сильвия наклоняет голову, словно удивленная моим ответом.

— На какой новый старт ты надеешься? — мягко спрашивает она.

И я понимаю, что мое предложение может подразумевать, что я готова собраться и найти новое место для жизни. Черт, это был бы не первый раз, когда я сбежала, когда стало тяжело.