Корделия открылась мне без колебаний, когда я провёл языком по её нижней губе. Боже, на вкус она была как сахар со сливками, и я не мог насытиться этим. Мой поцелуй стал голодным. Я прижался к ней, просунув колено между её коленями, и мне пришлось опереться на спинку дивана, чтобы не упасть.

Она вцепилась свободной рукой в мой воротник, притягивая меня, поскуливая при каждой возможности перевести дух.

Эти тихие звуки что-то сделали со мной. Мой пульс учащался при каждом из них, и в ту секунду, когда мои губы снова сомкнулись на её губах, я целовал её с такой силой, что на этих идеальных розовых губах могут остаться синяки.

При следующем всхлипе я бы оторвался от её губ и проложил дорожку поцелуев вниз по её шее к маленькому треугольнику кружева.

За исключением того, что, когда я оторвался от неё, чтобы глотнуть воздуха, легкие отчаянно нуждались в передышке, рука Корделии на моем воротнике напряглась. Она оттолкнула меня, и вместо жалобного хныканья, у неё вырвалось:

– Я не могу.

– Чёрт, – зашипел я, когда моё периферийное зрение прояснилось, и внезапно в мире появилось нечто большее, чем губы Корделии.

– О, чёрт, – она поморщилась и прижала руку к животу. – Судорога.

-Точно, – я откинулся назад, присев на корточки перед диваном. Я, должно быть, серьезно сошел с ума, раз набросился на неё, когда полчаса назад ей оказывали помощь в больнице. – Прости.

– Это лопнувшая киста яичника. Потребуется некоторое время, чтобы зажило, – сказала она извиняющимся тоном, как будто я собирался разозлиться на неё за то, что она не предприняла никаких действий сегодня вечером. Это было наименьшей из моих забот.

– Разве это не серьезно? Разве тебе не следовало остаться в больнице?

– Похоже, всё в порядке. Если мне станет хуже, поднимется температура или ещё что-нибудь в течение следующих нескольких дней, мне понадобится операция. Сейчас мне просто нужно пережить эту боль, – она поправила своё положение, поморщившись, и я перегнулся через её колени, чтобы помочь поправить одну из подушек.

– Я отложу свой рейс.

– Не надо, – она вздохнула и откинулась на подушку.

– Ты одна.

Слова не должны были прозвучать оскорбительно. За семь недель не было ни одного посетителя, если не считать домработницы или её психотерапевта. Я дважды слышал, как она разговаривала по телефону со своим отцом, и оба телефонных разговора закончились в течение минуты. Корделия была одна в самом прямом смысле этого слова.

Она закатила на меня глаза.

– У меня есть телефон. Я могу набрать 911, если станет хуже.

– Ты наняла меня, чтобы я обеспечивал твою безопасность. Позволь мне сделать свою работу.

– Я думала, ты увольняешься, – резкость в её голосе была такой же вызывающей, как и раньше, но она медленно вжималась в диван, в её мышцах не осталось напряжения.

– Считай, что это моё уведомление за две недели, – сказал я.

– Хорошо, – вздохнула она, остатки борьбы исчезли даже из её голоса. – Не мог бы ты, пожалуйста, помочь мне подняться наверх?

– Конечно.

Мне нужно было придумать, как сказать Луке об этом завтра. В последнее время мы больше общались в одностороннем порядке, он отправлял обновления и мои документы в почтовый ящик. На данный момент я обнял Корделию одной рукой за талию, а другой за колени и поднял её с дивана. Ее руки обвились вокруг моей шеи, и её голова немедленно упала мне на плечо. На сегодня с этой девушкой покончено.

– Виктор, – пробормотала она на полпути вверх по лестнице.

– Да?

– Мы могли бы больше никогда не упоминать о поцелуе? Хорошо?

– Да, – согласился я. – Всё в порядке, Корделия.