Темно-каштановые кудри Сайласа были растрепаны до нужной степени небрежности, его козлиная бородка была аккуратно подстрижена, а кожа была достаточно загорелой, чтобы дать понять, что он не провел всю зиму в деревне. И не говоря уже про идеально накрахмаленный воротничок рубашки, торчащего поверх винтажного вязаного свитера.

И со всем своим безупречным расчетом он подождал, пока я займу своё место, прежде чем заговорить снова:

– Корделия, могу я просто сказать, что для меня большая честь познакомиться с вами? Спасибо, что связались со мной.

– Большая честь? – спросила я.

– Я знаю, что вокруг вас уже несколько месяцев кружат акулы. Все отчаянно хотят попасть на эксклюзивную встречу. С вами нелегко связаться.

– Я очень скрытный человек.

– Конечно, – он наклонился вперед, опираясь на колени, изобразив улыбку, достойную рекламы зубной пасты. – И на этом тоже нам следует сосредоточиться. Ты как личность. Я здесь не для того, чтобы повторять те же заголовки, что были много лет назад.

Я моргнула, глядя на мужчину передо мной. Слишком несовершенный. Слишком сосредоточенный на том, чтобы сказать правильные слова.

– Ты отличаешься от того, что я себе представляла, – сказала я, потому что у меня возникло отчетливое ощущение, что я напрасно трачу своё время. – Я хотела встретиться с тобой из-за твоей работы о Танзании.

– Танзании? – Маска соскользнула с его лица. Брови Сайласа нахмурились, и его легкая улыбка исчезла. – Это было десять лет назад.

– Да. С тех пор я пожертвовала значительную сумму организациям, которые ты сопровождал в той поездке. Я поддерживаю связь с одной или двумя из них. Они добились больших успехов в борьбе с браконьерами на юге.

Он откинулся на спинку стула. Замешательство на его лице выделило морщинки вокруг глаз. Он был всего на несколько лет старше меня, но он достаточно много путешествовал, чтобы солнце оставило на его коже следы.

– Танзания? – снова спросил он.

– Если ты готов отнестись к фонду Терезы Монтгомери с такой же заботой и уважением, я бы с удовольствием наняла тебя для нашей видео-кампании. Мне понадобятся три коротких видеоролика и одно более длинное, примерно на пятнадцать минут. Мы должны показать людям, что мы существуем, как мы можем им помочь, и что с нами они в безопасности.

Перспектива работы, казалось, достучалась до него. Интерес возрос, замешательство уступило место тому, что, как я предположила, было его деловым выражением лица.

– Я хотел бы предложить сделку.

– Слушаю, – невозмутимо ответила я.

– Я проведу вашу кампанию. Я могу сделать так, чтобы ваш фонд выглядел так, будто его благословила сама мать Тереза, – он кивнул. – Но после этого я хочу стать твоей тенью. Мне всё равно, займет ли это месяц, полгода или год. Я хотел бы по-настоящему провести время с тобой, увидеть всё, чего ты достигла и ещё достигнешь. Не буду врать, нам придется поговорить о твоей семье. Потому что именно с этого всё началось, и именно это уже привлекло внимание людей. Однако я бы предпочел свести эту часть к минимуму. История – это ты, а не твои родители.

– Я не история, – сказала я, качая головой. Амани назвала моё прошлое трагической историей происхождения. Теперь даже моё настоящее и будущее должны были превратиться в историю?

– Подумай об этом несколько дней.

– Подумать о чём? Ты хочешь следить за мной целый год? Я мало что делаю. Я весь день сижу в этом офисе и печатаю на своем компьютере.

– Почему бы тебе не позволить мне самому судить о том, что интересно. Это мой сериал.

– О, так теперь это сериал?

– Ты бы предпочла тридцатиминутное интервью с одними и теми же скучными вопросами, которые ты слышала уже дюжину раз и по большей части откажешься отвечать?

– Я польщена, Сайлас, но не думаю, что это сработает. Я пытаюсь наладить пиар для благотворительного фонда, а не получить специальный выпуск на Netflix.

– Повторяю, тебе не нужно беспокоиться об этом. Позволь мне следить за тобой в течение недели. И всё. Я покажу тебе, если ты дашь мне время.

– Хочешь пройти прослушивание, чтобы снять реалити-шоу обо мне? – это всё, что его продюсерская компания извергала последние три года. Реалити-шоу. Я надеялась, что человек, пробудивший моё увлечение документальными фильмами о природе, всё ещё существует, но, возможно, я ошибалась.

– Это серия документальных фильмов. О тебе, о судьбе Монтгомери, о фонде Терезы Монтгомери, обо всех людях, работающих за кулисами, и о многих женщинах, получающих от этого выгоду.

– Как будет выглядеть эта слежка за мной?

– Я приеду со своей командой...

– Нет, – оборвала я его. – Нет, это... – моё дыхание участилось при мысли о целой группе операторов и звукооператоров, расхаживающих по моему дому. Заходящих во все мои комнаты. Я не смогла бы постоянно держать их всех в поле зрения. И если бы Виктор последовал за одним, я осталась бы наедине с остальными. Вот только Виктора сейчас здесь даже не было. Он уже оставлял меня наедине с этим совершенно незнакомым человеком, который оказался совсем не таким, как я ожидала.

– Никакой команды, – отрывисто сказала я. – Только не здесь.

– Я приеду со своей командой на один день, чтобы настроить свет и микрофоны. И всё. Тебе даже не обязательно быть здесь для этого.

– Спасибо. Я подумаю об этом, – я встала со своего кресла и указала рукой на дверь, желая, чтобы она не выдала меня, дрожа, как лист на ветру.

– Корделия...

– Сайлас, пожалуйста, уйди, или я автоматически скажу “нет”.

По крайней мере, у него хватило здравого смысла поверить мне на слово и взять свой пиджак.

– Было приятно познакомиться с вами, Корделия.

– Хотела бы я сказать то же самое, но мне не доставляет удовольствия с кем либо знакомиться.

Он усмехнулся и всё ещё улыбался, когда я направила его к входной двери, не сводя с него глаз, пока он не оказался на тротуаре. Как только я закрыла дверь и повернула замок, я рухнула на пол. То, что удерживало меня на ногах, исчезло. Всё должно было пойти не так. Он не должен был быть таким.

И я не должна была оставаться одна.

Я прижала ладони к глазам, чтобы перед глазами не замелькали картинки. Как только одна до глупости предсказуемая фигура вспыхнула в свете прожекторов за моими закрытыми веками, в доме запищала сигнализация. Мне пришлось отползти назад, чтобы не быть раздавленной распахнувшейся дверью.

– Чёрт, – выдохнул Виктор ещё до того, как полностью вошел внутрь.

Его ботинки были мокрыми. Дождь. Просто дождь. Не-

– Корделия?

– Хм? – я вскинула голову и тут же опустила обратно, потому что он присел передо мной на корточки.

– Пойдем, – Виктор стянул с себя мокрую куртку и бросил её на пол, прежде чем обнять меня и поднять на ноги. Он провел нас в гостиную. Диван был намного мягче пола и к тому же теплее. Пальцы Виктора нежно потянули мой подбородок из стороны в сторону, прежде чем взять мои руки за запястья, осматривая глазами каждый дюйм от плеча до мизинца. Этот осмотр был гораздо более тщательным, чем обычно, и у меня не было сил протестовать или даже подобрать слова, чтобы сказать ему, что я не пострадала.

– Прости, – вздохнул он, довольный состоянием моего тела, сидя на кофейном столике, положив мои ноги себе на колени.

– Я... я... – фраза застыла у меня на губах, и сквозь них прорвалась икота. Чувство стеснения в груди разрасталось, сдавливая нервы и наполняя уши глухим шумом.

– Я знаю. Прости меня, Корделия, – его большие пальцы обвели мои лодыжки. – Я облажался.

Мой рот открылся, но я не издала ни звука. Я ненавидела это. В то самое время, когда моё тело впадало в полную ледяную панику, я понимала, насколько глупо я себя вела, как глупо было волноваться из-за того, что кто-то пришел в мой дом.

– Всё в порядке. Я держу тебя, – Виктор пересел на диван рядом со мной и прижал меня к себе. Сильный, землистый запах исходил от его кожи, и я старалась, чтобы каждый вдох успокаивал меня. Его подбородок лежал на моей голове, пока он снова и снова повторял одну и ту же фразу: “Всё в порядке. Всё в порядке. Всё в порядке.” Он держал меня, пока мои мышцы дрожали, дыхание сбивалось, и тихие слезы катились по моим щекам, и он всё ещё держал меня, когда все силы были израсходованы, и я обмякла в его объятиях.

– Все в порядке, – всё ещё шептал он, когда усталость поглотила меня.