Глава 3

Он мой муж, отец моего сына. Меня убивает смотреть, как его пожирает рак, но я не имею права играть в Бога, и он не имеет права просить меня об этом. Мне нужно перестать прятаться в его кабинете. Я должна пойти и поделиться с ним своим решением. Но я не могу заставить себя встать.

Кожа скрипит, когда я наклоняюсь вперед и просовываю голову между колен. Слезы скатываются по внутренней стороне моих икр на босые ступни. Некоторые падают на дубовый пол, образуя идеально круглые жидкие шарики.

Я прижимаю колени к ушам, но не могу заглушить звуки. Я до сих пор слышу его мучительные стоны, когда он умоляет меня освободить его.

Я встаю на ноги, но меня шатает, как будто я слишком много выпила. Забота о Бретте в последние два месяца сказалась на мне. Тот факт, что он был таким злым и отстраненным, делает ситуацию еще хуже. Он нуждается во мне и в то же время отталкивает.

Возможно, он никогда не простит меня за отказ выполнить его последнее желание, но он просит слишком многого. Если дать ему то, что он хочет, это может уничтожить меня. Избавляя его от боли, я, возможно, обрекаю себя на тюрьму. Если я окажусь там, наш сын останется без родителей, которые его воспитают.

Коул, вероятно, вырастит его. Эта мысль вызывает у меня отвращение. Я презираю этого человека и все, что он собой олицетворяет. Я не позволю ему воспитывать моего сына так, как он воспитывал своего сына, обращаясь с ним как со своей марионеткой.

Лиаму нужен кто-то из нас, чтобы защитить его от таких монстров, как его дедушка.

Преисполнившись решимости, я заставляю себя встать. Кажется, что до двери огромное расстояние, и я добираюсь до нее, едва не потеряв сознание.

Мои ноги тяжелеют, когда я поднимаюсь по лестнице.

Я больше не слышу плача Бретта. В большом доме царит пугающая тишина, если не считать повседневных звуков, которые стали настолько привычными, что я их больше не слышу. Отдаленное тиканье часов и гудение холодильника, когда я прохожу мимо кухонной двери.

Один. Два. Три.

Тринадцать ступенек ведут меня на вершину лестницы.

Я прохожу мимо двери Лиама. Она слегка приоткрыта. В моем растерянном состоянии я, должно быть, забыла закрыть ее полностью, когда проверяла ранее.

Мгновение я стою перед ней, положив руку за дверную ручку, затем вздыхаю и тихо закрываю ее.

Я плетусь в главную спальню и снова останавливаюсь. Я боюсь войти и увидеть корчащегося в агонии мужа.

Струйка пота стекает по моему левому виску. Я не обращаю на ней внимания.

— Ты сможешь это сделать, — твержу я себе.

До сих пор я уважала решение Бретта не обращаться за лечением, но больше не могу этого делать. Мне придется умолять его позволить мне позвонить в 911. Боль убивает его, и он отказывается от обезболивающих.

Его нужно срочно доставить в больницу.

Моя ладонь скользит по металлической ручке, и поворачивать ее становится труднее. Наконец, она поддается, и дверь распахивается.

Комната такая же, какой я ее оставила, но что-то почему-то кажется другим, и я не могу понять, что именно.

Бретт все еще в постели, но дрожь прекратилась.

Я рада, что боль оставила его и теперь он спит, но я также чувствую вину за то, что оставила его одного, когда он нуждался во мне больше всего. Но я не могла остаться. Я не могла дать ему то, что он хотел. Мне нужно было время, чтобы взять себя в руки и подумать.

Мой взгляд опускается на ковер, и кровь стынет в жилах. Шприц лежит рядом с кроватью, куда я его уронила, но даже с того места, где стою, я вижу, что он пуст. Густая, непрозрачная жидкость исчезла.

У меня перехватывает горло, и я отшатываюсь назад.

Он не мог этого сделать. Нашел ли он в себе силы сделать это сам? Но он был так слаб и едва мог говорить.

Моя спина ударяется о закрытую дверь, а рука прижимается к груди.

Я боюсь подойти к кровати, боюсь того, что могу увидеть.

Раньше я не замечала, но в комнате тихо, муж не храпит. Одеяло тоже не шевелится, а значит, его грудь не поднимается и не опускается. Он не дышит.

Неужели он так отчаянно жаждал смерти, что решил покончить с собой?

Если он мертв, я все равно буду нести ответственность. Я приготовила смертельный коктейль и набрала его в шприц. Я принесла его наверх, намереваясь сделать то, что он от меня хотел, потому что смотреть, как плачет взрослый мужчина, было слишком мучительно.

Или, может быть, я ошибаюсь, и с ним все в порядке. Мне нужно узнать наверняка. Я переставляю ноги, пока не дохожу до кровати. Мои руки сжаты так сильно, что ногти впиваются в ладони.

— Бретт, — говорю я прерывистым шепотом. — Бретт, — повторяю я, когда он не отвечает.

Страх разливается по моим венам, я протягиваю руку и прикасаюсь к нему.

Я не хочу верить в то, что говорит мне мой разум, но правда смотрит мне прямо в лицо. Бретт не двигается.

Когда я, наконец, набираюсь смелости взглянуть ему в лицо, я вижу, что оно бледное и бесцветное. Его глаза закрыты.

Я зажимаю рот рукой, чтобы заглушить крик, который превращается в стоны глубоко в моем горле. Еще до того, как пощупаю его пульс, я знаю, что его больше нет.

А что, если каким-то чудом пульс появится, и врачи смогут его реанимировать?

С сердцем, застрявшим где-то в горле, я подбегаю к своей стороне кровати и хватаю телефон.

Когда я пытаюсь набрать цифры, телефон выскальзывает у меня из рук и падает к ногам, но я хватаю его и набираю 911, что мне следовало сделать, когда Бретту было больно.

Диспетчер обещает, что скорая будет на месте через пятнадцать минут. Тем временем мне велено оставаться на телефоне и делать ему искусственное дыхание. Я включаю громкую связь и пытаюсь вернуть мужа. У меня не получается.

Прежде чем открыть дверь врачам, я хватаю шприц и засовываю его в потайной карман своей сумочки. То, что я делаю, можно было бы считать преступлением, но страх попасть в тюрьму невыносим.

Если он умрет, не будет иметь значения, как яд попал в его организм. Если бы я не приготовила его, он бы не лежал в постели бездыханный.

Но именно Бретт достал лекарство. Именно он рассказал мне, как его смешать, когда придет время. Он пообещал мне, что яд будет невозможно выявить, поэтому мне не о чем беспокоиться, но я волнуюсь.

И убита горем.

Часы тикают слишком медленно, поэтому я пытаюсь реанимировать его так, как я видела, делают люди по телевизору. Все это время я разговариваю с ним, а мои слезы капают ему на лицо.

Он не отвечает и по-прежнему не двигается.

Он не улыбается. Он не моргает.

Он не дышит.

Слишком поздно. Он не вернется, насмехается тихий голосок в моей голове.

Я отказываюсь его слушать.

Я прижимаюсь своим лбом к его и умоляю его не уходить.

— Пожалуйста, Бретт, не поступай так со мной. Ты мне нужен. Ты нужен Лиаму. Малыш, пожалуйста, открой глаза.

Я ложусь рядом с ним и крепко обнимаю его.

Когда прибывают парамедики, они подтверждают мои худшие опасения. Я рассказываю им о его раке и о том, как ему было очень больно.

— Я нашла его мертвым.

Я надеюсь, они не прочтут правду в моих глазах.

— Я поднялась наверх, а он был...

Тут я не выдерживаю, и они не могут заставить меня сказать что-либо еще. Позже появятся новые вопросы, и я не знаю, смогу ли я придерживаться своей истории.

Коул приезжает, когда я наблюдаю, как увозят труп Бретта. Я даже не помню, как звонила ему. Возможно, я звонила, даже не подозревая об этом. Или, может быть, он все равно направлялся сюда. Когда парамедики рассказывают ему, что произошло, он опускается на ступеньки крыльца и долгое время ничего не говорит.

Как только они уходят, я, спотыкаясь, вхожу в дом. Прежде чем я успеваю закрыть дверь, он распахивает ее и врывается внутрь. Я не хочу, чтобы он находился рядом со мной или с моим сыном, но это его дом, и если я запру дверь, у него есть ключ, чтобы войти обратно.

Я пытаюсь отойти от него, чтобы пойти проведать Лиама, но он крепко хватает меня за руку и разворачивает.

Я выдергиваю свою руку из его хватки и массирую, чтобы избавиться от дискомфорта.

— Ты убила его, — обвиняет он меня с такой уверенностью, что на секунду я пугаюсь, что он знает, что произошло.

— Нет.

Я качаю головой, когда слезы подступают к горлу.

— Он был болен и...

— Ты хотела, чтобы он умер как можно скорее, чтобы забрать его деньги. Вот почему ты отговорила его от лечения. Скажи мне, что я ошибаюсь.

— Ты ошибаешься, и то, что ты думаешь, что я могла бы сделать такое, отвратительно. Мой муж мертв. Уверена, ты понимаешь, что я хочу побыть одна.

— Ты будешь одна недолго. Уверяю тебя. Скоро с вопросами появятся копы. Истина выйдет наружу, и ты поплатишься, сука.

— Убирайся к черту, — кричу я, забыв, что это его дом. — Уходи или…

— Или ты вызовешь полицию? Они уже в пути. Я позвонил им.

— Мамочка, что случилось? — голос Лиама резко обрывает наш спор.

Я бросаю на Коула предупреждающий взгляд и уношу Лиама обратно в постель.

— Дедушка как раз уходит, детка. Пойдем я почитаю тебе сказку.

— Читай, пока можешь, — говорит Коул, пока мы поднимаемся по лестнице.