Глава 2

Я прижимаюсь ухом к деревянной двери, пытаясь услышать разговор, происходящий на кухне между Бреттом и его отцом.

Прошло два месяца с тех пор, как Бретт попросил меня совершить немыслимое, и я до сих пор не оправилась от шока, особенно после того, как на следующий день он рассказал мне, как именно он хочет умереть. Он сказал, что хочет умереть на собственных условиях. Он не хотел, чтобы рак победил.

Я слушала, не перебивая, молясь, чтобы он передумал.

Я не знаю, передумал ли он, потому что он больше не говорит мне ни слова. Его здоровье ухудшается с той же скоростью, что и настроение.

Хотя он все еще здесь, такое ощущение, будто его уже нет. Он даже отдалился от Лиама. Меня убивает видеть, как он игнорирует нашего сына.

Иногда мне кажется, что он отстраняется, пытаясь подготовить нас к жизни без него.

Почти каждый день я умоляю Бретта согласиться на лечение, которое могло бы продлить его жизнь, но он обрывает все разговоры на эту тему.

Как бы я ни хотела вычеркнуть Коула из нашей жизни и ни хотела видеть его рядом с моим мужем, когда он так слаб, возможно, он единственный человек, к которому Бретт прислушается.

Бретт умолял меня не рассказывать отцу о его болезни, но Коул все равно узнал. Насколько я знаю, это Бретт рассказал ему. Или он мог заметить признаки болезни у Бретта, который похудел, а его глаза и щеки ввалились в череп.

Он ворвался в наш дом как раз в тот момент, когда мы заканчивали ужин.

— Ты будешь бороться с этим как мужчина, — рявкнул он на Бретта. — Ты мужчина или слабак?

Я прижимаюсь спиной к стене рядом с кухонной дверью и крепко зажмуриваюсь. Сила резких слов Коула ранит даже меня.

Коул не любит своего сына. Единственная причина, по которой он хочет, чтобы Бретт боролся с раком, заключается в том, что он хочет продолжать эмоционально подавлять его. Он черпает силу, сокрушая своего сына. Но сейчас я хочу, чтобы Бретт жил, и молюсь, чтобы Коул до него достучался.

— Ты не имеешь права указывать мне, что я могу и чего не могу делать со своим здоровьем. Я знаю, тебе нравится поступать по-своему, но не в этот раз, — в словах Бретта звенит сталь. — Убирайся из этого дома. Мне казалось, я ясно дал понять, что тебе здесь больше не рады.

Я слышу, как что-то разбивается, и мое сердце подскакивает к горлу.

— Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне! — Коул выдавливает слова сквозь зубы. — Глупый мальчишка. Этот дом и все, чем, как ты думаешь, ты владеешь, принадлежит мне.

Часть меня гордится тем, что Бретт наконец дал отпор своему отцу и велел ему идти к черту. Я умоляла его сделать это уже много лет. Но на этот раз это произошло не по правильным причинам.

— Отлично. Тогда мы найдем другое жилье, — Бретт кашляет, затем смеется. — Ты все еще думаешь, что контролируешь меня, не так ли? Поверь мне, это не так, Коул. Все кончено. Я завязал с тобой и с твоими жалкими отелями. Я ухожу навсегда. Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего, — он делает паузу. — И знаешь, что, прежде чем я покину этот мир, я собираюсь поступить правильно. Я покажу миру, кто ты на самом деле. К утру нас здесь уже не будет.

— Черта с два ты это сделаешь, — гремит Коул. — Ты останешься здесь и будешь бороться с этой штукой. Ты прожил свою жизнь, пытаясь доказать мне, что ты мужчина. Сейчас самое время показать это. Завтра я пришлю к тебе нескольких врачей. Ты пройдешь химиотерапию, и на этом все закончится.

Я этого не вижу, но представляю, как Бретт съеживается в своем кресле, похожий на испуганного маленького мальчика, которого я видела на одной из его немногих детских фотографий.

Жду его ответа, но вместо этого дверь распахивается, и Коул вылетает наружу. Слишком поздно убегать.

Синевато-серые глаза Коула похожи на горячие озера ярости, когда они встречаются с моими, на его челюсти дрожит мускул.

— Нам нужно поговорить, — рявкает он, и я отхожу от него, прежде чем меня опалит его гнев. — Следуй за мной в офис.

Он слегка прихрамывает при ходьбе. Бретт сказал мне, что это из-за несчастного случая, который произошел с ним в детстве.

Разговоров с Коулом наедине я изо всех сил стараюсь избегать. Последний раз мы были одни в комнате за день до того, как я вышла замуж за Бретта. Но на этот раз это вопрос жизни и смерти, поэтому я следую за ним в офис. Однако, как только мы доходим до комнаты, я решаю не входить.

— О чем ты хочешь поговорить? — спрашиваю я с порога.

— Садись, — приказывает он, потирая свой вздернутый нос.

Он не садится. Он предпочитает возвышаться над людьми, заставлять их чувствовать себя маленькими. Пятидесятишестилетний мужчина использует свой высокий спортивный рост (не менее ста девяносто сантиметров) для устрашения.

Я засовываю руки подмышки, чтобы они не тряслись.

— Я предпочитаю стоять. Ты хотел поговорить, так говори.

На мгновение мне кажется, что он взорвется, но вместо этого он смотрит на меня сквозь прищуренные веки, его губы расплываются в жуткой тонкогубой улыбке.

Я вздыхаю про себя, когда он опускается в кресло Бретта.

— Ты должна была сказать мне, как только ему поставили диагноз.

— Бретт просил меня не делать этого. Он мой муж, и я уважаю его желания.

— Он мой сын, будь ты проклята. Ты должна была сказать мне. Я с самого начала знал, что ты ему не пара.

Я опускаю руки и в ярости сжимаю их в кулаки. Я хочу отпустить язвительное замечание, но слова застревают у меня в горле, как это часто бывает в разговоре с ним.

— Это не… ты знаешь…

Он обхватывает рукой левое запястье, прикрывая золотой Ролекс.

— Ты заставишь его пройти химиотерапию. Мой сын не будет бояться лечения. Я воспитывал не труса. Ты превратила его в него.

Я сильно прикусываю губу, чтобы не наброситься на него. Речь не обо мне. Речь идет о Бретте.

— Я не знаю, могу ли обещать это. Я пыталась целый месяц и потерпела неудачу.

— Я не прошу тебя, Меган. Я приказываю тебе. Я привезу к нему лучших врачей страны. Они будут здесь завтра. Позаботься о том, чтобы Бретт был дома.

Его лицо становится жестким, когда он поднимается на ноги и устремляется к двери. Я отхожу в сторону, прежде чем он подойдет слишком близко.

Не сказав мне больше ни слова, он выходит и через несколько секунд исчезает. Я остаюсь в офисе на несколько минут, делаю успокаивающие вдохи, прежде чем мне снова придется встретиться с Бреттом лицом к лицу. Он стал таким злым человеком, что общение с ним лишает меня энергии.

Как только я прихожу в себя, иду и отпускаю Джанеллу на сегодня. Она лишь кивает и тихо уходит. Я не преминула заметить, что, когда Коул появился, она, как обычно, исчезла.

Уложив Лиама, я отправляюсь на поиски Бретта. Я нахожу его уже в постели, дрожащим под одеялом, с лицом, искаженным болью. Я привыкла видеть его страдающим, потому что это становится все большей частью нашей жизни, но на этот раз все по-другому, сильнее.

Он корчится под одеялом, его лицо покрылось испариной. На секунду его глаза вылезают из орбит, словно вот-вот выскочат из головы. Он смотрит в мою сторону, но, кажется, меня не видит. Визит отца, должно быть, ранил его сильнее, чем я думала.

— Малыш, мне жаль, что тебе так больно.

Я ложусь рядом с ним, обнимая его хрупкое тело. Он пытается оттолкнуть меня, но всякий раз, когда он испытывает боль, я сильнее.

— Я принесу тебе лекарства.

Я слезаю с кровати.

— Нет, — ворчит он. — Никакого обезболивающего.

Его губы, кажется, посинели, а глаза умоляют меня уважать его желание.

— Тебе нужна помощь, малыш. Я отвезу тебя в больницу, хорошо?

Я ищу в комнате свою сумочку, потому что там мой телефон.

— Никакой больницы.

На этот раз его тон жесткий, окончательный. Затем его лицо снова искажается от боли, глаза крепко зажмуриваются.

— Помоги мне. Ты помоги мне.

Мне хочется притвориться, что я не понимаю, о чем он говорит, но в перерывах между стонами боли он объясняет мне это по буквам.

— Я хочу, чтобы ты… помогла… умереть.

Я бегу обратно к кровати.

— Нет, Бретт.

Обхватываю его вспотевшее лицо обеими руками. Мои глаза настолько затуманены, что я едва различаю его черты.

— Не проси меня сделать это с тобой.

— Пожалуйста.

Он плачет. Меня убивает видеть взрослого мужчину, моего мужа, плачущего, как ребенок, а я не могу оказать ему ту помощь, в которой он нуждается.

Он продолжает умолять, но его голос опустился до шепота. Его взгляд снова отстраненный, как будто он смотрит сквозь меня, как будто он уже умирает.

— Я хочу умереть.

Я слышу каждое слово, как если бы он говорил громким голосом.

— Хорошо.

Я отстраняюсь от него, когда он сворачивается в клубок.

— Хорошо.

Слезы текут по моему лицу, и я не пытаюсь их вытереть. Какой смысл, если на смену им придут новые?

— Спасибо, — говорит он, когда я выхожу из комнаты и направляюсь на кухню.

Прежде чем я открываю аптечку, мое внимание привлекает звук, который я не могу определить. Я успокаиваю сердцебиение, чтобы расслышать, но оно не унимается.

Я выглядываю в окно и решаю, что это, должно быть, ветки снаружи бьются о стену. Некоторые деревья стали слишком большими и нуждаются в обрезке.

Я закрываю жалюзи и возвращаюсь к тому, что планирую сделать. Я отхожу от аптечки и хватаюсь руками за столешницу, обхватывая пальцами мрамор. Джанелла забыла свой мобильный телефон. Он лежит на столе, но сейчас это не важно.

Я беру кухонное полотенце и прижимаю его к глазам, затем делаю глубокий вдох и отключаю эмоции. Единственная мысль, которая у меня в голове — это дать Бретту облегчение, чтобы мне никогда больше не пришлось видеть его в такой сильной боли.

В ту ночь, когда он объяснил мне, как хочет умереть, он также рассказал мне о коричневом бумажном пакете в аптечке со всем, что мне понадобится, чтобы оборвать его жизнь. До сих пор я не заглядывала внутрь.

Также тут есть лист с инструкциями. Я следую им в точности.

Наполненный шприц легкий, но в руке он кажется тяжелым. Я даже не знаю, какое лекарство он хочет, чтобы я ввела ему в организм, потому что упаковка просто белая.