Глава седьмая

Лондон, седьмое сентября, 1940

Сильвия

Прекрасным осенним сентябрьским днем скука вытолкнула меня из дома, уставшую от споров с отцом и сильного желания получить известия от Гарри.

Казалось абсурдным быть замужней практически целый год и чувствовать, что со мной обращаются, как со школьницей. Хотя я все еще краснела, думая о первой брачной ночи.

Гарри был милым и деликатным, однако близость была не самой приятной — скорее болезненной — и, если честно, хоть все друзья и твердили, что я стала женщиной, все равно не понимала, к чему вся эта суета. Мне понравилась часть с объятиями и пробуждения рядом с ним. Наутро увидев состояние простыней, я ужасно смутилась, и настояла на том, чтобы немедленно убрать их с кровати, даже несмотря на то, что Гарри заверил, что этим займется горничная гостиницы.

Теперь мои родители настаивали на том, чтобы я пошла учиться в Оксфорд. Я выплеснула огорчение и желание содействовать военным усилиям в длинном письме для Гарри, однако, когда наконец получила ответ супруга, он согласился с родителями.

Отчего же никто не хотел понять, что я желаю — обязана — заниматься чем-то важным, как Гарри? Высшее образование в нынешнее время, несомненно, не имело значения — почему они не могли этого понять? Впрочем, в этой ужасной войне ничто не имело смысла.

Каждую ночь я молилась за Гарри и ежедневно писала, как и обещала, сражаясь на собственном поле боя, противостоя страху, сковавшим сердце, опасением, что муж не вернется домой.

Я ненавидела войну. Ненавидела.

Наперекор родителям, наперекор себе, я решила поехать на поезде в город, то есть в Лондон.

Мама не хотела, чтобы я уезжала, заявляя, что это слишком опасно, так как в пригороде немецкими самолетами, возвращавшимися с атакованных аэродромов, было сброшено несколько случайных бомб. Но до меня дошел слух от очаровательной женщины из соседнего дома что в универмаг «Джон Льюис» поступила партия шелковых чулок, и хотелось добраться туда и купить несколько для нас с мамой, пока они не были распроданы.

Я подхватила противогаз и перекинула его через плечо вместе с сумочкой.

Обвела взглядом кухонный стол, где лежала скомканная газета. После обеда мы с отцом привыкли разгадывать ключворды «Дейли Телеграф». То был единственным разом, когда мы разговаривали на равных. Однако сегодняшним днем отец был занят, так как служил офицером-добровольцем в недавно сформированном Отряде местной обороны, поэтому я разгадывала кроссворд в одиночку. Предполагалось, что он будет одним из труднейших в «Телеграфе», но я справилась минут за десять, во время заваривания чая, и мама предложила отправить его в газету, на случай если я выиграю ветчину или кружок сыра. Чепуха. Все знали: выигрыш настоящих призов — это ничто иное, как сплетни и вздор. Меня охватило чувство грусти, и я отложила кроссворд туда, где он лежал.

Вздохнув, закрыла за собой входную дверь, не обращая внимания на ярко-красный почтовый ящик с гравировкой «ВР» — Виктория Регина — в честь покойной королевы, и поспешила на станцию.

Один поезд и две поездки на метро спустя, я поднялась по ступенькам со станции метро, испытывая облегчения при виде того, что солнце все еще светит, поскольку я забыла взять с собой зонтик, а на улице стояла осень. Резво продвигалась через толпу покупателей и почти добралась до большого универмага, как вдруг внимание привлекло непонятное гудение, и я посмотрела вверх, прикрывая глаза от солнца. Над головой пролетали самолёты; их было так много, что они собою затмили небо. Как ни странно, я их не распознала. Все британцы знали очертания «Бристоль „Бленхейм“», «Хоукер Харрикейн» или «Спитфайра», чья форма крыла, как поговаривали, напоминала крыло чайки.

Я смотрела, как самолеты пересекают лондонское небо, и тут в воздухе раздался глухой хлопок, отчего стая голубей взлетела ввысь.

Сердце заколотилось, живот свело. Последовал еще один хлопок, затем в полдень прозвучала пронзительная воздушная тревога.

Позднее поразило то, что никто не кричал.

Мужчины, женщины и даже дети выбегали из дверей магазинов, спеша к ближайшему бомбоубежищу или станции метро, вглубь земли, где бомбы не покалечат их.

— Началось, — сказал мужчина с мрачным лицом, торопливо проходя мимо. — Мистер Черчилль предупреждал нас! Лучше идите в этом направлении, мисс.

Я поспешила за потоком людей, нащупывая противогаз, а сердце забилось новым ритмом: началось, началось, началось. Неужели я умру ради пары чулок? Если б я могла вздохнуть, то рассмеялась бы. Или заплакала.

В тот дивный осенний день началась первая массовая бомбардировка Лондона.

В течение почти двух часов сотни немецких бомбардировщиков атаковали доки в Ист-Энде, и мама рассказывала, что с наступлением темноты пожары были видны за сорок миль, служа ориентиром для второй волны бомбардировок, которая сотрясала город.

Я присела на корточки на полу станции метро, пытаясь присоединиться к сотням других людей, поющих «Упакуй свои проблемы в старую сумку», дабы не падать духом. Страх сменился отвращением, пока я стояла в очереди, чтобы воспользоваться одним из переполненных ведер, служившим уборной. Стояла неимоверная жара, а запах был мерзким. Свежий воздух отсутствовал, есть и пить было нечего.

Лишь на следующий день я вылезла из этого ужасного места, мучимая жаждой, и обнаружила, что воздух заволокло дымом. В зданиях на Оксфорд-стрит зияли пробоины, похожие на беззубую каргу. Пожарные машины пробирались через обломки, и казалось, весь мир в огне.

Я увидела женщину, совершенно белую, точно призрак, покрытую пеплом и пылью. Она несла ребенка, но я видела, что малыш мертв. Он висел у нее на руках, как стопка белья. Ее лицо. Никогда не забуду ее лица — женщина была жива, но глаза пусты.

Мне стыдно признаться, что я просто наблюдала, как другие бегут ей на помощь.

Железнодорожные линии в Ватерлоо были повреждены, таксофоны не работали, поэтому домой позвонить я не могла. Добиралась домой на автобусе, грязная, испуганная, но непокорная; мимо куч мешков с песком, которые прикрывали важные статуи; сквозь слои штукатурки, кирпичей и битого стекла. Когда родители увидели меня, мама разразилась рыданиями от облегчения.

Первые цели бомбардировок были в основном военными — порты, аэродромы и заводы. Однако у немцев появилась новая и устрашающая тактика — бомбить мирное население: Лондон, Манчестер, Белфаст, Глазго, Бирмингем, Плимут, Суонси, Ливерпуль и другие города перестали быть безопасными по мере разрастания войны. Но тот день, первый день, когда объектом бомбардировки стало мирное население, получил известность как Черная суббота — начался Блиц.

Многие дети, эвакуированные в начале Сидячей войны, уже вернулись, тоскуя по дому, по родителям, школе и друзьям. Даже эвакуированные королевские особы, принцессы Елизавета и Маргарет, вернулись домой в Букингемский дворец, и все заявляли, что если пребывание в городе было достаточно благоприятным для Королевской семьи, то будет достаточно благоприятным и для них. Король и Королева на протяжении всей войны оставались в Лондоне, страдая с народом.

Тринадцатого сентября бомба разрушила малую часть Букингемского дворца. Королева сказала, что наконец-то может посмотреть в глаза жителям Ист-Энда.

Видимо, Гитлер рассчитывал сломить моральный дух британского народа. Когда нас не сумели подтолкнуть к отступлению дневными бомбардировками, Гитлер положил начало серии ночных атак.

Они длились пятьдесят семь ночей без перерыва. Можете представить, каково было? Сперва — пронзительный вой сирены воздушной тревоги, точно военная симфония, затем — отработанное бегство в укрытие с сумками, в которых лежали одеяло, фонарь со светомаскировкой и термос с чаем, и бутерброды, завернутые в жиронепроницаемую бумагу. Прожекторы рассекали ночное небо, пытаясь обнаружить вражеские самолеты, за которыми следовал отрывистый рокот зенитного орудия. Мы не ощущали безопасности в собственных постелях. Мы нигде не ощущали себя в безопасности. Люди боялись спать в своих домах, поэтому ползли, как крысы, в подвалы, бомбоубежища и под землю. Вслед за сиренами воздушной тревоги на землю обрушивался поток бомб, а днем мы возвращались, кашляя в пыльном, раскаленном воздухе.

В течение следующих пяти лет только в Лондоне будут убиты сорок тысяч мирных жителей, а миллион домов будут разрушаться в результате ночных налетов. Дети вернулись домой в начале жестокой кампании бомбардировок, начавшейся без предупреждения.

Я была трусливой. Слишком напуганной, чтобы продолжить свой план по вступлению в Женскую вспомогательную службу военно-воздушных сил. Вместо этого сбежала в Оксфорд, убеждая себя, что делаю родителей счастливыми. Гарри написал, что я поступаю правильно, и неким образом от этого на душе сделалось еще хуже.