ГЛАВА 27

ЭМЕРИК

Слабая хватка, которой я держался за ухудшающийся контроль в течение последних нескольких часов, наконец-то ослабла. Я еду на дробовике в своем собственном теле и разуме. Именно этого я и боялся, когда звонил Нове сегодня утром. Риона, покинув безопасное место в нашем доме, с силой толкнула меня за грань, которой я отчаянно пытался избежать.

Зеленые глаза, похожие на драгоценные камни, расширились и умоляюще смотрели на меня, а моя рука крепко сжимала ее горло. Облегчение от того, что я своими глазами увидел ее живой и невредимой, было мимолетным. Ядовитая комбинация ярости и ужаса теперь управляет моими действиями, и я полностью отдаюсь на их милость, пока они сжигают меня.

Отчаянно нуждаясь в воздухе, она свободной рукой вцепилась в мое запястье, пытаясь разорвать непреодолимую хватку, которой я держу ее дыхательные пути. Я не вздрагиваю и не обращаю внимания на красные царапины, украшающие мою кожу. Боль также не регистрируется в моей бурной и бешеной нервной системе. Я уже не чувствую физической боли.

Мои пальцы впиваются в нежную кожу ее шеи, артерии по обеим сторонам пульсируют под моими кончиками пальцев.

— Вот так, мой мальчик, — хвалит знакомый голос с сильным акцентом из-за моего плеча, где холодные темные глаза следят за каждым моим движением. — Как я тебя и учил. Продолжай так же давить на сонные артерии, и эта сучка вмиг сдохнет как свет.

У меня сводит живот, когда в нос ударяет его прогорклое дыхание, вызванное сочетанием его сигарет ручной скрутки и постоянной диеты из маринованных продуктов. Этот запах еще больше погружает меня в воспоминания, которые уже выползают из глубин моего сознания.

На самом деле его здесь нет. Проснись, Эмерик. Проснись!

Я трясу головой, тщетно пытаясь вернуть себе подобие ясности, но это бесполезно. С каждой секундой меня все глубже и глубже затягивает в это темное место.

Лицо моей жены становится все краснее, а ее пухлые губы раздвигаются, но не издают ни звука. Такая красивая, а ведь я мог потерять ее из-за ее вопиющей глупости. Я думал, что она умнее своей семьи. Сегодняшние ее поступки заставили меня думать иначе.

— Я говорил тебе, что это небезопасно, — рычу я, сводя наши лица вместе, так что мы оказываемся на уровне глаз. — А потом ты сознательно подвергла себя опасности, нарушив мои четкие инструкции. Любой мог забрать тебя у меня сегодня. Это было так чертовски просто - попросить моих людей забрать тебя с улицы. Как дорогую овечку на заклание.

Моя испуганная жена пытается говорить со мной, но ей удается издавать лишь напряженные булькающие звуки, пока моя рука продолжает лишать ее кислорода. Ее глаза уже начинают терять фокус.

— Прикончи ее, — шепчет он, обдавая мое ухо горячим дыханием. — Закончи это, и ты будешь вознагражден.

Вознаграждение. Он имеет в виду, что меня будут кормить настоящей едой, а не только протеиновыми батончиками, которые он бросает в клетку моей комнаты два раза в день, купать и одевать в чистую одежду. Предметы первой необходимости теперь стали моей наградой.

Нет! Они были моими наградами. Меня там больше нет, и...Его. Нет. Здесь.

Его усмешка, мерзкий, лишенный юмора звук, от которого у меня всегда вставали дыбом волосы на теле, проносится надо мной.

— Не лги себе, малыш Бэйнс. Я всегда здесь, потому что я укоренился в тебе.

Сухая, мозолистая рука, обхватившая мою шею, заставляет мой гнев разгораться еще сильнее. Я ненавидел его руки на себе.

— Она должна заплатить за то, что сделала. Продолжай.

Я не понимаю, как можно быть таким чертовски безрассудным, зная, что тебя там ждет.

Пока я пытаюсь понять, что является реальностью, а что - воспоминаниями, навеянными моим измученным сном мозгом, я точно знаю, что страх, который копошился в моем нутре, как змея, с тех пор как Аннели рассказала мне о случившемся, просачивается в мой тон. Насколько я знаю, это может быть написано и на моем лице. Обычно я умею держать эмоции в узде, но в таком состоянии этот навык меня подводит.

— Моей целью было лишь обеспечить твою безопасность, а ты отказался слушать. Неужели твоя жизнь так мало значит для тебя, Риона? — спрашиваю я, прекрасно понимая, что она не может ответить мне в своем нынешнем состоянии. — Твоя жизнь значит для меня слишком много, чтобы ты так себя вела. Ты слишком ценна для меня, чтобы быть такой беспечной.

Я предупреждал ее, что теперь у нее на спине нарисована мишень. То, что я сделал ее своей женой, прекрасно понимая, что она может быть использована против меня, делает меня эгоистичным ублюдком, но неужели она не понимает, что теперь она значит для меня все? Риона - самое ценное, что я когда-либо имел честь называть своим, и сегодня она поставила это под угрозу.

Все вокруг нас движется так, словно мы находимся под водой. Движения медленные и плавные, а вокруг темно-рыжих прядей, струящихся с ее головы, - ореолы света. Барабанный бой в моих ушах достиг лихорадочного напряжения, когда жизнь, сияющая в ее больших нефритовых глазах, начинает тускнеть.

— Вот так, — снова подбадривает он меня на ухо. — Еще чуть-чуть.

Рука, которая беспрестанно царапала мое запястье и предплечье, отпадает и безвольно опускается на бок, а ее колени начинают подгибаться под ее весом. Ее губы вяло произносят единственное слово. Я не могу быть уверен, но мне кажется, что это мое имя.

— Посмотри, как она пытается умолять, — мрачно усмехается Игорь. — Жалкая. Как и остальные, а ты думал, она сильная.

— Она сильная, - возражает голос в моем отключенном и затуманенном мозгу. — Она храбрая и особенная. Что ты с ней делаешь, Эмерик?

Борьба покидает Риону, и ее обмякшее тело врезается в мое. Я обхватываю ее за плечи и ловлю, прежде чем она успевает упасть на землю. Ее мертвый вес, прижатый к моей груди, заставляет мое сердце заколотиться - ощущение, которое может вызвать только она. Удерживая ее в вертикальном положении одной рукой, я убираю ее волосы со лба, чтобы посмотреть на бледное лицо. Она жива, но без сознания.

— Тупая шлюха заслужила это, раз так пренебрегла твоим авторитетом, — хмыкает Игорь, а вслед за ним раздается звук щелчка открываемой зажигалки. Характерный аромат горящего табака и гвоздики заполняет мои ноздри.

— Речь не должна была идти о моей власти над ней. Я должен был показать ей, насколько небезопасен наш мир, что, отправившись в одиночку, она оказалась на прямом пути наших врагов.

Я не хотел причинить ей боль, я лишь хотел преподать ей урок, — говорю я ему, не отрывая от нее взгляда.

Синяки скоро начнут образовываться вокруг ее горла. Это не первый раз, когда я оставляю на ее коже следы от своего грубого обращения, но предыдущие были результатом нашего интенсивного траха. Эти были другими, и они не были сделаны с намерением намеренно причинить ей боль. Я не могу сказать того же о тех, которые скоро расцветут на ее шее.

— Уроки лучше всего усваиваются, когда есть боль. Я тебя этому научил, — голос русского мужчины плывет по воздуху вместе с дымом его сигареты.

Боль, которой наслаждается Риона, нравится и мне. Боль, смешанная с удовольствием. В этом и заключался мой план, когда я привел ее сюда, но я переступил черту. Я позволил своему гневу и насмешкам Игоря затянуть меня туда, куда я не собирался идти с ней.

Эмоция, которую я не могу распознать, оседает в моей душе, словно валун. И горький привкус заливает мне рот. Чувство вины. Это чувство вины?

Слишком далеко. Ты зашел слишком далеко.

Рука шлепает и толкает меня в грудь, а над барабанным боем в ушах кто-то зовет меня. Мои руки пытаются плотнее обхватить внезапно ставшей невесомой Риону, но когда это удается, я обнаруживаю, что в них нет ничего, кроме воздуха.

Где она?

От испуга мои глаза пляшут между пустыми руками и пространством вокруг меня.

Яркая аура, которая была вокруг ее головы несколько минут назад, разрослась и придала всему яркое, дезориентирующее сияние. Мне понадобилась минута, чтобы понять, что сияющая фигура, стоящая сейчас передо мной, - это моя жена.

Медленное моргание и глубокий, размеренный вдох возвращают все в кристально чистый фокус. Когда это происходит, гвоздичный дым исчезает вместе с нависшим присутствием, которое стояло позади меня, наставляя меня, как он делал это, когда я был подростком.

Риона, зажата между моим телом и фургоном, все еще свирепствует и бодрствует.

— Эмерик. Хватит, отпусти меня.

Я смотрю между ее разъяренным лицом и горлом - горло я все еще держу, но не для того, чтобы задушить, а для того, чтобы контролировать. Ее дыхательные пути свободны, и единственная причина, по которой ее дыхание затруднено, - это буйство эмоций.

Галлюцинации. Ты все это галлюцинировал.

Если учесть, что с вами был русский гость, то должно быть очевидно, что ничего этого на самом деле не было, но когда я в таком состоянии, моему мозгу трудно разобраться, что реально, а что нет. Чтобы убедиться в этом, я ослабляю хватку на ее шее и ищу следы удушения. На идеальной бледной коже ее горла нет ни единого красного пятнышка.

Облегчение от того, что я не задушил в ней жизнь, обрушивается на меня одновременно с воспоминанием о том, почему мы оказались в моем поместье в часе езды от города. С вновь обретенной, хотя и шаткой ясностью, я переключил свое внимание на первоначальный план, который у меня был для нее.

— Эмерик…

Она смотрит на меня пытливым взглядом. Пока я представлял, как мои пальцы сжимают ее артерии, что я делал на самом деле и как долго я это делал?

— Что...

— Сегодня ты подвергла себя опасности, —говорю я, прерывая ее вопрос.

Ее вызывающая аура прочно обосновалась вокруг нее.

— Ты обещал, что тебе понадобится всего два дня, чтобы найти мне телохранителя, и после этого я смогу приходить и уходить, когда захочу. Ты этого не сделал, и я считаю, что предупредил тебя о том, что произойдет, если ты не выполнишь свою часть сделки, приятель.