— Дела, — говорит он с непоколебимой краткостью. — А теперь они закончены.

Дела. Закончены. Эти слова бесцельно плавают в моей голове. Убийство Джордана было делом? И теперь он мертв. Мой учитель – убийца. Беспощадный, к тому же. Возможно, даже более жестокий, чем человек, который похитил меня.

Каждая клетка моего тела должна хотеть убежать от него, ведь кто сказал, что он не попробует убить и меня? Он вполне на это способен, и какой прекрасный сценарий – Джордан уже исключил возможность того, что меня найдут.

Но я не хочу убегать от него.

Я хочу, чтобы он увез меня. Чтобы освободить цепи, которые мешают ему быть со мной, как он сказал, и взять то, что, как я уверена, он хочет не меньше меня.

Я снова тянусь к его руке, но он сжимает ее в кулак. И уже через секунду воздух вырывается из моих легких, когда его ладонь сжимает мое горло, и он толкает меня назад на диван. Губы сжаты, он смотрит на меня, в его глазах горит тьма неконтролируемого насилия, вынуждающая меня отвести взгляд. Но я не поддамся. Я уже дважды смотрела смерти в лицо и не собираюсь соблазняться, чтобы смотреть прочь вновь.

— Почему вы пришли? — смело спрашиваю я сквозь давление на горле. — Почему именно сюда?

Он сильнее давит, оскалив зубы как бешеная собака.

— Я мог бы сломать твою гребаную шею, как слабую ветку.

Не остается ни грамма сомнения, что он мог бы это сделать. Кислород заканчивается, и я вижу звезды, но продолжаю докучать ему, потому что мне нужно знать.

— Пожалуйста… скажите мне.

— Прекрати. Говорить.

— Нет. Я не позволю вам заткнуть меня, — все еще отказываясь отвести взгляд, я наблюдаю за его беспорядочными выдохами в этом холодном, сыром подвале и диким блеском в его глазах.

Ему нравится это.

— Почему?

— Почему ты была там сегодня вечером? — он спрашивает сквозь сжатые зубы.

— Я не должна была там быть, — я пытаюсь прикоснуться к его руке, но он отталкивает мою ладонь. — Если вы не хотите меня, то почему поцеловали?

Его взгляд прикован к моим губам, но он не отвечает.

— Скажите мне, — я снова настаиваю. — Почему вы здесь? Зачем вы спасли мою жизнь, если могли бы так легко сломать мне шею.

Он скрипит зубами, тихо рыча.

— Хочешь знать, почему я здесь? — его голос глубже, пронизан оттенком горького юмора. — Я с ума сошел, вот почему. Я слышу голоса, и эти голоса сказали мне, что ты нуждаешься во мне. И это действительно было так. Ты нуждалась во мне, — сжимая пальцы, он проводит носом по краю моей челюсти и вымученно выдыхает. — Ты, блять, нуждалась во мне, Би.

Оцепенев в его хватке, я смотрю на него, не веря своим ушам.

— Вы пришли за мной?

— Я не планировал оставаться. Я не должен был приходить, — он отпускает мою шею, и воздух врывается в мои легкие долгим, свистящим дыханием. — Но потом я услышал о девушке. Девушка, девушка. Найди девушку. Ты нужен ей, — он проводит руками туда-сюда по своим волосам, взъерошивая их, тон его голоса нарастает до жуткого безумия. Холодная и отстраненная маска, которую он носит на лекциях, трескается на моих глазах. Распадается. — Голоса сказали мне найти его. Наказать его, чтобы он больше никогда не трогал тебя. Так я и сделал. Я наказал его. И этого недостаточно. Все еще мало крови, — он подергивается, как будто у него короткое замыкание, и я хочу успокоить его, но чувствую, что сама разваливаюсь.

— Я – ваше дело. Я причина, по которой вы пришли? — деформированные кусочки складываются в моей голове, создавая образ, который не имеет смысла. — Как? Как вы вообще меня узнали?

Он выхаживает передо мной, качая головой.

Другие бессмысленные детали просачиваются, затуманивая уже густое болото в моей голове. Учителя в «Светлых Горизонтах» образованы. Имеют высшие степени в области психического здоровья и образования. Как ему удалось обмануть всех, чтобы попасть в школу, остается загадкой.

— Как вы это сделали? Вы играли эту роль неделями. Вы преподавали Шекспира, читали лекции целому классу и убедили всех, что вы – высококвалифицированный преподаватель. Как? Как вы смогли это сделать?

— Обман – искусство, которое я осваивал всю свою жизнь. Это единственный навык, который помог мне остаться в живых.

Я смотрю на кровь, размазанную по его груди и рукам. Кровь, пролитую за меня.

— Вы убивали раньше, — это не вопрос, и невозмутимое выражение его лица говорит мне все, что мне нужно знать. Эта правда должна была меня напугать. Он убийца. Возможно, безумней, чем Джордан. Нет, сомнений в этом нет. И все еще, все еще, я не боюсь. — Вы пришли за мной. И теперь собираетесь уйти?

— Я не могу оставаться на одном месте. Не так долго.

Мои руки трясутся, я отворачиваюсь, чтобы скрыть разочарование и печаль, расцветающие в моем сердце.

— Иногда я ненавижу это место. Но не могу представить себе, что у меня не будет места, которое я могла бы назвать домом.

— У меня есть дом. Брат, — он слегка поморщился, заставляя меня задуматься, не вырвалось ли это у него случайно. Или, возможно, это болезненная тема для него.

Брат. Я и представить не могла, что такой отстраненный человек, так легко отнимающий жизнь, может заботиться о ком-то, кроме себя.

— Надеетесь снова его увидеть?

— Не раньше, чем завершу свои дела.

Слезы скапливаются в моих глазах. Смешно, что мужчина, которого я едва знаю, тем более сейчас, может вызвать во мне такие эмоции, но дрожь сквозь мои кости говорит мне, что события этого вечера все еще волнуют меня, и мысль о завтрашнем дне пугает. Это особенность травмы – она не сразу дает о себе знать. В самый разгар событий тело онемевает. Оно действует на адреналине и инстинкте. А потом начинается настоящая боль. Воспоминания и отголоски. Те ужасные моменты, которые проникают в мои мысли и раздирают раны. Хотя Джордан, возможно, уже мертв, это не последний раз, когда я его увижу.

— Возьмите меня с собой. Пожалуйста.

Слеза скатывается, и, раздраженная своей неуправляемой реакцией, я поднимаю руку, чтобы вытереть ее, но он хватает меня за запястье. Кажется, заинтригованный, он проводит большим пальцем по мокрому следу.

— Пожалуйста, — шепчу я снова.

Держа мою руку в плену, он ведет ее к ужасающему шраму на своем горле, и толстая, зазубренная линия проходит под моими кончиками пальцев.

— Кто-то пытался вас убить?

— Это я сам себе сделал. Пытаясь заглушить этот чертов шум в голове. Пытаясь держаться подальше от тебя, — он смеется над тем, что, должно быть, выглядит как чистое мучение на моем лице. Не только потому, что он так серьезно поранил себя, но и потому, что сделал это из-за меня. — Я же говорил. Я испорчен. И я точно испорчу и тебя.

— Мы можем помочь друг другу. Голоса? Я их тоже слышу. Я вижу то, чего нет, — я осмеливаюсь положить руку ему на грудь, и, делая это, чувствую, как бешено бьется его сердце под моей ладонью. — Я вижу вас, мистер Кейд. И я не боюсь.

Он снова берет меня за запястье, но не убирает его.

Я бы хотела верить, что мои слова достигли его, но знаю, что это не так. Я оттолкнула множество людей, носивших такую же непроницаемую броню, которая держит его на расстоянии.

— Вот почему вы здесь, не так ли? Ради меня.

Он сплетает свои пальцы с моими, сжимая мою руку, как будто хочет ее раздавить, но теперь я уверена, что он этого не сделает. Я верю, что причинение мне боли ранило бы и его.

— Неделями я наблюдал за тобой. Я чувствовал твою грусть. Я знаю твои шрамы. Каждый образ, который ты рисуешь, чтобы не причинить себе боль, — он приближается и поднимает мою здоровую руку, поворачивая ее, чтобы показать тонкие линии вдоль моего предплечья, шрамы, которые отмечают каждый момент, когда я боялась неизвестного. — Ты права. У нас обоих есть шрамы. Но между тобой и мной есть разница, Би. Я жажду крови других. Боли. Убийство – это мое искусство. Это то, что удерживает меня от того, чтобы засунуть лезвие глубже в себя, — еще один взгляд на шрам на его горле напоминает о том, насколько могущественным может быть разум.

Как жестоко и извращенно.

Он жаждет моего самого темного страха. Идеальная пища для моих демонов, что только заставляет меня хотеть его еще больше. Наверняка кто-то подумал бы, что я сошла с ума из-за этого иррационального желания. Может быть, я и сошла. Может быть, это последствия того, что я видела столько плохого в таком юном возрасте.

Я устала молиться о лучшем когда-нибудь. Я хочу быть чьим-то решением прямо сейчас. Его. Единственным, что оттягивает его от края, если он слишком далеко зайдет. Это больно и неправильно, но также, как и все остальное, что произошло в моей жизни до этого момента. Почему желание должно быть намного хуже?

— Кажется, звук страдания должен когда-то наскучить, — говорю я.

— Я не остановлюсь, пока не убью каждого члена «Злорадства».

Сквозь слезы я смотрю на свою руку в его покрытой шрамами ладони – следы двух разбитых душ.

— Вы тоже можете исцелиться, мистер Кейд. Вы этого достойны.

На его лице на мгновение появляется выражение безнадежной пустоты, извлеченное из того места в его голове, где он ее запер. Выражение, сокрушающее сердце, полное горя и боли, которое трогает меня до глубины души. Увидев множество шрамов на его теле, я представляю, сколько мрачных мест спрятано в его уме. Холодные, темные и заброшенные места.

Эмоция быстро угасает, и его челюсть превращается в упрямую линию, когда он освобождает мою руку.

— Заканчивай одеваться. Мы уходим отсюда.

Пламя трещит, сжигая и разламывая старую древесину. Я оглядываюсь вокруг, на то, что когда-то было ветхой фермой посреди глуши, а теперь – огромный костер, уничтожающий все ужасные вещи, которые там происходили. Джордан был прав – никто бы не услышал моих криков, никто и не знал бы, где меня искать. Эта мысль, вместе с мрачными и зловещими деревьями, окружающими поляну, где мы стоим на расстоянии, заставляет меня прижаться как можно ближе к мистеру Кейду. Он уже вытер кровь с груди и рук старой тряпкой, которая теперь горит вместе с любыми следами, указывающими, что мы здесь когда-либо были. Все остатки скрыты под черной футболкой и кожаной курткой, которые он надел, когда мы выходили из подвала. Снаружи он выглядит как мистер Кейд из «Светлых Горизонтов». Но теперь я знаю, что скрывается внутри него.