ПОСВЯЩЕНИЕ

Всем девушкам, которые не прочь, чтобы их преследовал и связывал горячий, татуированный священник в маске, желающий сделать с вами нечестивые вещи...

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

Здравствуйте, читатели,

Эта история представляет собой темный роман и содержит откровенный контент, который может не подойти для всех читателей. Она включает в себя темы доминирования, психотического поведения, собственничества и откровенные сцены зрелого возраста, представленные рядом с деликатными темами, которые могут расстроить или спровоцировать некоторых людей.

Пожалуйста, ознакомьтесь с полным списком предупреждений на моем сайте, чтобы получить подробную информацию о потенциальных триггерах.

Я советую читателю проявлять осторожность и рекомендую приступать к чтению только в том случае, если вы спокойно относитесь к упомянутым темам. Будьте уверены, что история заканчивается ХЭ без клиффхенгера или измены.

1

Данте

— Прости меня, Отче, ибо я согрешила.

Грех.

Слово, которое до четырех лет назад было определением моей жизни. Все, за что я боролся, вращалось вокруг греха. Я не был тем Божьим человеком, которым являюсь сегодня, даже если ежедневно борюсь со своей верой. Я знал, что путь, которым я шел, приведет меня к смерти. После того как я слишком рано потерял всех, кого любил, моим единственным шансом выжить было найти новое призвание.

Вера - это не постоянство. Это поездка на американских горках, особенно для такого беспокойного человека, как я.

— Прошла неделя с моей последней исповеди.

Я тяжело вздыхаю, понимая, что это Элейн Мастерс. Постоянная исповедница в моей ложе, обычно исповедующая тривиальные грехи, такие как мысли о других мужчинах, кроме мужа. Действовать - грех, но не фантазировать, не в моем понимании. Многие братья со мной не согласятся, но это всего лишь человеческие фантазии.

Самое трудное в том, чтобы стать священником, было отказаться от женщин. Однако если бы я не изменил свою жизнь, когда это сделал, то, скорее всего, был бы мертв. Здесь, в Фордхерсте, никто ничего не знает о моем прошлом, и я надеюсь, что так оно и останется, пока я не умру и не буду похоронен.

Население города здесь минимально, и их самые большие проблемы обычно сводятся к тому, в какую школу пойдет их ребенок или кто испек лучшие пирожные для благотворительной распродажи. Это скучно, но это именно то, что мне нужно.

— Отец? – спрашивает Элейн.

Черт.

Я не слушал ее исповедь, но это неважно. Каждую неделю я даю ей одно и то же покаяние. Обычно я пытаюсь убедить ее, что это недостаточно веская причина для исповеди, но это не помогает. Сегодня я перехожу к покаянию.

— Чтобы покаяться, ты должна произнести десять раз "Аве Мария". – Я щипаю себя за переносицу. — Пожалуйста, помолись об акте раскаяния, дитя мое.

Элейн начинает молитву, произнося ее без особого смысла. Иногда я удивляюсь, почему обычные кающиеся грешники так беспокоятся, ведь они явно не сожалеют о своих "грехах”. Исповеди всегда были моей самой большой ненавистью как священника.

— Я отпускаю тебе грехи твои, во имя Отца, Сына и Святого Духа.

— Аминь, - отвечает Элейн.

— Благодарите Господа, ибо Он благ, - отвечаю я, повторяя за ней слова. Иногда я задаюсь вопросом, почему я свернул на этот путь, но потом вспоминаю, каким темным и извращенным человеком я был до этой церкви.

— Ибо вовек милость его, - произносит Элейн.

— Иди с миром, - говорю я, выпроваживая ее из исповедальни.

— Спасибо, Отец.

Я слышу, как открывается дверь, и она выскальзывает наружу. Во мне теплится надежда, что Элейн была последней кающейся сегодня. Сегодня три исповеди, а в этом городе обычно это самое большое количество за день.

Я уже собираюсь выйти из ложи, когда дверь открывается, и кто-то садится по другую сторону. Некоторое время я слышу лишь тяжелое дыхание, наполняющее пространство. Нас учат быть терпеливыми к кающимся.

— Прости меня, Отец, ибо я согрешила, - раздается с другой стороны сладкий голос, который я не узнаю. — Прошло два года с моей последней исповеди.

Я сажусь прямее, услышав, что исповедник не является завсегдатаем исповедальни. Я сжимаю челюсти, стараясь не обращать внимания на свои порывы, поскольку мне интересно, какое тело и лицо принадлежит такому милому, невинному голосу.

— Вот грехи мои. Я сбежала от мужа вечером после произнесения клятвы. Я нарушила клятву, которую дала в глазах Господа.

Сбежала от мужа.

Вряд ли это грех, если мужчина причинил ей вред, но кто тогда определяет, что считать грехом?

— Был ли этот человек жесток с вами? – спрашиваю я.

— Разве это имеет значение, Отец? Конечно, это грех - нарушить священный обет.

— Обстоятельства имеют значение, дитя мое. Если он был жесток, то вполне естественно бежать. – Я задаюсь вопросом, через что прошла эта женщина, кладу руку на завесу между нами, желая узнать лицо по голосу.

Долгое время стоит тишина, пока она наконец не говорит: — Да, он был жесток.

Я сжимаю челюсть, желая узнать больше.

— В каком смысле?

Женщина прочищает горло.

— Я не уверена, что рассказ об этом чем-то поможет. Я просто хочу исповедаться в своих грехах, Отец.

— Я здесь, чтобы выслушать ваши грехи и помочь вам лучше понять свои поступки. – Я сужаю глаза, понимая, что сейчас веду себя как безумец. — Чтобы вы не повторяла своих ошибок.

Она тяжело вздохнула, прежде чем заговорить. — Мой муж подвергал меня физическому насилию. Вот почему я сбежала. Он причинял мне боль и... - она запнулась. — Я не хочу вдаваться в подробности.

Костяшки пальцев побелели, когда я вцепился в перекладину с такой силой, что мог бы оторвать ее. Я еще не видел ее, но голос этой женщины вызывает во мне странное чувство собственничества. Темные, грязные чувства моей юности выходят на передний план моего сознания. Я чувствую, что она молода.И, как человек, посвятивший себя Богу в течение четырех лет, самое простое может вывести меня из себя.

— Я понимаю, тогда ваши действия будут оправданы в глазах нашего Господа.

Я провожу рукой по затылку, пытаясь взять себя в руки. — Это он должен просить прощения.

Она усмехается, но в ее смешке слышится грусть.

— Мой муж не из тех, кто когда-либо извиняется за свои поступки.

Я знал мужчин, подобных тем, которого она описывает, еще до того, как стал священником в этом маленьком городке.

— Я знаю таких, - говорю я, погружаясь в опасную непринужденность в общении с этой девушкой. — Не вините себя за его поступки.

— Спасибо, Отец.

Несколько мгновений молчания.

— Значит, покаяния для меня не будет?

Утверждается она.

Кроме того, что я перегну тебя через колено и отшлепаю.

Черт.

Мои мысли уже грязны, а я ее еще не видел.

— Верно, дитя.

— Вы не против, если мы поговорим с глазу на глаз? – спрашивает она.

Чувство тревоги пробегает по моей шее, когда я понимаю, насколько это опасно.

— Конечно, нет, - отвечаю я, хотя должен был отказаться, и тянусь к двери в исповедальню. — Выходите.

Это все равно что пригласить ягненка в логово льва. Сердце бешено колотится, когда я выхожу и закрываю дверь, наблюдая, как ее дверь распахивается. Я затаил дыхание, ожидая, что она окажется такой же божественной, как и ее голос.

Время останавливается, и на пороге появляется самая потрясающая женщина с темно-каштановыми волосами, ниспадающими до пояса, и изгибом фигуры, созданной для поклонения мужским рукам, точнее, моим.

Вся кровь в моих венах устремляется на юг, и я благодарен свободной мантии, когда ее бледно-голубые глаза встречаются с моими. Электричество вырывает кислород из воздуха, и я с трудом втягиваю его в легкие.

Ее глаза расширяются, изучая мой внешний вид, переходя от моей громоздкой фигуры к небольшому количеству чернил, виднеющихся над воротником.

— Привет, - говорит она, ее тонкое горло дергается, когда она сглатывает. — Я Мэдисон.

Мэдисон.

Она чертовски божественна. Она в одну секунду раскрывает все, от чего я пытался убежать. Тьма, которая все еще живет во мне. Тьма, которую я пытался похоронить.

— Рад познакомиться, Мэдисон. – Я протягиваю ей руку для пожатия. — Я Данте.

Она берет мою руку, приоткрывает губы. Они чертовски красивы. Между нами течет электрическая химия. Она всепоглощающая и вызывает привыкание. Она облизывает эти пухлые и сочные губы, словно пытаясь заманить меня внутрь. Черт возьми.

— Приятно познакомиться с вами, Данте, - мурлычет она.

Даже то, как она произносит мое имя, звучит сексуально.

Я знаю без сомнения, что умру, защищая ее от любого мужчины, который попытается причинить ей боль. Я убью любого, кто попытается это сделать. Любого мужчину, который даже подумает о том, чтобы прикоснуться к ней, потому что она моя.

— Как долго ты уже убегаешь? – спрашиваю я.

Мой вопрос выводит ее из оцепенения, и она качает головой.

— Девять месяцев, Отец.

Ее поведение меняется, плечи опускаются, как будто ее придавило бремя. Я хочу нести это бремя. Я хочу найти того, кто заставил ее чувствовать себя так, и размозжить его гребаный череп голыми руками.

Ты священник, Данте.

Мое ограниченное моральное сознание говорит. Я потратил четыре года на то, чтобы построить безопасную жизнь вдали от тьмы. А этот ангел ворвался сюда и уничтожил мой самоконтроль. Ей почти ничего не пришлось делать.

И все же тьма слишком сильна.

— Пожалуйста, зови меня Данте. – Я киваю в сторону скамьи в передней части церкви. — Присаживайся, и мы сможем поговорить.

Я должен сказать ей, чтобы она бежала и никогда не оглядывалась. Если она боится своего мужа, подождите, пока она не узнает, какой я испорчен.

Она откидывает каштановые волосы длиной до пояса на плечо, затем поворачивается и садится.

Образ ее обнаженной, обвязанной скотчем, с повязкой на голове вспыхивает в моем сознании. Чего бы я только не отдал, чтобы намотать эти прекрасные каштановые локоны на свои кулаки, когда буду вгонять в нее свой член. Разорвать ее на части, как она того заслуживает.