Глава 1

Такая как Нхика, с ее беспокойной улыбкой и рваной сумкой змеиных масел, не вписывалась в эти улицы.

В Собачьем квартале у гавани, она никогда не выделялась бы в таком наряде, с ее короткими рукавами и обнаженными руками. Там, жители предпочитали хлопок и шерсть, а механизмы их автоматонов скрипели от ржавчины и окоченевшей морской соли. Здесь, в Лошадинном районе, женщины обвязывали себя тугими шелковыми платьями, а мужчины — квадратными халатами, скрывая каждый сантиметр кожи под длинными перчатками и высокими воротниками. Это была мода, выросшая из страха перед такими, как она.

Хотя бы мифа о них.

Люди следили за ней, этим маленьким пятном сажи среди города серебра и спокойствия. Взгляды не задерживались; они давали ей столько пространства, сколько она хотела. Автоматоны-газетчики поднимали газеты на сегментированных руках, когда она проходила мимо, такие чистые, что ее искаженное отражение встречало ее на бронзе. Главная статья сегодняшнего дня рассказывала о смерти основателя Конгми Индастриз, об этом гудели все в Теумасе несмотря на то, что это были новости прошлой недели. Этот бульварный лист попытался оставаться актуальным, добавив в заголовок кусочек скандала: СЛУЧАЙНОСТЬ ИЛИ УБИЙСТВО?

Нхика еще раз проверила бумажку в руке, нервничая от мысли о том, что может заблудиться. В четко спланированном городском государстве, как Теумас, ей не следовало беспокоиться. Каждая улица была пронумерована, поперечные улицы — расположены по алфавиту, но она будет выглядеть жалким клочком тряпья и настоек, если окажется у неправильной двери.

В Лошадинном районе город был более плоским, распределенным. Здесь не было таких наслоений — нет домов, похожих на коробки, стоящих друг на друге. Каждое здание требовало свое собственное пространство, высокое и окрашенное, навесы изогнуты в стиле пагод. Не составляло труда найти дом ее клиента: один из многих городских особняков, такой идентичный как и все — различавшийся только кованым железным номером, прибитым над дверью. Это была простая элегантность с черепичной крышей, несколькими этажами и балконом на самом верху. Сделав вдох, она подошла к двери и постучала.

На стук не последовало немедленного ответа. Нхика оглянулась в обе стороны по улице, чувствуя себя уязвимо на пороге. Итак, она ждала, как это делают здесь, скрестив руки, постукивая ногой и пытаясь выглядеть так, будто, возможно, с душем, стрижкой и полной сменой одежды, она могла бы принадлежать этому месту.

Наконец, дверь приоткрылась, всего на щелочку, зацепившись за цепочные замки. Сквозь нее выглянула половина мужчины, сузившего глаза. Он узнал ее с первого взгляда и поспешил впустить ее, несомненно, так же сильно желая, чтобы она ушла с его порога, как и она сама.

— У нас есть задний вход, — пробормотал он. Его голос пропитывался презрением. У Нхики было множество реплик, чтобы ответить ему, но острый язык никогда не был ее преимуществом. Нет, у нее были другие таланты для этого.

— Прошу прощения, — сказала она, протискиваясь мимо него. Если он заметил ее сарказм, он не признал этого. Они не обменивались именами. Их взаимодействие этого не потребовало.

Его дом оказался внутри меньше, чем казался снаружи, мебель была изготовлена из темного, лакированного дерева и украшена накладками из перламутра. Она заметила также настенный телефон с крутильным диском. Немногие были достаточно богаты, чтобы позволить себе домашние телефоны. Наблюдая за парными сервировками стола, двойными креслами, двумя парами обуви у двери, она поняла, почему дом казался таким маленьким, несмотря на очевидное богатство хозяина. Она поняла, почему он был настолько отчаян, чтобы нанять кого-то вроде нее.

Этот дом был предназначен только для двоих, и один из них, должно быть, лежал на смертном одре.

— Где пациент? — спросила она, прижимая сумку с отварами к себе, словно она была домашним врачом.

— Наверху, — ответил мужчина, сжимая тонкую щетину на своем подбородке. — Следуйте за мной.

Нхика последовала за мужчиной к лестнице, звеня стеклом в сумке. — Позвольте сказать, что я не верю в этот гомеопатический бред, — настаивал он, пока они поднимались, каждая ступенька скрипела под их ногами. — Как бы вы не использовали ваши мази и прочее… Я хочу знать научное обоснование.

Это заявление она слышала в различных вариациях от всех своих клиентов. Нхика не могла их даже в чем-то упрекнуть — выходец из технократического города, как Теумас, конечно же, должен был отвергнуть гомеопатию в пользу современной, блестящей медицины. Но, с презрительной улыбкой, она поняла, что где-то внутри он все же верил. В противном случае он бы не обратился к ней.

Или, быть может, врачи уже списали этого пациента как безнадежный случай, и он был достаточно отчаянным, чтобы надеяться, что имбирь и женьшень могут хоть что-то сделать против смерти.

Но, конечно, они не могли.

Это был секрет Нхики — один из многих. Она тоже не верила в этот гомеопатический бред.

Они подошли к спальне на верхнем этаже, ее занавески были раздвинуты, чтобы можно было выйти на балкон. Женщина спала одна на широкой кровати, завернутая под тяжелым одеялом. Она выглядела почти как автоматон в процессе создания, с костяной структурой и катетерами, торчащими из нее. Большая коробка-машина стояла на противоположной стороне ее кровати, медленно поглощая свой командный ролл, в то время как ее шестеренки работали, капая жидкости и лекарства через трубки. Тяжелое дыхание ее механических легких наполняло комнату.

Нхика приблизилась к кровати, и мужчина вдохнул воздух сквозь зубы, как будто собирался передумать и выгнать ее за дверь. Возможно, он только что заметил ее яронгезийские черты: ее золотисто-коричневую кожу, темные радужки и волосы цвета кофе, а не чернил. Подрастая в Теумасе, она больше стала похожа на островитянку, но это не останавливало клиентов в их паранойе. Нхика взглянула на него, ожидая вердикта, и он поднял ладонь, чтобы позволить ей приблизиться.

Она заняла место у постели, чтобы осмотреть женщину. Пациентка сохраняла спокойное выражение лица, глаза закрыты, и Нхика могла бы подумать, что она задремала, если бы не мраморный вид ее кожи. Даже для теуманки она была необычайно бледной.

Это положение было странно знакомо — воспоминание, извлеченное из прошлых лет, она у постели, а ее мать лежит под тонкой простыней. Только там не было столько катетеров и машин, только рука Нхики в ее руке, и ее мать никогда не выглядела так бледно, даже в смерти.

Она моргнула, выбравшись из своих мыслей. — Что здесь произошло?

— Все началось с болей в груди, и однажды она упала. С тех пор она не та — слаба, и болезненна. Сейчас она спит от всех своих лекарств, но врачи говорят, что это только для ее комфорта. Не для лечения. Они говорят, что нет больше надежды, но… — Его взгляд скользнул по женщине, его выражение было печальным. — Я в это не верю. У нас были планы. Это еще не конец.

Нхика приблизилась к женщине. — И что думают врачи, что это за болезнь?

— Болезнь крови, вероятно, по материнской линии. Но ее мать никогда не была такой. — Мужчина поправил свой халат, прочищая горло с видом ученого. — Если мне пришлось бы угадывать, я бы сказал, что это те невидимые микромы, какая-то атака на ее сердце. Мы только что вернулись из поездки за город. Возможно, она заразилась чем-то там.

Он сказал это высокомерно, и Нхика поняла, что он не знает ни одного настоящего теоретического положения о микромах. Он просто повторяет слова, которые видел в газетах, или, возможно, от врачей. Она могла бы сказать ему что угодно, и он, вероятно, поверил бы ей.

Нхика потянула шею. Это будет легко.

— Теперь я проведу свой собственный осмотр, — сказала она.

— Без перчаток? — спросил он, скривив губы от подозрения. Он не спросил бы этот вопрос, если бы она была теуманкой, но прикосновение яронгезийки, подобной ей, стало опасным среди суеверных.

— Через кожу не почувствуешь пульс, а, как вы могли заметить, я едва могу позволить себе шелк, — сказала она. Нхика сдержала горечь; он был не первым, кто подвергал сомнению ее обнаженные руки.

С нерешительным кивком он разрешил ей работать, и она разыграла небольшой физиологический осмотр. Затем она протянула руку к шее женщины — медленно, чтобы показать, что не нанесет вреда. Двумя пальцами в районе подбородка, это выглядело так, будто она проверяет пульс. Но на самом деле это было намного больше.

Соприкосновение кожи к коже на ее пальцах вызвало бурный всплеск энергии, прежде всего по сосудистой системе женщины — каждая вена и артерия, разветвляющаяся в кровеносные пути по всему телу женщины — а затем по ее нервной системе, прыгающей по нейронным связям, как делают электрические импульсы. Нхика погрузила свою энергию в кости женщины, вплелась в скелет и костный мозг, а затем в мышечную систему, ее сознание проникало сквозь сухожилия и мышцы.

Нхика почувствовала призрак боли женщины, отраженный в своей собственной грудной клетке, разрываясь о ребра. Боль расширилась с ее сочувствием, и она подавила их обеих, но лишь после того, как узнала источник боли. В сердце женщины была группа поврежденной ткани, лишенной крови.

Нхика узнала все это за считанные секунды, меньше, чем потребовалось бы для измерения пульса. Когда она убрала руку, она знала все заболевания этой женщины, могла видеть историю тела этой женщины, вырисованную на развернутом плетеном полотне ее анатомии.

Но она ничего не сказала, потому что даже идиот, как ее клиент, мог бы сложить два и два. Даже идиот мог бы понять, кем на самом деле была Нхика, кем-то гораздо хуже, чем фальшивый целитель.

Вместо этого она открыла свою сумку с настойками — все всего лишь несколько капель ароматического масла в воде. Плацебо.