Изменить стиль страницы

— Я собираюсь все сжечь, — задыхаюсь я. – Тот красивый дом, который ты мне оставил. Отель. Ваши машины. От них ничего не останется.

Я прижимаюсь губами к его виску.

– Те две яхты, которые ты так любишь? Я затоплю обоих и буду смотреть, как они опустятся на дно моря. Я целую его бровь. – Ваше частное охранное предприятие? Можешь забыть об этом, Рафаэль. Я собираюсь уничтожить его настолько полностью, что через месяц никто даже не вспомнит о его существовании.

Его кожа такая холодная и липкая. Я перемещаю руку к его шее, кладя ее на точку пульса. Монитор возле кровати пищит, но мне нужно больше убедительных доказательств того, что он жив. Только когда я чувствую устойчивый ритм под пальцами, я позволяю себе немного расслабиться.

– Деньги? Я собираюсь отдать все это. Я найду какую-нибудь дурацкую благотворительную организацию, – Лучшая жизнь для коз– или что-нибудь столь же идиотское, и переведу им все ваши миллионы. Они могут использовать все это богатство, чтобы создать гребаную Козью страну. Рай, где они могут ухаживать за козами, купать их в ослином молоке и целый день делать им массаж шеи.

Почему он не просыпается? Я продолжаю осыпать его лицо поцелуями, ощущая под своими губами выступы и впадины множества шрамов. Большую часть времени я забываю, что они вообще там. Я не вижу участка плохо зашитой плоти, который зажил криво и искривил его щеку. Или тот, кто тянет верхнюю губу, деформируя ее. Или те, что на его подбородке, которые переходят в короткую щетину на подбородке. Я просто вижу его.

Рафаэль.

Знание того, что из-за этих шрамов он считал, что ему нужно купить мою любовь драгоценностями и другими подарками, меня невероятно злит. И полностью опустошает меня. Он получил эти шрамы, спасая меня. И он никогда не собирался раскрывать эту правду.

Его лицо представляет собой невыразительную маску, но губы слегка приоткрыты. Я тяну его нижнюю часть зубами и прикусываю.

– Клянусь, Рафаэль. Если ты не вернешься ко мне, я сделаю миссией своей жизни уничтожить всю твою империю, — шепчу я ему в рот.

Он не шевелится. Нисколько. Никаких звуков, кроме моего сопения и ритмичных сигналов пульсометра. Я прижимаюсь к его щеке и уткиваюсь носом в его шею.

— Пожалуйста, — задыхаюсь я, вдыхая его запах. – Я так сильно тебя люблю.–

Даже несмотря на все больничные запахи вокруг, он все равно пахнет так же. Как кипарис и апельсин. Соленый воздух и море. Опасность на привязи, но моя неоспоримая безопасность. Как дома.

Я не могу его потерять.

Легкое прикосновение касается моего затылка, а затем хриплый вздох прямо возле моего уха. – Ты забыл . . . самолет.

Крик облегчения сорвался с моих губ. Я зажмуриваюсь и прижимаюсь лицом к его шее. В горле у меня саднит, и, даже когда веки закрыты, слезы все еще текут по моим щекам.

— Я нет. Я едва могу произнести слова. – Я буду использовать его, чтобы отправлять коз в ежегодный отпуск куда-нибудь на Карибы.

Его пальцы пробегают по моим волосам, успокаивающе гладя меня. – Ты вернулся.–

— Конечно, я вернулся.

– Вас не было в самолете. Пилот позвонил мне. Сказал, что ты не пришел.

Медленно я поднимаю голову и обнимаю его. Его кожа все еще ужасно бледная, а под глазами темные круги.

– Мне жаль. Я был занят поиском способа остановить убийцу, которого мой отец послал убить тебя, и упустил это. Я глажу его по щеке. – Боюсь, твой тесть не самый большой твой поклонник.

— Итак, Гвидо рассказал тебе?

— Что ты напоил меня, а потом поженил нас, не оставив меня ничего мудрым? Я прижимаюсь губами к его. — Да, он мне рассказал.

– Ты на меня злишься?–

– Я не могу злиться на тебя, когда ты лежишь на больничной койке с трубками и дерьмом, торчащими из твоего тела.

– Они выйдут. В конце концов.– Его грудь поднимается от глубокого вздоха. — Может быть, когда они это сделают, ты подумаешь о том, чтобы перерезать мне горло. Он берет мою руку и подносит ее к своей промежности. – Видеть? От одной только мысли об этом мне становится тяжело.

– Господи, Рафаэль. Я фыркаю сквозь слезы.

— Пожалуйста, не плачь, Веспетта.

– Ты чуть не умер из-за меня. Снова.– Я провожу ладонью по его предплечью, прямо по кинжалам и татуировке змеи. — Почему ты не сказал мне, что это ты?

Гнев вспыхивает на лице Рафаэля. Он хватает меня за запястье, пристально глядя на меня. — Ты поэтому вернулся? Его голос тихий, в его тоне сквозит угроза. — Потому что если это так, ты можешь уйти прямо сейчас.

Я наклоняюсь вниз, пока кончик моего носа не касается его. – Нет. Я вернулся, потому что люблю тебя.

– Почему? Как ты мог влюбиться в такого манипулирующего сукиного сына, как я?

– Ты манипулятивный придурок. И я люблю тебя, несмотря на это качество. Или, может быть, из-за этого. Потому что тебе не все равно. Даже когда ты говоришь, что нет. Вы глубоко заботитесь о людях в своей жизни. Ваши мужчины. Твой брат. Мне. Я обожаю ту яростную защиту, которая практически исходит от тебя, даже когда ты пытаешься замаскировать ее под что-то еще. Ты готов пройти через море трупов, чтобы защитить людей, которые тебе дороги.

Я протягиваю руку и откидываю назад несколько прядей, упавших ему на лицо. Рафаэль смотрит на меня, не моргая, его взгляд острый и оценивающий.

– Сила вашей воли и неослабевающая решимость, которые сделали вас тем, кто вы есть, вызывают у меня трепет– , — продолжаю я. – И твое упрямство. . . Это отдельная сущность. Не думаю, что я когда-либо встречал человека столь же упрямого, как ты. Это довольно сексуально, понимаешь?–

Наклонив голову, я касаюсь его носом. – Я влюблен в тебя, потому что никто другой не заставляет меня чувствовать так, как ты. Заветный. Любимый. Особенный. И это не имеет ничего общего с теми роскошными безделушками, которые ты мне подарил. Скорее, это рисунки на стикерах, которые ты мне оставил. Украденный инжир. Царапины от ядовитого куста — и все потому, что я просил тебя спасти этого глупого кота.

– Ты был чрезвычайно настойчив– , — говорит он хриплым и хриплым голосом.

— Да, это единственная причина, по которой ты это сделал. Я улыбаюсь. – Ты заставляешь меня чувствовать себя достойным. И компетентный. Только когда я с тобой, Рафаэль, мне не нужно доказывать себя. Всю свою жизнь я слышал, какая я красивая, словно я какой-то дорогой предмет мебели. Приятно для глаз, но легко забывается, когда зрители переходят в следующую комнату. Лишь однажды ты назвал меня красивой, и все же ты заставляешь меня чувствовать себя такой, какая я есть, каждый божий день. Не снаружи, а внутри.

Рафаэль берет мой подбородок между пальцами. Уголок его губ изгибается в едва заметной ухмылке. — Ты сейчас напрашиваешься на комплименты, Василиса?

– Может быть?– Я нюхаю.

– Ты такая красивая, что каждый раз, когда я с тобой, мне хочется ущипнуть себя, чтобы доказать, что ты настоящий. Он притягивает мое лицо ближе к своему. — И внешне ты тоже симпатичный.

От меня ускользает что-то среднее между смехом и хныканьем. Положив ладони на его щеки, я прижимаюсь к нему губами. – Я никогда не прощу тебя за то, что ты позволил себя застрелить. И я никогда не прощу своего отца.

— Не будь с ним так строг. На месте Романа я бы сделал то же самое. Он кусает мою губу. — Он знает, что мы женаты?

– Неа.–

– Я уверен, что он будет в восторге.

— Он немного поворчит, но…

– ЧТО?!– За пределами комнаты раздается громкий мужской крик. – Этот сволочь заставил мою маленькую девочку ВЫХОДИТЬ ЗА НЕГО?–

Дверь распахивается с такой силой, что врезается в соседнюю стену, и мой отец входит внутрь. Разгневанный даже близко не может описать выражение его лица. Необузданная ярость. Дикое негодование. Его дыхание глубокое и медленное. Звук, похожий на бычье фырканье, вырывается из его груди с каждым выдохом. Картина становится еще более совершенной благодаря тому, как его ноздри раздуваются при каждом вздохе.

– Ты!– он ревет. – Ты замышляешь– — вдох — – лжешь– — вдох — – воруешь. . . ублюдок.

– Римский!– Где-то позади него раздается визг матери, и через секунду она протискивается между телом отца и дверным косяком. Затем она прижимает ладони к его груди. – Оставь их в покое!–

– Я собираюсь убить его!– Папа кричит, а мама пытается вытолкнуть его из комнаты. – Я сдеру с него шкуру живьем и повешу его шкуру на окно моего кабинета в качестве занавески!–

– Не обращай на него внимания– , — щебечет моя мама, ухмыляясь нам через плечо. – Он просто очень взволнован этой новостью и не может найти слов, чтобы выразить свое счастье. Не так ли, котик?

– Я не буду использовать нож, о нет– , — продолжает реветь пахан, пока мама отталкивает его назад. — Я воспользуюсь чертовой картофелечисткой. У тебя получатся потрясающие шторы из мешковины, Де Санти! И каждый раз, когда твои остатки шуршат на ветру, я буду вспоминать твои крики агонии!–

— Мы вернемся позже, — шепчет мама с немного комичным, раздраженным видом и захлопывает за ними дверь.

Я смотрю на Рафаэля.

На его лице очень самодовольная улыбка. – Хорошо . . . Не думаю, что в ближайшее время мы вместе отправимся на рыбалку.

Я смеюсь и целую его.