Мама помогла мне подняться. Бабушка Несса уже начала расставлять фотографии на моем комоде.

— Вот. Точно так же, как было раньше, — она суетилась, передвигая их. — Мне жаль. Я не хотела тебя расстраивать.

— Знаю, — сказала я, переводя взгляд на эти спонтанные снимки в рамках.

Бабушка Несса подошла и обняла меня.

Внезапно мне стало стыдно за свою вспышку. Это было так непохоже на меня.

— Можно мне побыть одной?

Мама кивнула, затем поцеловала меня в макушку. Они обе быстро вышли.

Я пересекла комнату и остановилась перед своим комодом. Моя рука потянулась и провела по лицу Колтона. Его улыбка. Его ярко-голубые глаза. Его ямочка на щеке.

Я прижала рамку к груди. Это было похоже на то, будто полуприцеп выгрузил на меня тонны мокрого бетона. Колени подогнулись, и я рухнула на пол с рыданием, прижимая фотографию к сердцу.

Разумом я понимала, что Колтона нет в живых, но больница была странным промежуточным состоянием, где мне не нужно было принимать правду, где реальная жизнь оставалась снаружи. Пузырь. Возвращение домой вернуло меня в реальность, где я больше не могла отрицать или откладывать жизнь, пока буду идти на поправку.

Он ушел. Навсегда.

Хотя фотографии вернулись на место, я поняла, что больше не хочу их видеть. Смотреть на них было все равно, что терзать свое сердце стеклом. Но в тоже время, если бы кто-то попытался их убрать, я бы набросилась на них, как дикое животное. Защищая его. Защищая нас.

Из меня вырвался сдавленный крик. Тело могло исцелиться, но огромная пустота внутри меня была за пределами того, что я могла залечить. Она была слишком огромной. Черной дырой. Люди могли посочувствовать, но не понять. Им не нравилась печаль, они хотели двигаться дальше и не говорить об этом. Моя тоска и я были единым целым.

Музыка из гостиной проникала в мою комнату, обрывки смеха и разговоров смешивались между собой. Это заставило меня осознать, что я еще больше похожа на чужую. Чужая в своем теле. Одна. Шум внезапно стал громче, послышался скрип открывающейся двери.

— Джей-Джей? — голос моей сестры звучал испуганно и неуверенно.

Я подняла голову. Увидев мои глаза, она бросилась ко мне. Ее руки крепко обхватили мою шею.

— Не грусти, Джей-Джей, — мое сердце чуть не разорвалось на части, когда эта маленькая пятилетняя девочка утешала меня. — Я тебя ооочень люблю.

— Я тоже тебя люблю, — я притянула ее к себе, уткнувшись головой в ее шею. От ее волос исходил запах клубничного шампуня. — Очень сильно.

— До Луны и обратно?

Я отстранилась, убирая каштановые волосы с ее лица.

— До бесконечности и дальше.

Она усмехнулась.

— Бабушка Пенни испекла пирог, — ее глаза расширились и заблестели. — Но мы не можем его есть, пока ты не выйдешь.

Улыбка тронула мои губы.

— Хорошо, скажи им, что я сейчас выйду, — она энергично закивала. — И ты можешь взять самый большой кусок.

Ее лицо озарилось, и она выбежала из моей комнаты, крича:

— Она идет. Джей-Джей сказала, что я могу взять самый большой кусок. С мороженым.

Несмотря на то, что сестра порой бывала докучливой, сейчас она напомнила мне: все, кто находился за этими дверями, пришли поддержать меня. Я воздвигла стену перед нахлынувшей темнотой, отгоняя ее прочь. Смахнув несколько выступивших слезинок, я ощутила, что окружающие надеются на меня, рассчитывают, что смогу их утешить. Им нужно было увидеть, что со мной все в порядке.

Собравшись с силами, я поставила фотографию обратно на комод. Умывшись и расчесав волосы, я взяла костыли, повернулась и вышла навстречу гостям.

Я улыбалась, обнималась и утешала.

И я делала это хорошо.