Я чувствую, как кровь отливает от моего лица, когда меня бросают в знакомую грязную комнату, в которую он всегда отводит меня, когда выносит свои наказания.

Прошлая боль кровоточит на этих ржаво-коричневых стенах, забрызганная красными пятнами и наслаивающаяся среди хитрых слов и безмолвных криков. Комната может быть иллюзией, свернутой во времени, но все, что происходит в ней, по-прежнему реально и останется со мной, даже когда он освободит меня из своей хватки.

Я отступаю назад, когда иллюзия, наконец, становится на место, цветные пятна становятся четкими. Корявые столбы смотрят на меня через комнату. К тем же столбам привязывают мои запястья каждый раз, когда он приводит меня сюда, мои руки распростерты для его демонических мучений.

Страх пузырится у меня в горле. Застоявшийся воздух, тяжело нависающий в комнате, наполняет меня своим затхлым запахом. Этот запах пробуждает так много воспоминаний о том, как он проливал мою кровь и наполнял комнату приглушенными криками.

Кирпичи в стенах выцвели и потрескались по углам. Один фонарь висит над головой, отбрасывая тусклый свет на комнату, создавая тени повсюду. Окон нет, только кирпичные стены и деревянный пол с двойными стойками в центре, а прямо под ними — засоренный слив. Та, что крадет мою кровь, заставляя меня слышать неприятный звук каждой капли, падающей в яму под ней. Есть только одна стена, которая не голая. В ней содержится множество видов оружия, из которых он может выбирать для своих пыток.

Я начинаю извиваться, ища выход, но я знаю лучше. Спасения нет. Из этого ада нет выхода. Хотела бы я, чтобы у меня были мои силы, чтобы я могла взломать его игры разума и отбросить от себя его иллюзии.

Но я знаю, что их нет.

Я оглядываюсь и замираю, когда он появляется прямо передо мной. Его ожидающая рука уже в воздухе, врезается в меня и отбрасывает назад. Боль пронзает мою щеку, учащенный пульс отдается под кожей. Я уже чувствую, как образуется рубец.

Грубые руки хватают меня за запястья, таща к балкам. Я упираюсь пятками в землю, царапая грязные деревянные доски, сопротивляясь в своих попытках отступить. Я знаю, что это неизбежно, но я пытаюсь сопротивляться ему, потому что, как только я буду привязана к этим столбам, мне конец.

Руки врезаются в меня сзади, заставляя меня врезаться в один из столбов. Моя голова ударяется об него, из-за чего мое зрение на секунду затуманивается, заставляя звезды вращаться вокруг меня, когда я закрываю глаза.

Мой отец берет меня за одну руку, и он, должно быть, позволил Кэллоуэю поразвлечься, потому что тот хватает меня за другую руку, удерживая их на месте. Я пытаюсь вырвать свои руки из цепей, гремя ими, но это бесполезно. Я знаю, что сейчас мне нужно экономить свою энергию. Единственный способ освободиться из этой комнаты — это страдать от несчастья, которое, я знаю, грядет.

Но я ничего не могу поделать с кусочками моей души, которые отламываются и падают на пол, раздавливаясь их начищенными ботинками.

Уничтожена.

— Я думаю, тебе нужно узнать, в чьих руках здесь власть. — Гнев в голосе моего отца натянут на короткую нить, готовую лопнуть в любой момент. — Есть какие-нибудь пожелания относительно того, что бы ты хотела, чтобы я использовал в первую очередь?

Тест. Еще одна интеллектуальная игра для него. Если я отвечу, то он назначит более суровое наказание за то, что подумала, что у меня вообще есть выбор.

Мне не дано выбирать. Никогда.

Я молчу, опустив голову, мои глаза изучают слишком знакомые трещины, которые расползаются по полу — следы когтей, которые навсегда оставляют шрамы на полу с тех пор, как меня впервые привели сюда. Время, когда я пыталась использовать все свои силы, чтобы дать отпор, ломая каждый ноготь, чувствуя острую агонию от того, что они ломаются от вкапывания их в землю, в то время как он тащил меня за ноги по полу.

Сейчас я не совершу этой ошибки.

Я чувствую присутствие Кэллоуэя, затаившегося в углу комнаты, отчего воздух с каждой секундой становится все более удушливым.

Мою голову дергают назад, и крепкая хватка за волосы посылает волну пронзительных уколов, словно миллион иголок вонзаются в кожу головы.

— Сейчас не хочется возражать? — Мой отец рычит, отчего у меня по спине пробегают мурашки. Я выдерживаю его взгляд, когда эти алые глаза врезаются в меня острыми иглами. Прокалывает мою душу только для того, чтобы вырвать ее и разорвать меня на части. Я вижу ликование в глубине его взгляда, смакующего каждую частичку моей души, которую он берет, чтобы терроризировать и уничтожать.

Он толкает мою голову обратно вниз, явно стремясь выполнить свое обещание. Звуки рвущейся ткани прорываются сквозь тишину, заставляя холодный воздух обжигать кожу на моей спине, когда он разрывает пополам заднюю часть моего платья. Разорванный холст выставлен на всеобщее обозрение, чтобы он изуродовал его еще больше.

Стук сапог по полу, когда Кэллоуэй подходит ко мне.

— Мне почти жаль своего сына, который вынужден спать с кем-то, кто под всем этим далек от красоты.

Кэллоуэй, возможно, не знает этого, но эти слова задевают постыдную часть меня, которая соглашается с ним, разбивая меня вдребезги, как вазу, раздавленную его походкой. Теперь я вижу носки его ботинок в футе перед собой, когда я опускаю голову, отказываясь позволить ему увидеть в моих глазах сломанные части меня.

Мрачный смех эхом разносится вокруг меня, когда мой отец подходит, чтобы выбрать свой метод мучения.

— О, Эйден может носить повязку на глазах, если ему это нужно. Это того стоит ради власти, которую это даст ему.

Мой разум переворачивается. Нет. Эйден не захотел бы быть со мной только ради власти, верно? Мой отец никогда бы не увидел меня на троне Асов, замужем я или нет, если бы его сердце больше не билось.

— Но эти метки — мой собственный шедевр, напоминание моей дочери никогда не забывать, кому она принадлежит.

Боль. Острый удар плети врезается в мой позвоночник меньше чем через вдох после того, как он заканчивает говорить. Я откидываю голову назад от неожиданного щелчка кнута, глотая крик, который хочет вырваться из моего горла. Резкий взгляд Кэллоуэя встречается с моим, когда я поднимаю голову. Даже несмотря на боль, я заставляю себя ухмыльнуться ему, просто чтобы отказаться от любого чувства победы, которое он может испытывать надо мной. Моя грудь тяжело вздымается, готовясь к следующему удару, нацеленному на меня.

— Ты вспомнишь, как разговаривать со мной, Эмма! С меня хватит твоей наглости в последнее время. — Голос моего отца взрывается глубоким удовольствием, когда снова раздается щелчок кнута.

Я прикусываю губу достаточно сильно, чтобы потекла кровь, металлический привкус пропитывает мой рот, отказываясь позволить ему испытать трепет, слыша мою агонию. Удар за ударом обрушивается на кожу на моей спине, разрезая и разрывая мою плоть на части. Я чувствую, как влага стекает по моему позвоночнику, непрерывный красный поток, и смотрю, как он скользит к сливному отверстию у моих ног.

Треск.

Треск.

Треск.

Комната появляется и исчезает вокруг меня, мое зрение становится нечетким. Мое тело близко к тому, чтобы сорваться с обрыва и нырнуть головой вперед в пустую бездну бессознательности. Я теряю счет ударам плетью. Я только хотела бы призвать свою тьму, впустить ее, чтобы она украла боль и заглушила меня с этого момента. Но я так слаба, что едва слышу их шепот. Мой отец хрюкает от силы своего следующего удара. Срез хлещет по уже открытым ранам, все глубже врезаясь в мое тело.

Моя спина чувствует себя так, словно кто-то поднес спичку к моей коже и облил ее бензином. Я чувствую, как мои конечности слабеют, мое тело начинает трястись. С каждым ударом мое тело оседает все сильнее, удерживаясь только за счет оков на запястьях, пока я беспомощно повисаю. Я чувствую, как цепи врезаются в мою кожу, когда мое тело насмешливо натягивает их.

Свист хлыста рассекает воздух, и последний срез вонзается в мою и без того окровавленную кожу, задевая до кости. Он бросает хлыст на пол, кровь разбрызгивается, когда он падает на землю, дождем алых капель. Кэллоуэй отступает назад, когда мой отец обходит меня и встает передо мной, грубо хватая мой подбородок своими перепачканными пальцами.

Его глаза полны удовлетворения.

— Ты сама навлекла это на себя.

Он плюет мне в лицо, и я абсолютно ничего не могу сделать, чтобы помешать этому.

Внезапно я снова оказываюсь в его кабинете, распростертая на полу в месиве из тюля и крови. Я испачкала порванное платье, которое носила, чтобы доставить ему удовольствие, но вместо этого оно прокляло меня, отправив в мой личный ад. Я приоткрываю глаза до щелочек, всматриваясь вверх, и вижу, как глаза моего отца возвращаются к нормальному состоянию, прежде чем чернота вокруг моего зрения поглощает меня целиком.