— Хорошая встреча, — сказала я, закрывая крышку своего планшета. — Если кто-нибудь предложит что-нибудь ещё...

— Твоя дверь всегда открыта, — сказали они в унисон.

— И ещё кое-что, — сказал Джамал. В свои двадцать шесть лет библиотекарь отдела по работе с молодёжью был самым молодым нашим сотрудником. Дети обожали его. Не только потому, что он носил на работу крутые бейсболки и играл в фрисби. Он также был талантливым художником-любителем, чьи наброски и карикатуры радовали посетителей всех возрастов. — Мы получили еженедельную жалобу Марджори Ронсанто по электронной почте...

Его перебил наш общий стон.

— О том, что ЛГБТК-книги в детском разделе «опасно инклюзивны», — продолжил он, взглянув на распечатку. — На самом деле, мы получили жалобу, адресованную нам, и ту, которую она написала в сеть магазинов Target, за использование межрасовой пары в их телевизионной рекламе. Она также напомнила нам о своём «щедром пожертвовании» в виде мусорного ведра для комнаты отдыха.

— Я ненавижу эту штуку, — сказала Кристин.

Это был один из тех умных мусорных баков, которые недостаточно умны, чтобы открываться вовремя. Шесть месяцев назад я вышла из себя и в конце концов отодрала от него крышку.

— А она не может на недельку перестать всё ненавидеть? — спросила Наоми.

— Марджори в одиночку борется за то, чтобы стать настоящей занозой в заднице, — сказала Блейз, скрестив на груди свои татуированные руки. Блейз была одним из членов нашего совета директоров и волонтеров. Она также относилась к букве «Л» в аббревиатуре ЛГБТК+.

— Её мать явно недостаточно любила её, когда она была ребёнком, — сухо заметила я. — Все за то, чтобы поступить с жалобами Марджори так, как мы всегда поступаем?

Все сидящие за столом подняли руки.

— Я отправлю ей готовый ответ, — вызвалась Агата, жена Блейз и её коллега по совету.

— При этом скажи ей, что её экземпляр «Любовников с ведьминой горы: паранормальный обратный гарем с дабконом» нужно было вернуть два дня назад, — самодовольно сказала Кристин.

(Дабкон, от англ dubious consent, «сомнительное согласие» — жанр любовных романов, в котором постельные сцены представляют собой серую зону между сексом и изнасилованием, т. е. один из партнёров (обычно женщина, но необязательно) не даёт чёткого согласия на секс, но в то же время и не даёт категоричного отказа, — прим.)

Агата ухмыльнулась и изобразила, что роняет микрофон.

***

Вернувшись в безопасное укрытие своего кабинета, я открыла свою ежедневную баночку рутбира и плюхнулась за стол.

Здесь не было блестящего, стерильного стекла, как у Люсьена. Мой офис был обставлен тем, что мне нравилось называть обычной мебелью для администраторов: добротными недорогими предметами, лишёнными индивидуальности. Я компенсировала это, покрасив стены в зелёный цвет и заставив полки личными памятными вещами. Кабинет был загромождённым, пёстрым и хаотичным. Прямо как я сама.

Такой восхитительной и горячей цыпочке, как я, не суждено быть с эмоционально отсталым любителем опрятности. Даже в постели.

Нет, если я серьёзно собиралась найти спутника жизни, мне нужно сосредоточиться на этом. А не на шансе по-настоящему горячего секса с парнем, который мне на самом деле не нравился.

Я вспомнила о приложении для знакомств и сразу оживилась. Возможно, мой будущий муж уже был в моём почтовом ящике.

Я набросилась на свой телефон, как кошка на лакомство с курицей... и тут же сдулась.

Никаких уведомлений. Как такое могло случиться?

Я проверила свой почтовый ящик и обнаружила, что он пуст.

— Этого не может быть, — пробормотала я себе под нос. Я просмотрела историю мужских анкет, которые лайкнула. Серьёзно? Как девушка должна перепихнуться с кем-то, не говоря уже о том, чтобы влюбиться, когда ни один из мужчин, которых я лайкнула, не ответил мне взаимностью?

Возможно, приложение глючило. Я, вероятно, пропустила кнопку, чтобы опубликовать свой профиль. Мне нужно спросить Стефа или Лину, поскольку учитывая то, насколько моё «трепещущее естество» готово к действию, я скоро начну рассматривать Люсьена Роллинса как потенциального кандидата.

— Когда закончишь хмуро пялиться в свой экран, у меня есть кое-что для тебя.

Я отшвырнула бутылку для воды со стола и бросила телефон по широкой дуге. Я уже наполовину вскочила со стула и только тогда пришла в себя.

И тут мои органы чувств подсказали мне, что в дверях моего кабинета стоит Люсьен Долбаный Роллинс.

— Что... зачем... эээ, как? — прохрипела я, поднимаясь на ноги.

Он плавно присел на корточки и поднял бутылку для воды, которую я случайно атаковала.

— Забавно, я помню, что ты была более красноречива, чем сейчас.

— Вот даже не начинай, Люцифер, — предупредила я, выхватывая бутылку из его мужественной руки. — Почему ты бродишь по моему офису, вместо того чтобы покупать кровавые бриллианты и продавать украденные внутренние органы на чёрном рынке?

Он бросил мне на стол мангу. Мой роман-мангу. Ну, формально, он принадлежал библиотеке.

— Ты оставила это в моём кабинете. Я слышал, что здешний библиотекарь строго следит за просроченными книгами.

— Знаешь, есть такая штука, называется «почтовая служба», — сказала я, поднимая с пола свой телефон.

— К несчастью для тебя, я и так собирался в город, — он засунул руки в карманы и медленно обошёл мой кабинет, остановившись, чтобы внимательнее рассмотреть мои личные вещи.

Он был слишком крупным, чтобы находиться здесь. Казалось, он высасывал весь кислород и краски из комнаты, пока не начинало казаться, что я ощущаю лишь его присутствие.

— Что у тебя за повод беситься, Пикси? Ещё одна белка застряла в корзине для возвратных книг?

— Ты такой уморительный. Такой смешной. Я так рада, что мы провели это время вместе. Почему бы мне не открыть окно на втором этаже и не помочь тебе выбраться через него? — предложила я, потирая запястье, которым ударила по бутылке.

— Интересный материал для чтения, — сказал он, кивнув на книгу на моём столе.

— Это для подростка с дислексией. Я подумала, что ему понравятся все сцены драк, но я хотела сначала прочитать сама и только потом рекомендовать ему, — я не знала, почему я оправдываюсь перед Люсьеном. Не то чтобы его действительно интересовало, что я читаю, и я, конечно, не придавала значения его мнению обо мне или моих привычках в чтении.

— Почти все мои воспоминания о тебе связаны с книгами.

Это прозвучало как признание. Мы молча смотрели друг на друга в течение долгих тридцати секунд.

Я покачала головой.

— Знаешь, иногда мне кажется, что я всё это выдумала.

Люсьен поставил на стол фотографию в рамке, на которой мы с родителями перерезали ленточку перед библиотекой, и устремил на меня оценивающий взгляд своих серых глаз.

— Выдумала что?

— Ты. Я. Вишнёвое дерево. Я думала, мы друзья.

— Мы были друзьями. Когда-то.

Он покрыл это слово таким слоем обвинения, что я слышала только его.

— Я тебя не понимаю. Я не понимала тебя как старшеклассника, и я не понимаю тебя как бизнес-магната. И я чертовски уверена, что не понимаю того, что произошло вчера.

Его глаза изменились. Это была почти незаметная перемена, но я всю жизнь изучала его и не упустила этот проблеск.

— Давай добавим вчерашний день к длинному списку ошибок, которые лучше оставить позади, — предложил он.

— Я уже забыла об этом, — похвастался я.

— Именно поэтому ты заговорила об этом пять секунд назад, — отметил он.

Я и забыла, как ловко Люсьен обыгрывал своих врагов. Они с моим отцом провели бесчисленное количество часов за шахматной доской.

— Может, я и заговорила об этом, но мы оба знаем, что произошедшее вчера не случайно, и теперь ты здесь, наносишь мне визит в месте, где никогда не бывал.

Воздух в комнате наэлектризовался. Я практически видела, как между нами пробегают искры. Но в них не было той романтической искорки «сделают-они-это-или-нет». Эти искры были из тех, что сжигают всё дотла. Из тех, что разрушают всё на своём пути.

Светившее в моё окно послеполуденное солнце заливало его лицо золотистыми лучами.

— Как поживает твоя мама? — спросил Люсьен, прежде чем вернуться к следующей моей вещи, которая привлекла его внимание.

— Отлично.

Выражение его лица сменилось раздражённым терпением.

— С ней всё в порядке, — поправилась я. — Вчера после покупки платья я помогла ей разобрать кое-какие папины вещи, и это было... — Как? Мучительно? Душераздирающе? Несмотря на то, что каждая из нас отложила в сторону любимые вещи, складывание его одежды в коробку добавило ещё больше боли к нашему прощанию. — Сложно, — решила я.

— На днях я думал о садовой футболке Саймона, — сказал Люсьен. — С того единственного марафона, что он пробежал.

Я почувствовала облегчение, что он не смотрел на меня, потому что мне пришлось поднести пальцы ко рту, чтобы сдержать неожиданный всхлип.

— Забег Нокемаута против Рака Груди, — сказала я, когда ко мне вернулось самообладание.

Это была ярко-розовая подарочная футболка размера XXL с изображением мультяшных грудей спереди. Мой отец, носивший размер М, утопал в ней. Но он был так горд своим достижением и собранными деньгами, что превратил её в свою футболку для садоводства и завязывал её узлом на бедре, как девочка-подросток. Я провела годы в мучительном унижении из-за этой футболки. Это был единственный предмет его одежды, который я сохранила.

— Когда я впервые увидел его в таком виде, он атаковал куст на вашем заднем дворе — тот, что с красными ягодами — электрическими триммерами для живой изгороди и говорил твоей матери, что он Саймон Руки-ножницы.

Мой смех, каким бы дрожащим он ни был, удивил нас обоих.

Его губы изогнулись, и на мгновение мне показалось, что между нами нет ни стола, ни неприятной истории. Раньше Люсьен заставлял меня смеяться, а я вызывала у него улыбки.