Моё сердце остановилось.

В её комнате горел свет, но её не было в постели. Слоан. Моя Слоан сидела на полу, обхватив колени руками, и раскачивалась взад-вперёд. Слёзы оставляли чистые дорожки на её прекрасном лице, покрытом сажей. Её одежда была грязной. Даже её волосы потеряли свой сияющий блеск. Её конский хвостик поник под тяжестью сажного осадка.

Среднее окно было приоткрыто на несколько дюймов. Так было всегда. Поэтому я сделал то, что делал всегда. Я толкнул его и пробрался внутрь.

Я мог только представить себе картину, которую я представлял собой, перекинув одну ногу через подоконник на подушку сиденья у окна. Но Слоан не рассмеялась. И не закричала. И не послала меня на х*й, и не потребовала оставить её в покое.

Она посмотрела прямо на меня, затем закрыла лицо руками и зарыдала ещё сильнее.

— Бл*дь, — пробормотал я, забираясь в комнату и подбегая к ней. — Слоан. Детка, — мои руки ощупывали её руки и торс в поисках повреждений. Потому что только самые тяжёлые травмы могли так сломить её. Самые тяжёлые травмы и самые горькие огорчения.

Ничего не обнаружив, я притянул её к себе. Паника поселилась в моей груди, когда Слоан не воспротивилась. Она должна была сказать мне, какой я мудак. Она должна была вышвырнуть меня вон. А не льнуть ко мне.

Я поднял её и прижал к груди, а когда она не начала наносить удары и оскорблять, я направился к изголовью её кровати. Я откинул одеяло, сбросил свои испорченные туфли и сел возле груды подушек, всё ещё держа её в объятиях.

Тихие рыдания сотрясали её тело, оставляя раны в моём холодном, чёрном сердце. Бездонный ручей слёз пропитал мою рубашку, пока я крепче прижимал её к себе и проводил рукой по её конскому хвосту. Снова и снова. От неё пахло дымом, который разрушал мечты, и я с трудом мог это выносить.

И всё же, несмотря на то, что мне было больно видеть боль Слоан, я понимал, какой это подарок судьбы. Быть рядом, когда она сломалась. Поднимать осколки и помогать ей вновь склеить их.

Я не говорил ей, что всё будет хорошо. Я не умолял её перестать плакать. Я просто крепко держал её, пока моё жалкое, трусливое сердце разрывалось на куски.

Я думал, что поступаю правильно, держа Слоан на расстоянии. Предполагалось, что так она будет в большей безопасности. Но, оставив её одну, я сделал её уязвимой перед опасностью, которой не ожидал. Я хотел защитить её от себя, от тёмной тени моего прошлого, от опасности, которая была моим настоящим. Но я оставил её открытой и уязвимой для чего-то другого. Для того, что чуть не отняло её у меня.

Если моя отдалённость не сможет защитить её, то моя близость сможет. С этого момента я стану тенью Слоан.

***

Через некоторое время слезы прекратились. Их сменила дрожь по всему телу. Слоан всё ещё не сказала мне ни слова. И я был готов сделать всё, что смогу, прежде чем она обретёт дар речи и попытается меня выгнать. Без предупреждения я подхватил её на руки и понёс в ванную.

— Что ты делаешь? — её обычно хрипловатый голос звучал болезненным сипением.

— Ты дрожишь, — сказал я, наклоняясь, чтобы включить воду в ванне. Это была глубокая ванна с гидромассажем, встроенная в облицованный плиткой пол под витражным окном.

— Н-нет, я н-не д-дрожу, — прошептала она, стуча зубами.

Мне потребовалось две попытки, чтобы поставить её на пол. Опасаясь, что она убежит, я не сводил с неё глаз, закрывая слив в ванне. На кафеле вокруг ванны у неё стояли свечи. Я достал из кармана зажигалку и зажег их. Всё ещё не доверяя, что она останется, я осторожно взял Слоан за запястье и потянул за собой, пока собирал пушистые полотенца цвета шалфея и складывал их рядом с ванной. Она добровольно последовала за мной, когда я потащил её в душ, где взял её шампунь, кондиционер и мыло.

Я собрал весь этот улов и отрегулировал температуру воды, не выпуская её из рук.

Когда я, наконец, повернулся к ней лицом, Слоан тупо смотрела на льющуюся воду. Слёзы прочерчивали дорожки по грязи, покрывавшей её прекрасное лицо. В этих изумительных зелёных глазах не было ни искорки, ни борьбы. Никакого изумрудного пламени, предупреждающего меня о неминуемом словесном потрошении.

— Нам нужно раздеть тебя, Пикси.

Она не подала виду, что услышала меня, поэтому я позаботился обо всём сам. Я протянул руку и стянул с неё испорченный свитер через голову. Я резко втянул воздух, когда увидел синяки, уже проступавшие на её руках и рёбрах. Она по-прежнему не пыталась остановить меня или помочь. Поэтому я продолжал.

В том, как Слоан позволяла мне раздевать её словно куклу, была какая-то нежная ранимость. Пока ванна наполнялась, я не торопился, снимая с неё одежду, а она стояла там, дрожащая и обнажённая. Грязь и сажа покрывали её лицо, руки и волосы. Синяки пятнали её кожу цвета слоновой кости, как будто её тело было холстом.

Ярость сжигала меня изнутри. Я не успокоюсь, пока не узнаю, кто виноват в этих синяках, и не заставлю его или её заплатить за это.

Её красота была такой изысканно хрупкой, что у меня перехватило дыхание.

Я чуть не потерял её. Причем по-настоящему. Не оттолкнул, а потерял. Наша прошлая встреча могла оказаться последней, а я и не знал бы об этом. Эта мысль пришла мне в голову в момент острой, как бритва, ясности.

Сегодня вечером я мог бы находиться в морге, а не в ванной Слоан, потому что я был глупым, эгоистичным трусом. Раньше я не верил, что смогу защитить её. Но теперь у меня не было другого выбора.

Я приподнял её подбородок, пока её зелёные глаза не встретились с моими, и я понял. Я больше никогда не оставлю её. Наши пути разошлись в последний раз. Просто Слоан ещё не знала об этом.

— Готова? — спросил я её.

Она ничего не сказала, просто смотрела на меня пустым взглядом. У меня всё сжалось в груди. Её боль была моей болью. И впервые в своей жизни я понял, что она, должно быть, чувствовала в шестнадцать лет, когда её окно было открыто, а шепот моей собственной боли доносился до неё с ночным ветерком.

Бл*дь.

Я выключил воду и усадил её на кафель рядом с ванной. Когда я убедился, что она сидит устойчиво, я снял с себя рубашку и брюки.

— Ч-что ты делаешь? — спросила Слоан, и каждое слово произносилось неуверенно, как будто она забыла, как его говорить.

— Мы принимаем ванну, — сказал я, снимая нижнее бельё и носки и добавляя их к куче одежды, которую собирался выбросить при первой же возможности. Я не хотел больше видеть её испорченный розовый свитер. Я куплю ей новый. Дюжину новых свитеров. Я отстрою её библиотеку кирпичик за кирпичиком, книгу за книгой. И я никогда больше не позволю ей столкнуться с опасностью в одиночку.

Что-то дрогнуло у меня в груди. Что-то старое и ржавое. Как будто древний замок наконец-то открыли. Свежий воздух ворвался внутрь, сдувая паутину, разжигая огонь в камине. Слоан всегда была моей. Я только сейчас осознал этот факт. Как только что-то становилось моим, я никогда от этого не отказывался.

Чувствуя себя легче, чем когда-либо за последние годы, я опустил в ванну одну ногу, затем другую.

— Давай, Пикси. Я держу тебя, — я подхватил её под мышки и опустил в воду. Затем опустил нас обоих и вытянул ноги вперёд, после чего усадил её перед собой, прижав её спину к моей груди, а её голову — к моему подбородку. Обхватив её руками, я откинулся назад.

Я впервые в жизни принимал ванну с женщиной. Не просто с какой-то женщиной. Со Слоан.

У меня потеплело в груди. У меня будет ещё много первых разов с этой женщиной.

В течение нескольких долгих минут мы так и лежали, в парах и мерцающем свете свечей, пока вода согревала нас. Когда Слоан тихонько, прерывисто вздохнула, я взял губку и флакон с гелем для душа и принялся аккуратно смывать сажу и грязь с её кожи. Моя прекрасная сломленная девочка не помогала мне и не сопротивлялась. Но она расслабилась, прильнув ко мне. Она уткнулась своим влажным лицом в мою шею. И впервые в своей жизни я почувствовал себя героем, а не злодеем.

Я был твёрдым. Было биологически невозможно не возбудиться рядом с ней, особенно когда Слоан была мокрой и обнажённой рядом со мной. Но то, что происходило между нами, было настолько глубже, чем секс, что я едва ли задумывался о своём возбуждении.

— Сюда, детка, — сказал я, опуская руки под воду и обхватывая её бёдра. Я подтолкнул её вперёд и согнул колени, после чего усадил её спиной к своим голеням. — Давай я помою тебе волосы.

Слоан ничего не сказала, пока я снимал её резинку. Её волосы рассыпались густым шелковистым занавесом по моим бёдрам, касаясь кончиками воды.

Я схватил пустой бокал из-под вина, стоявший рядом с ванной, и наполнил его водой.

— Откинься назад, — попросил я, собрав её волосы в свободную руку и осторожно потянув, пока её голова не легла мне на колени. — Хорошая девочка.

Я полил водой её белокурые локоны и снова наполнил бокал, повторяя процесс до тех пор, пока не убедился, что её волосы полностью намокли. Затем я принялся за работу, втирая шампунь в корни и шелковистую длину волос. Я работал медленно, лёгкими круговыми движениями поглаживая пальцами её кожу головы.

Слоан снова вздохнула, и её тело расслабилось, словно таяло в моих объятиях. Я не торопясь намылил и ополоснул её волосы, затем повторил то же самое с её кондиционером, пока не смыл всю грязь.

Когда мы оба наконец-то вымылись, я вытащил её из холодной воды, завернул во множество полотенец и отвёл в спальню.

— Сиди здесь, — приказал я, подталкивая её к диванчику у окна.

— Что ты делаешь? — сонно спросила Слоан.

— Поменяю простыни. Не двигайся.

Я нашёл свежее постельное бельё в её шкафу и сделал ещё одну мысленную пометку связаться с моим организатором завтра утром. Я освобожу здесь место для себя и у себя дома место для неё.

Я быстро перестелил постельное бельё, бросая нервные взгляды в сторону Слоан. Она не смотрела на меня. Она тупо уставилась на свои ноги, стоящие на ковре.